фордских коров?
Фрэнсис Уилмот ответил, что американцы разводят голштинских коров.
- Голштинских? - повторил Сомс. - У нас они вошли в моду, когда я был
мальчишкой. Какой масти?
- Пестрые, - сказал Фрэнсис Уилмот. - У вас в Англии чудесная трава.
- Слишком у нас сыро, - сказал Сомс. - Мы на реке.
- Темза? Какой она ширины, когда нет прилива?
- Там, где живу я, - не больше ста ярдов.
- А рыба водится?
- Рыбы много.
- Вода в Темзе прозрачная, а в наших южных реках бурая. А из деревьев
у вас чаще всего попадаются ивы, тополя и вязы.
Сомс недоумевал. В Америке он ни разу не был. Американцев считал, ко-
нечно, людьми, но очень своеобразными: все они на одно лицо, голова у
них не гнется, плечи неестественно широкие, а голос резкий - Их доллар
стоит слишком высоко, они все имеют автомобили и презирают Европу, одна-
ко наводняют Европу и увозят к себе на родину все, что только можно
увезти. Пить им не разрешается, а говорят они очень много. Но этот моло-
дой человек опровергает все предвзятые мнения. Он пьет херес и говорит
только тогда, когда к нему обращаются. Голос у него звучит мягко, а пле-
чи не слишком широкие. Но, может быть, Европу он все-таки презирает?
- Должно быть, Англия вам показалась очень маленькой, - сказал Сомс.
- О нет, сэр. Лондон очень велик, а пригороды у вас очаровательны.
Сомс скосил глаза и посмотрел на кончик носа.
- Недурны! - сказал он.
Подали палтус. За стулом Сомса послышался какой-то шорох.
- Собака! - сказал Сомс и подцепил на вилку кусок рыбы, показавшийся
ему несъедобным.
- Нет, нет, папа. Он хочет только, чтобы ты на него посмотрел.
Сомс опустил руку, и Дэнди лег на бок.
- Есть он не хочет, - продолжала Флер. - Он требует, чтобы на него
обратили внимание.
Подали жареных куропаток.
- Что бы вам хотелось посмотреть здесь, в Англии, мистер Уилмот? -
спросил Майкл. - Вряд ли вы найдете у нас что-нибудь такое, чего бы не
было в Америке. Даже Риджент-стрит модернизирована.
- Я хочу посмотреть лейб-гвардейцев, выставку собак Крафта, ваших
чистокровных лошадей и дерби.
- Дерби вам придется ждать до июня будущего года, - заметил Сомс.
- Скаковых лошадей вам покажет мой кузен Вэл, - сказала Флер. - Вы
знаете, он женат на сестре Джона.
Подали мороженое.
- Вот чего у вас, наверное, много в Америке, - сказал Сомс.
- Нет, сэр, на юге мороженого едят мало. Есть у нас кое-какие местные
кушанья - очень вкусные.
- Мне говорили о черепахах.
- Я таких деликатесов не ем. Ведь я живу в глуши и много работаю. У
нас все по-домашнему. Работают у меня славные негры; они прекрасно стря-
пают. Самые старые помнят еще моего деда.
А, так он из Южных Штатов! Сомс слыхал, что жители Южных Штатов -
джентльмены. И не забыл "Алабаму" [2] и как его отец Джемс говорил: "Я
так и знал", когда в связи с этой историей правительство получило по но-
су.
В молчании, наступившем, когда подали поджаренный хлеб с икрой, были
ясно слышны шаги Дэнди по паркету.
- Вот единственное, что он любит, - сказала Флер. - Дэн, ступай к хо-
зяину! Дай ему кусочек, Майкл!
И она украдкой посмотрела на Майкла, но он не ответил на ее взгляд.
Во время путешествия по Италии Майкл переживал свой подлинный медовый
месяц. Под влиянием новой обстановки, солнца и вина Флер словно отогре-
лась, непрочь была покутить, охотно отвечала на его ласки, и Майкл впер-
вые со дня женитьбы чувствовал, что та, кого он любит, избрала его своим
спутником. А теперь явился этот американец и принес напоминание о том,
что ты играешь только вторую скрипку, а первое место принадлежит трою-
родному брату и первому возлюбленному. И Майкл чувствовал, что снова
оторвали чашу от его уст. Флер пригласила молодого человека, потому что
тот связан с ее прошлым, в котором Майклу не отведено места. Не поднимая
глаз, Майкл угощал Дэнди лакомыми кусочками.
Молчание нарушил Сомс.
- Возьмите мускатный орех, мистер Уилмот. Дыня без мускатных оре-
хов...
Когда Флер встала из-за стола. Сомс последовал за ней в гостиную, а
Майкл увел молодого американца в свой кабинет.
- Вы знали Джона? - спросил Фрэнсис Уилмот.
- Нет, ни разу с ним не встречался.
- Он славный человечек. Сейчас он разводит персики.
- И думает заниматься этим и впредь?
- Конечно.
- В Англию не собирается?
- В этом году нет. У них прекрасный дом, есть лошади и собаки. Можно
и поохотиться. Быть может, будущей осенью он приедет с моей сестрой.
- Вот как? - отозвался Майкл. - А вы долго думаете здесь прожить?
- К рождеству хочу вернуться домой. Я думаю побывать в Риме и Се-
вилье. И хочу съездить в Вустершир, посмотреть дом моих предков.
- Когда они переселились?
- При Вильгельме и Марии. Были католиками. Там хорошо, в Вустершире?
- Очень хорошо, особенно весной. Много фруктовых садов.
- О, вы еще здесь что-то разводите?
- Очень мало.
- Я так и думал. В поезде, по дороге из Ливерпуля, я смотрел в окно и
видел прекрасные луга, двух-трех овец, но не было людей, работающих в
полях. Значит, теперь все живут в городах?
- За редкими исключениями. Вы должны съездить в имение моего отца; в
тех краях еще можно найти одну-две брюквы.
- Печально, - сказал Фрэнсис Уилмот.
- Да. Во время войны мы снова начали сеять пшеницу, но затем бросили
это дело.
- Почему?
Майкл пожал плечами.
- Непонятно, чем руководствуются наши государственные деятели. Когда
они у власти, им плевать на земельный вопрос. Как только они попадают в
оппозицию, так начинают о нем трубить. К концу войны у нас был первый
воздушный флот в мире и земледелие начало было развиваться. А как посту-
пило правительство? Махнуло рукой и на то и на другое. Это трагично. А
что разводят у вас в Каролине?
- В наших краях возделывают только хлопок. Но теперь не легко на этом
заработать. Рабочие руки стоят дорого.
- Как, и у вас то-же самое?
- Да, сэр. Скажите, иностранцев пускают на заседания парламента?
- Конечно. Хотите послушать прения по ирландскому вопросу? Я могу
устроить вам место на галерее для знатных иностранцев.
- Я думал, англичане - народ чопорный, но у вас я себя чувствую сов-
сем как дома. Этот старый джентльмен - ваш тесть?
- Он какой-то особенный. Он банкир?
- Нет. Но, пожалуй, следовало бы ему быть банкиром.
Взгляд Фрэнсиса Уилмота, бродивший по комнате, остановился на "Белой
обезьяне".
- Знаете, - сказал он тихо, - вот это изумительная вещь. Нельзя ли
устроить, чтобы этот художник написал мне картину, я бы отвез ее Энн и
Джону.
- Боюсь, затруднительно будет. Видите ли, он был китаец, даже не са-
мого лучшего периода, и уже лет пятьсот как отправился к праотцам.
- Ах так! Ну, животных он прекрасно чувствовал.
- Мы считаем, что он прекрасно чувствовал людей.
Фрэнсис Уилмот удивился и промолчал.
Майклу подумалось, что этот молодой человек вряд ли в состоянии оце-
нить сатиру.
- Значит, вы хотите побывать на выставке собак Крафта? - сказал он. -
Вероятно, любите собак?
- Я думаю купить ищейку для Джона и двух для себя. Хочу разводить по-
родистых ищеек.
Майкл откинулся на спинку стула и выпустил облако дыма. Он почувство-
вал, что для Фрэнсиса Уилмота мир еще совсем молод и жизнь мягко, словно
на резиновых шинах, несет его к желанной цели. А вот Англия-то!..
- Что вы, американцы, хотите взять от жизни? - неожиданно задал он
вопрос.
- Мне кажется, мы хотим добиться успеха. Во всяком случае, это можно
сказать о Северных Штатах.
- К этому мы стремились сто лет тому назад, - сказал Майкл.
- О! А теперь?
- Успеха мы добились, а теперь размышляем, не посадили ли мы сами се-
бя в калошу.
- Видите ли, - сказал Фрэнсис, - ведь Америка заселена не так густо,
как Англия.
- Совершенно верно, - сказал Майкл. - Здесь на каждое место имеется
кандидат, а многим приходится сидеть у самих себя на коленях. Хотите вы-
курить еще одну сигару, или пойдем в гостиную?
V
ПАСЫНКИ
Быть может, провидение было вполне удовлетворено улицей Сэпперс-Роу в
Кэмден-Тауне, но Майкл никакого удовлетворения не испытывал. Как оправ-
дать эти унылые однообразные ряды трехэтажных домов, таких грязных, что
их можно было сравнить только с воротничками, выстиранными в Италии? Ка-
кое отношение к коммерции имеют эти жалкие лавчонки? Кому придет в голо-
ву свернуть на эти задворки с шумной, звенящей трамваями улицы, пропи-
танной запахом жареной рыбы, бензина и старого платья? Даже дети, кото-
рых с героическим упорством производили здесь на свет во вторых и
третьих этажах, уходили искать радостей жизни подальше: ведь на Сэп-
перс-Роу не представлялось возможности ни попасть под колеса, ни погла-
зеть на афиши кино. Уличное движение здесь составляли только ручные те-
лежки, велосипеды, фургоны, видавшие лучшие времена, да сбившиеся с до-
роги такси; потребность в красоте удовлетворяли только герань в горшках
да пятнистые кошки. Вся улица никла, рассыпалась в прах.
Отправляясь туда, Майкл поступал против своих принципов. Именно здесь
чувствовалось, как густо населена Англия, а он проповедовал уменьшение
населения и тем не менее собирался нанести визит разорившимся иностран-
цам и не дать им умереть. Он заглянул в две-три лавчонки. Ни души! Что
хуже - битком набитая лавчонка или пустая? Перед домом N 12 Майкл оста-
новился, поднял голову и увидел в окне лицо, бледное, восковое. Голова
женщины, сидевшей у окна, была опущена над шитьем.
"Вот моя корреспондентка", - подумал он.
Он вошел в парикмахерскую в первом этаже, увидел пыльное зеркало,
грязный таз, сомнительной чистоты полотенце, флаконы и два ветхих стула.
На одном из этих стульев сидел верхом худой человек без пиджака и читал
"Дейли мейл". Щеки у него были впалые, волосы жидкие, а глаза - филосо-
фа, трагические и задумчивые.
- Волосы подстричь, сэр?
Майкл покачал головой.
- Здесь живут мистер и миссис Бергфелд?
- Наверху.
- Как мне туда попасть?
- Вот сюда.
За занавеской Майкл увидел лестницу и, поднявшись на верхнюю площад-
ку, остановился в нерешительности. В памяти еще живы были слова Флер,
прочитавшей письмо Анны Бергфелд: "Да, конечно, но какой смысл?" В эту
минуту дверь отворилась, и Майклу почудилось, что перед ним стоит мерт-
вец, вызванный из могилы. Мертвенно бледным и таким напряженным было ли-
цо.
- Миссис Бергфелд? Моя фамилия Монт. Вы мне писали.
Женщина так задрожала, что Майкл испугался, как бы она не потеряла
сознания.
- Простите, сэр, я сяду.
И она опустилась на край кровати. В комнате было очень чисто и пусто;
кровать, деревянный умывальник, герань в горшке, у окна стул, на нем -
брошенное шитье, женская шляпа на гвоздике, на сундуке - аккуратно сло-
женные брюки; больше в комнате ничего не было.
Женщина снова встала. На вид ей было не больше тридцати лет; худая,
но сложена хорошо; овальное, бледное, без кровинки, лицо и темные глаза
больше вязались с картинами Рафаэля, чем с этой улицей.
- Словно ангела увидела, - сказала она. - Простите меня, сэр.
- Довольно странный ангел, миссис Бергфелд. Ваш муж дома?
- Нет, сэр. Фриц пошел погулять.
- Скажите, миссис Бергфелд, вы поедете в Германию, если я заплачу за
проезд?
- Теперь мы не получим разрешения на постоянное жительство; Фриц про-
жил здесь двадцать лет; он уже не германский подданный, сэр. Такие люди,
как мы, им не нужны.
Майкл взъерошил волосы.
- А сами вы откуда родом?
- Из Зальцбурга.
- Не хотите ли туда вернуться?
- Я бы хотела, но что мы там будем делать? Теперь в Австрии народ бе-
ден, а родственников у меня нет. Здесь мне все-таки дают работу.
- Сколько вы зарабатываете в неделю?
- Иногда фунт, иногда пятнадцать шиллингов. Этого хватает на хлеб да
