ешь, это в крови; я вижу, как это плохо, и ничего не могу с собой сде-
лать. Как ты умудряешься быть не таким?
Майкл взъерошил волосы свободной рукой.
- Солнце не слишком печет, маленькая?
- Нет, серьезно, Майкл, как ты умудряешься?
- Но ведь я тоже жадный. Ты ведь знаешь, как ты мне нужна. И тут уж
ничем не поможешь.
Ее щека ласково потерлась об его щеку, и, осмелев, он сказал:
- Помнишь, как ты однажды вечером в этом самом месте подошла к берегу
и увидела меня в лодке. Когда ты дулла, я стал на голову, чтобы охладить
ее. Я тогда чуть с ума не сошел, совсем не надеялся. - Он остановился.
Нет! Не стоит ей напоминать, что в тот вечер она ему сказала: "Приходите
опять, когда я наверно буду знать, что не добьюсь своего". Неведомый
братец!
Флер сказала спокойно:
- Я была свиньей по отношению к тебе, Майкл. Но я была страшно нес-
частна. Это прошло наконец, совсем прошло. Теперь все в порядке, кроме
моего характера.
- Ну, это ничего. А как насчет чаю?
Рука об руку они поднялись по лужайке. Дома никого не было: Сомс уе-
хал в Лондон. Аннет - в гости.
- Дайте нам чай на веранду, - попросила Флер.
Сидя рядом с Флер, такой счастливый, каким он себя еще не помнил,
Майкл чувствовал всю прелесть Природы с большой буквы, чувствовал косые
лучи солнца, запах гвоздики и роз, шелест осин. Ворковали любимые голуби
Аннет, а на дальнем берегу спокойной реки высились кроны тополей. Но в
конце концов он так наслаждался всем этим потому, что рядом была его лю-
бимая, и смотреть на нее, касаться ее было его радостью. И впервые он
чувствовал, что ей не хочется встать и упорхнуть куда-нибудь к кому-ни-
будь другому. Странно, что вот так, вне тебя, может существовать другой
человек, который абсолютно отнял у всего на свете значение, забрал в
свои руки "всю эту музыку", и что этот человек - твоя жена! Ужасно
странно, особенно если подумать, что ты, в сущности, такое! Он услышал
голос Флер:
- Мать у меня, конечно, католичка; она не ходит в церковь потому, что
живет с отцом здесь. Она и меня не очень заставляла. Но я все думаю,
Майкл, как мы поступим с ним.
- Пусть растет, как хочет.
- Не знаю. Чему-нибудь его надо учить, ведь он пойдет в школу. Като-
ликам религия все-таки что-то дает.
- Да, вера вслепую. Это сейчас единственный логический путь.
- Я думаю, что человеку без религии всегда кажется, что ничто на све-
те не имеет значения.
Майкл чуть было не сказал: "Давай воспитывать его солнцепоклонником",
но вместо этого проговорил:
- Мне кажется, чему бы его ни учить - все это только пока он сам не
начнет думать, а уж тогда он решит, что ему больше всего подходит.
- Ну, а твое мнение, Майкл? Ведь ты один из самых хороших людей, кого
я знаю.
- Ну да, - сказал Майкл, странно польщенный, - Разве?
- Нет, серьезно, что ты об этом думаешь, Майкл?
- Видишь ли, детка, никакой доктрины я не придерживаюсь, значит и ре-
лигии у меня нет. Я считаю, что надо быть на высоте, - но это уже этика.
- Но ведь право же, трудно ни во что не верить, кроме себя самого.
Если из какой-нибудь религии можно чтолибо извлечь, то не лучше ли ее
принять?
Майкл улыбнулся - правда, только мысленно.
- Ты можешь поступать с одиннадцатым баронетом, как тебе будет угод-
но, а я буду тебе помогать. При его наследственности он, наверно, будет
немножко скептиком.
- Но я не хочу этого! Мне гораздо больше хочется, чтобы он был после-
довательный и убежденный. Скептицизм только лишает людей спокойствия.
- Чтобы в нем не было "белой обезьяны", да? Ну не знаю. Это, по-мое-
му, носится в воздухе. Самое главное - вбить ему с малолетства уважение
к другим людям, вбить хоть шлепками, если нужно.
Флер посмотрела на него ясными глазами и засмеялась.
- Да, - сказала она. - Моя мать пробовала так меня воспитывать, но
папа запретил.
Они вернулись домой в девятом часу.
- Либо твой отец здесь, либо мой, - сказал Майкл в холле. - Вон лежит
доисторическая шляпа.
- Это папина. Она внутри серая, а у Барта - беж.
Действительно, в китайской гостиной сидел Сомс, держа в руке распеча-
танное письмо, а у его ног Тинг-а-Линг. Сомс протянул письмо Майклу, не
говоря ни слова. На письме не было ни даты, ни адреса. Майкл стал чи-
тать:
"Дорогой мистер Форсайт, Может быть. Вы будете столь любезны доложить
правлению на заседании, во вторник, что я уезжаю, чтобы оказаться в бе-
зопасности от последствий каких бы то ни было грехов, если таковые за
мной водились. Когда Вы получите это письмо, я буду за пределами досяга-
емости. Как в частной жизни, так и в делах я всегда держался того мне-
ния, что надо уметь вовремя остановиться. Бесполезно будет предпринимать
против меня судебное преследование, так как, выражаясь юридическим язы-
ком, моя особа будет неприкосновенна и никакого имущества я не оставляю.
Если Ваша цель была - поймать меня в ловушку, я не могу поздравить Вас с
Вашей тактикой. Если, напротив, посещение того молодого человека было
инспирировано Вами как предупреждение о том, что Вы собираетесь довести
дело до конца, я почитаю своим приятным долгом еще раз поблагодарить
Вас, как благодарил при Вашем последнем посещении.
Остаюсь, любезный мистер Форсайт, Ваш покорный слуга Роберт Элдерсон"
Майкл весело проговорил:
- Счастливое избавление! Теперь вы будете чувствовать себя спокойнее,
сэр.
Сомс провел рукой по лицу, словно желая стереть застывшее на нем вы-
ражение.
- Мы обсудим это после, - сказал он. - Ваша собачонка все время сиде-
ла тут со мной.
Майкл восхищался тестем в этот момент: он явно скрывал свое огорчение
ради Флер.
- Флер немного устала, - сказал он. - Мы катались по реке и пили чай
в "Шелтере". Мадам не было дома. Давай сейчас же обедать. Флер.
Флер взяла на руки Тинг-а-Линга и пыталась уклониться от его жадного
язычка.
- Прости, что заставили тебя ждать, папа, - пробормотала она, прячась
за коричневой шерстью. - Я только пойду умоюсь, а переодеваться не ста-
ну.
Когда она ушла. Сомс протянул руку за письмом.
- Хорошая заварилась каша, а? Не знаю, чем это кончится.
- Но разве это еще не конец, сэр?
Сомс изумленно посмотрел на него. Ох, уж эта молодежь! Тут ему угро-
жает публичный скандал, который может привести бог весть к чему - к по-
тере имени в Сити, возможно, и к потере состояния, а им хоть бы что! Ни-
какого чувства ответственности, абсолютно никакого. Все дурные пред-
чувствия, обычно одолевавшие Джемса, весь его пессимизм проснулся в Сом-
се с той минуты, как ему вручили в клубе это письмо. Только удивительная
выдержка следующего за Джемсом поколения мешала ему даже сейчас, когда
Флер вышла из комнаты, дать волю своим страхам.
- Ваш отец в городе?
- Вероятно, сэр.
- Отлично! - Сомс, впрочем, не чувствовал особого облегчения. Этот
баронетишка тоже довольно безответственный человек - заставить Сомса
войти в такое правление!
А все оттого, что связываешься с людьми, воспитанными в непрости-
тельном легкомыслии, без всякого понимания ценности денег.
- Теперь, когда Элдерсон сбежал, - заговорил Сомс, - все должно отк-
рыться. Его признание у меня в руках.
- А почему бы не разорвать его, сэр, и не объявить, что Элдерсон за-
болел туберкулезом?
Невозможность добиться серьезности от этого молодого человека
действовала на Сомса так, как если бы он объелся тяжелым пудингом.
- И, по-вашему, это было бы честно? - сурово сказал он.
- Простите, сэр, - Майкл сразу отрезвел. - Чем мне вам помочь?
- Тем, что оставите ваше легкомыслие и постараетесь скрыть все это от
Флер.
- Непременно, - проговорил Майкл серьезным тоном, - обещаю вам. Буду
молчать, как рыба. А что вы собираетесь предпринять?
- Нам придется созвать пайщиков и объяснить всю эту махинацию. Они,
вероятно, истолкуют ее в дурную сторону.
- Но почему? Вы ведь никак не могли предотвратить то, что произошло?
Сомс сердито фыркнул.
- В жизни нет никакой связи между воздаянием и заслугами. Если война
вас этому не научила, то ничто не научит.
- Так, - проговорил Майкл. - Ну, сейчас придет Флер. Вы меня извините
на минуту - мы продолжим наш разговор при первой возможности.
Возможность представилась, только когда Флер легла спать.
- Вот что, сэр, - сказал Майкл, - мой отец сейчас, наверно, в "Аэроп-
лане". Он ходит туда размышлять о конце света. Хотите, я его вызову, ес-
ли завтра у вас действительно заседание правления?
Сомс кивнул. Сам он всю ночь не сомкнет глаз - чего же ему щадить
"Старого Монта"?
Майкл подошел к китайскому шкафчику.
- Барт? Говорит Майкл. Старый Фор... мой тесть сидит у нас; он прог-
лотил горькую пилюлю... Нет, Элдерсон. Не можете ли вы заехать и послу-
шать?.. Он приедет, сэр. Останемся здесь или поднимемся ко мне в каби-
нет?
- Здесь, - сказал Сомс, пристально разглядывая "Белую обезьяну". Не
знаю, куда мы идем? - внезапно добавил он.
- Если б мы знали, мы умерли бы от скуки, сэр.
- Это ваше личное мнение. Просто не на кого положиться! Не знаю, куда
это нас заведет.
- Может быть, куда-нибудь, не в ад и не в рай.
- Подумать только - человек его лет!
- Он одних лет с моим отцом, сэр; возможно, это было неважное поколе-
ние. Если бы вы побывали на войне, сэр, вы бы смотрели на жизнь веселее.
- Вы уверены? - проворчал Сомс.
- Конечно! Война здорово выбивает из колеи - это верно; но зато когда
попадешь в такую переделку, тут уж понимаешь, что такое выдержка.
Сомс поглядел на него. Неужели этот юнец читает ему лекцию о вреде
пессимизма?
- Возьмите Баттерфилда, - продолжал Майкл, - ведь пошел же он к Эл-
дерсону. Возьмите девочку, которая позировала для этой картины - знаете,
что вы нам подарили. Она - жена того упаковщика, которого от нас выперли
за кражу книг. Она заработала уйму денег тем, что позировала голой; и не
сбилась с пути. Теперь они едут в Австралию на эти деньги. Да возьмите и
самого этого воришку: он таскал книги, чтобы подкормить жену после вос-
паления легких, а потом стал торговать воздушными шарами.
- Не понимаю, к чему вы все это рассказываете, - сказал Сомс.
- Я говорю о выдержке, сэр. Бы ведь сказали, что не знаете, к чему мы
идем. Посмотрите хотя бы на безработных. Разве есть еще страна в мире,
где они так держатся, как здесь? Право, я иногда начинаю гордиться, что
я англичанин. А вы?
Слова Майкла задели что-то глубоко в душе Сомса; но, не выдавая своих
переживаний, он продолжал смотреть на "Белую обезьяну". Какая тревожная,
нечеловеческая и вместе с тем страшно человеческая угрюмая тоска в гла-
зах этого существа! "Белков глаз не видно, - подумал Сомс, - должно
быть, оттого это и кажется". И Джорджу нравилось, чтобы такая картина
висела против его кровати! Да, у Джорджа была выдержка - шутил до пос-
леднего вздоха; настоящий англичанин этот Джордж. И все Форсайты - нас-
тоящие англичане. Старый дядя Джолион и его обращение с пайщиками; Суи-
зин - прямой, надутый, огромный в слишком тесном для него кресле у Тимо-
ти. "Вся эта мелкота!" - Сомс как будто слышал, как он произносит эти
слова. И дядя Николае, на которого так похож этот тип, Элдерсон, - прав-
да только внешне, - тоже живой и очень любивший пожить человек, но со-
вершенно вне всяких подозрений в нечестности. А старый Роджер с его при-
чудами и немецкой бараниной! И, наконец, его собственный отец, Джемс, -
как он долго тянул; худой - в чем только душа держалась! - и все-таки
жил да жил. А Тимоти, словно законсервированный в консолях, доживший до
ста лет! Выдержка и крепкий костяк у всех этих прежних англичан, несмот-
ря на их чудачества. И в Сомсе зашевелилась какаято атавистическая сила
воли. Поживем - увидим и другим покажем, вот и все!
Шум автомобиля вывел его из раздумья. Вошел "Старый Монт" - конечно,
