день выхода книги. Надо сделать все, что можно, чтобы его книгу пустить
в ход. Бедный старый дружище! Просто нельзя допустить, чтобы ее холодно
приняли.
Он зашел к двум крупным книготорговцам, потом отправился в свой клуб
и заперся в телефонной будке. В прежнее время обычно брали кэб и объез-
жали всех. Звонить по телефону быстрее - впрочем, гак ли? С бесконечными
затруднениями он наконец поймал Сибли, Нэйзинга, Эпшира, Мастера и еще с
полдюжины избранных. Он нарочно подчеркивал то, что их могло затронуть.
Эта книга, говорил он, обязательно должна вызвать злобу старой гвардии и
вообще всяких снобов; поэтому надо, чтобы сочувствующие ее поддержали. С
каждым из них он говорил так, как будто на свете только его мнение игра-
ло роль.
"Если вы еще не дали рецензии на книгу, дорогой, сделайте это сегодня
же. Ваше мнение особенно важно." И каждому он говорил: "Мне решительно
все равно, как пойдет книга, но я хочу, чтобы Уилфриду отдали должное".
Он и вправду так думал. В течение этого часа разговоров по телефону из-
датель в нем молчал, зато друг бился за своего друга. Он вышел из будки,
вытирая ручьи пота со лба. Было уже половина шестого!
"Выпить чаю - и домой!" - подумал он. Он пришел домой в шесть часов.
Тинг-а-Линг, совершенно незаметный, сидел в дальнем углу холла.
- Что с тобой, дружище?
В ответ послышался звук из спальни, от которого у него похолодела
кровь, - протяжный, тихий стон.
- Боже мой! - ахнул он и полетел наверх.
В дверях его встретила Аннет. Он слышал, как она говорит что-то
по-французски, называя его "mon cher", слышал слова "vers trois
heures... [27] и доктор сказал, что не надо беспокоиться, все в поряд-
ке". Снова этот стон! Дверь закрылась у него перед носом: Аннет ушла.
Майкл остался у дверей; совершенно холодный пот катился по его лицу, и
ногти впивались в ладони.
"Вот как становишься отцом! - подумал он. - Вот как я стал сыном!"
Опять этот стон! Он не мог оставаться у двери, он не мог решиться уйти.
Ведь это может длиться еще очень долго! Он повторял все время: "Не надо
волноваться, не надо волноваться!" Легко сказать! Какая бессмыслица! Его
мозг, его сердце в поисках облегчения вдруг напали на странную мысль:
что если бы там рождался не его ребенок, не его, а Уилфрида; как бы он
чувствовал себя здесь, на пороге? А ведь это могло случиться, вполне
могло, - ведь теперь нет ничего священного. Ничего. Да, кроме того, что
человеку дороже его самого, - кроме того, что вот так стонет там за
дверью. Он не мог выдержать этого стояния у двери и пошел вниз. Он ходил
взад и вперед по медному полу, с сигарой во рту, в бессильной ярости.
Почему рождение должно быть таким? И в ответ пришло: "Не везде это так -
например, в Китае". Думать, что все на свете чепуха, - и потом вот так
напороться! То, что рождается такой ценой, должно и будет иметь значе-
ние. Об этом он позаботится! Но мозг Майкла отказывался работать; и он
стоял неподвижно, весь превратившись в слух. Ничего! Он не мог выдержать
хождения по комнате и снова пошел наверх. Сначала - ни звука, потом -
опять этот стон! На этот раз он убежал в кабинет и метался по комнате,
смотря на карикатуры Обри Грина. Он ничего не видел и вдруг вспомнил о
"Старом Форсайте", Надо ему сказать!
Он позвонил в "Клуб знатоков", в "Смену" и во все клубы отца, думая,
не пошли ли они туда вместе после собрания. И все напрасно. Было уже по-
ловина восьмого. Сколько же это еще будет длиться? Он вернулся к дверям
спальни: ничего не было слышно. Он пошел в холл. Теперь Тинг-а-Линг ле-
жал у входной двери. "Ему надоело! - подумал Майкл, поглаживая его по
спине, и машинально открыл ящик для писем. Только одно письмо - почерк
Уилфрида! Он прочел его у лестницы, лишь частью сознания воспринимая
письмо и непрестанно думая о том, другом...
"Дорогой Монт, завтра отправляюсь в путь - хочу пересечь Аравию. По-
думал, что надо тебе написать, на случай если Аравия "пересечет" меня. Я
совсем образумился. Здесь слишком чистый воздух для всяких сентиментов,
а страсть в изгнании быстро чахнет. Прости, что я тебе доставил столько
волнений. С моей стороны было ошибкой вернуться в Англию после войны и
слоняться без дела, сочиняя стишки для развлечения светских дам и чер-
нильной братии. Бедная старая Англия - невеселые настали для нее време-
на! Передай ей привет - и вам обоим тоже.
Твой Уилфрид Дезерт.
Р.S. Если ты издал то, что я оставил, передай, что мне причитается,
моему отцу. У.Н."
Майкл мельком подумал: "Ну вот и хорошо. А книгато сегодня выходит из
печати". Странно! Неужели Уилфрид прав и все это - чистейший вздор, чер-
нильные потоки? Не усугубляется ли этим еще больше болезнь Англии? Может
быть, всем надо сесть на верблюдов и пуститься в погоню за солнцем? А
все же книги - радость и отдых; и они нужны; Англия должна держаться -
должна! "Все вперед, все вперед. Отступления нет. Победа иль смерть!
"... Боже! Опять!.. Стоны смолкли, Аннет вышла к нему.
- Отца, mon cher, отыщите ее отца.
- Пробовал - нигде нет! - задыхаясь, сказал Майкл.
- Попробуйте позвонить на Грин-стрит, к миссис Дарти. Courage! [28]
Все идет нормально - теперь уж совсем скоро.
Позвонив на Грин-стрит и добившись наконец ответа, он пошел в кабинет
и, открыв дверь, стал ждать "Старого Форсайта". Мельком он заметил круг-
лую дырочку, выжженную в левой штанине, - он даже не заметил запаха га-
ри, он даже не помнил, что курил. Надо подтянуться ради старика. Он ус-
лышал звонок и полетел открывать дверь.
- Ну? - спросил Сомс.
- Еще нет. Пойдемте в кабинет - там ближе!
Они поднялись вместе. Седая аккуратная голова, с глубокой складкой
между бровями, и глаза, словно углубленные страданием, успокоили Майкла.
Бедный старик! Ему тоже нелегко. Оба они, видно, с ума сходят!
- Хотите выпить, сэр? У меня тут есть коньяк.
- Давайте, - сказал Сомс, - все равно что.
С рюмками в руках, привстав, оба прислушались - подняли рюмки - выпи-
ли залпом. Они двигались автоматически, как две марионетки на одной ве-
ревочке.
- Папиросу, сэр?
Сомс кивнул.
Зажгли папиросы - поднесли их ко рту - прислушались - затянулись -
выпустили дым. Майкл прижимал левую руку к груди. Сомс - правую. Так они
сидели симметрично рядом.
- Ужасно трудно, сэр, извините!
Сомс кивнул головой. Его зубы были стиснуты. Вдруг его рука разжа-
лась.
- Слышите? - сказал он.
Звуки - совсем другие - смутные!
Майкл крепко схватил и сжал что-то холодное, тонкое - руку Сомса.
Так они сидели рука в руке и смотрели на дверь неизвестно сколько
времени.
Вдруг просвет двери исчез, на пороге появилась фигура в сером - Ан-
нет!
- Все в порядке! Сын!
XV
ПОКОЙ
Когда Майкл на следующее утро очнулся от глубокого сна, первой его
мыслью было: "Флер снова со мной!" Потом он вспомнил.
На его "все хорошо? ", шепотом сказанное у дверей, сиделка вырази-
тельно закивала головой.
Несмотря на лихорадочное ожидание, он все-таки сумел остаться совре-
менным и сказать себе: "Нечего распускаться! Ступай и спокойно позавтра-
кай".
В столовой Сомс презрительно щурился на надбитое яйцо. Он взглянул на
вошедшею Майкла и уткнулся в свою чашку. Майкл прекрасно его понимал:
ведь вчера они сидели, держась за руки! Он увидел, что у прибора Сомса
лежит развернутая финансовая газета.
- Что-нибудь о собрании, сэр? Вашу речь, наверно, расписывают вовсю.
Сомс кашлянул и протянул газету. Заголовки гласили: "Бурное собрание
- отставка двух директоров - вотум доверия". Майкл бегло просмотрел от-
чет, пока не дошел до слов:
"Мистер Форсайт, замешанный в это дело директор, в своей довольно
длинной речи сказал, что не намерен петь Лазаря. Он заявил, что возмущен
поведением пайщиков, что не привык к подозрениям. Он подал прошение об
отставке".
Майкл опустил газету.
- Черт возьми! "Замешанный", "подозрения". Они этому придали такой
оборот, точно...
- Газеты! - сказал Сомс и снова принялся за еду.
Майкл сел и начал очищать банан. "А ведь сумел красиво умереть, - по-
думал он. - Бедный старик".
- Знаете, сэр, - сказал он. - Я там был, и вот что я могу сказать: из
всех только вы и мой отец возбудили во мне уважение.
- Гм! - промычал Сомс и положил ложку.
Майкл понял, что ему хочется побыть одному, и, проглотив банан, ушел
к себе в кабинет. Пока его не позвали к Флер, он решил позвонить отцу.
- Как вы себя чувствуете после вчерашнего, Барт?
Голос сэра Лоренса, ясный, тонкий и высокий, ответил:
- Беднее и мудрее. Каков бюллетень?
- Лучше некуда.
- Поздравляем вас обоих. Мама спрашивает, есть ли у него волосы.
- Еще не видел. Сейчас пойду к нему.
И в самом деле, Аннет кивнула ему из приоткрытой двери.
- Она просит вас принести ей собачку, mon cher.
С Тинг-а-Лингом под мышкой, ступая на цыпочках, Майкл вошел. Одиннад-
цатый баронет! Он еще ничего не видел, потому что голова Флер склонилась
над ребенком. Определенно - волосы у нее стали темнее. Майкл подошел к
кровати и благоговейно коснулся ее лба.
Флер подняла голову и открыла его взгляду ребенка, бодро сосавшего ее
мизинец.
- Чем не обезьянка? - послышался ее слабый голос.
Майкл кивнул. Конечно, обезьянка - но белая ли, вот вопрос!
- А ты как, дорогая?
- Теперь отлично, но что было... - она перевела дыхание, и ее глаза
потемнели. - Тинг, смотри!
Китайская собачка, деликатно наморщив ноздри, попятилась под рукою
Майкла. Во всей ее повадке сквозило хитрое осуждение.
"Щенята, - казалось, говорила она. - У нас в Китае это тоже бывает.
Мнение свое оставляю при себе".
- Что за глаза! - сказал Майкл. - Ему мы можем и не говорить, что ре-
бенка принес доктор из Челси.
Флер еле слышно засмеялась.
- Пусти его, Майкл.
Майкл поставил собачку на пол, и она убежала в свой угол.
- Мне нельзя разговаривать, - сказала Флер, - но страшно хочется, как
будто я несколько месяцев была немая.
"То же чувство, что и у меня, - подумал Майкл, - она и вправду была
где-то далеко-далеко, совсем не здесь".
- Как будто тебя что-то держит, Майкл. Совсем не своей становишься.
- Да, - мягко проговорил Майкл, - устарелая процедура. Есть у него
волосы? Мама спрашивала.
Флер обнажила голову одиннадцатого баронета, покрытую темным пушком.
- Как у моей бабушки, но они посветлеют. Глаза у него будут серые.
Майкл, а как насчет крестных? Матерью, конечно, Элисон, а кто будет
крестным отцом?
Майкл помолчал немного, прежде чем ответить:
- Я вчера получил письмо от Уилфрида. Хочешь, возьмем его? Он все еще
там, но я могу держать за него губку в церкви.
- Он пришел в себя?
- По его словам - да.
Майкл не мог прочесть выражение ее глаз, но губы ее слегка надулись.
- Хорошо, - сказала она, - и, по-моему, совершенно достаточно одного
крестного. Мои мне никогда ничего не дарили.
- А мне моя крестная дала библию, а крестный - нагоняй. Значит, реше-
но - Уилфрид.
И он наклонился к ней.
В ее глазах ему почудилось насмешливое и чуть виноватое выражение. Он
поцеловал ее в голову и поспешил отойти.
У двери стоял Сомс, ожидая своей очереди.
- Только на одну минуту, сэр, - сказала сиделка.
Сомс подошел к кровати и остановился, глядя на дочь.
- Папочка, дорогой! - услышал Майкл.
Сомс погладил ей руку и, как бы выражая свое одобрение младенцу, кив-
нул и пошел к двери, но в зеркале Майкл увидел, что губы у него дрожат.
Когда Майкл опять спустился в нижний этаж, им овладело сильнейшее же-
лание запеть. Но нельзя было; и, войдя в китайскую комнату, он стал
смотреть в окно на залитый солнцем сквер. Эх, хорошо жить на свете! Что
ни говори, а этого не станешь отрицать. Пусть задирают носы перед жизнью
и смотрят на нее сверху вниз. Пусть возятся с прошлым и с будущим; ему
