на ногу. Он сам удивился неожиданному звуку своего голоса:
- Можно мне спросить тебя о чем-то, Флер? И пожалуйста, отвечай мне
совершенно искренно - хорошо?
- Да.
- Так вот. Я знаю, что ты меня не любила, когда выходила за меня за-
муж. Думаю, что и теперь ты не любишь меня. Хочешь, чтобы я ушел?
Казалось, что прошло много, много времени.
- Нет.
- Ты говоришь правду?
- Да.
- Почему?
- Потому что я не хочу.
Майкл встал.
- Ты ответишь еще на один вопрос?
- Да.
- Был здесь Уилфрид сегодня вечером?
- Да... нет. То есть...
Майкл стиснул руки; он увидел, что ее глаза прикованы к этим стисну-
тым рукам, и застыл.
- Флер, не надо!
- Нет. Он подошел к окну - вон там. Я видела его лицо, вот и все. Его
лицо... О Майкл, не сердись на меня сегодня!
"Не сердись!" Сердце Майкла задрожало при этих непривычных словах.
- Да нет же, - пробормотал он. - Ты только скажи мне, чего ты хочешь?
Флер ответила, не шевелясь:
- Хочу, чтобы ты меня утешил.
О, как она знает, что надо сказать и как сказать! И, опустившись на
колени, он стал утешать ее.
XII
НА ВОСТОК
Он не простоял на коленях и нескольких минут, как оба они почувство-
вали реакцию. Он старался успокоить Флер, а в нем самом нарастало беспо-
койство. Ей он верил, верил в этот вечер так, как не перил много меся-
цев. Но что делает Уилфрид? Где он бродит? Лицо в окне - без голоса, без
попытки приблизиться к ней! У Майкла ныло сердце - сердце, существования
которого он не признавал. Выпустив ее из объятий, он встал.
- Хочешь, я зайду к нему? Если все кончено, то он, может быть... мо-
жет быть, я...
Флер тоже встала. Сейчас она была совсем спокойна.
- Да, я пойду спать.
С Тинг-а-Лингом на руках она подошла к двери; ее лицо между каштано-
вой шерстью собаки и ее каштановыми волосами было очень бледно, очень
неподвижно.
- Кстати, - сказала она, - у меня второй месяц не все в порядке,
Майкл. Я думаю, что это, вероятно...
Майкл обомлел. Волнение нахлынуло, захлестнуло, закружило, отняло дар
речи.
- С той ночи, как ты принес воздушный шар, - сказала она. - Ты ничего
не имеешь против?
- Против? Господи! Против!
- Значит, все в порядке. Я тоже ничего не имею против. Спокойной но-
чи.
Она ушла. Майкл без всякой связи вдруг вспомнил:
"Вначале было слово, и слово было у бога, и слово было бог". Так он
стоял, оцепенев, охваченный огромным чувством какой-то определенности.
Будет ребенок! Словно корабль его жизни, гонимый волнами, вдруг пришел в
гавань и стал на якорь. Он подошел к окну и отдернул занавесь. Звездная
ночь! Дивный мир! Чудесно, чудесно! Но - Уилфрид? Майкл прижался лицом к
стеклу. Так прижималось к стеклу лицо Уилфрида. Если закрыть глаза, мож-
но ясно увидеть это. Так нельзя! Человек не собака. Человек за бортом!
SOS. Он прошел в холл и вытащил из мраморного ларя свое самое теплое
пальто. Он остановил первое встречное такси.
- Корк-стрит. Скорее!
Искать иголку в стоге сена! На Большом Бэне - четверть двенадцатого.
Великое облегчение, которое Майкл ощущал, сидя в этом тряском автомоби-
ле, казалось ему самому жестоким. Спасение! Да, это спасение; у него по-
явилась какая-то странная уверенность, словно он увидел Флер внезапно
"крупным планом" в резком свете, настоящую, под сетью грациозных уловок.
Семья! Продолжение рода! Он не мог ее привязать, потому что он не был
частью ее. Но ребенок, ее ребенок, сможет. А быть может, и он тоже с
рождением ребенка станет ей ближе. Почему он так любит ее - ведь так
нельзя! Они с Уилфридом ослы - это так несовременно, так нелепо!
- Приехали, сэр, какой номер?
- Отлично. Отдохните-ка, подождите меня! Вот вам папироска.
И с папироской в пересохших губах Майкл пошел к подъезду.
В квартире Уилфрида светло! Он позвонил. Дверь открылась, выглянул
слуга.
- Что угодно, сэр?
- Мистер Дезерт дома?
- Нет, сэр. Мистер Дезерт только что уехал на Восток.
Его пароход отходит завтра утром.
- Откуда? - упавшим голосом спросил Майкл.
- Из Плимута, сэр. Поезд отходит с Пэддингтонского вокзала ровно в
полночь. Вы еще, может, успеете его захватить.
- Как это внезапно, - сказал Майкл, - он даже не...
- Нет, сэр. Мистер Дезерт внезапный джентльмен.
- Ну, спасибо. Попробую поймать его.
Бросив шоферу: "Пэддингтон - гоните вовсю!" - он подумал: "Внезапный
джентльмен!" Замечательно сказано! Он вспомнил совершенно внезапный раз-
говор у бюста Лайонеля Черрела. Внезапной была их дружба, внезапным ко-
нец, внезапность была даже в стихах Уилфрида - плодах внезапных пережи-
ваний! Глядя то в одно, то в другое окно дребезжащего, подпрыгивающего
такси, Майкл ощущал что-то вроде пляски святого Витта. Не дурак ли он?
Не бросить ли все это? Жалость - чушь! И все-таки! С Уилфридом отрывался
кусок его сердца, и, несмотря ни на что, Майкл хотел, чтоб его друг это
знал. Брук-стрит, Парк-Лейн! Пустеющие улицы, холодная ночь, голые пла-
таны, врезанные светом фонарей в темную синеву. И Майкл подумал: "Блуж-
даем! А где конец, в чем цель? Делать то, что тебе предназначено, - и не
думать! Но что мне предназначено? А Уилфриду? Что с ним будет теперь?"
Машина пролетела спуск к вокзалу и остановилась под навесом. Без де-
сяти двенадцать, и длинный тяжелый поезд на первой платформе.
"Что делать? - подумал Майкл. - До чего это трудно. Неужели надо его
искать по всем вагонам? Я не мог не прийти, старина, - фу, какой бред!"
Матросы! Пьяные или подвыпившие. Еще восемь минут! Майкл медленно по-
шел вдоль поезда. Не прошел он и четырех окон, как увидел того, кого ис-
кал. Дезерт сидел спиной к паровозу в ближнем углу пустого купе первого
класса. Незажженная папироса во рту, меховой воротник поднят по самые
брови, и пристальный взгляд устремлен на неразвернутую газету на коле-
нях. Он сидел неподвижно. Майкл стоял, глядя на него. Сердце у него дико
билось. Он зажег спичку, шагнул вперед и сказал:
- Прикуришь, старина?
Дезерт поднял на него глаза.
- Спасибо, - проговорил он и взял спичку. При вспышке его лицо пока-
залось темным, худым, осунувшимся; глаза - темными, глубокими, усталыми.
Майкл прислонился к окну. Оба молчали.
- Если едете, сэр, занимайте место.
- Я не еду, - сказал Майкл. Внутри у него все переворачивалось.
- Куда ты едешь? - спросил он вдруг.
- К черту на кулички.
- Господи, Уилфрид, до чего мне жаль!
Дезерт улыбнулся.
- Ну, брось!
- Да, я понимаю! Дай руку!
Уилфрид протянул руку.
Майкл крепко ее пожал.
Прозвучал свисток.
Дезерт вдруг поднялся и повернулся к верхней сетке.
Он достал сверток из чемодана.
- Вот, - сказал он, - возьми эту несчастную рукопись.
Если хочешь - можешь издать.
Что-то сжало горло Майклу.
- Спасибо, старина. Это замечательно с твоей стороны! Прощай!
Лицо Дезерта осветилось странной красотой.
- Ну, пока! - сказал он.
Поезд тронулся. Майкл отошел от окна; он стоял не шевелясь, провожая
взглядом неподвижную фигуру, медленно отодвигающуюся от него все дальше,
дальше. Вагон за вагоном проходил мимо, полный матросов, - они высовыва-
лись из окон, шумели, пели, махали платками и бутылками. Вот и служебный
вагон, задний фонарь - все смешалось, - багровый отблеск - туда, на Вос-
ток, - уходит - уходит - ушел!
И это все, да? Он сунул рукопись в карман пальто. Теперь домой, к
Флер. Так уж устроен мир: что одному - жизнь, то другому - смерть. Майкл
провел рукой по глазам. Вот проклятые, полны слез... фу, бред!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
ПРАЗДНИК
Троицын день вызвал очередное нашествие на Хэмстед-Хис; и в толпе гу-
ляющих была пара, которая собиралась утром заработать деньги, а после
обеда истратить их.
Тони Бикет, с шарами и женой, спозаранку погрузился в вагон хэмстедс-
кой подземки.
- Вот увидишь, - сказал он, - я к двенадцати распродам всю эту черто-
ву музыку, и мы с тобой покутим.
Прижимаясь к нему, Викторина через платье коснулась рукой небольшой
опухоли над своим правым коленом. "Опухоль" была вызвана пятьюдесятью
четырьмя фунтами, зашитыми в край чулка. Теперь шары уже не огорчали ее.
Они давали временное пропитание, пока она не заработает те несколько
фунтов, которых не хватало им на билеты. Тони все еще верил в спаси-
тельную силу своих драгоценных шаров: уж он такой, этот Тони, хотя, в
сущности, его заработки еле-еле их содержат. И Вик улыбнулась. У нее бы-
ла своя тайна - и теперь она могла безразлично относиться к его позорно-
му торчанию на тротуаре. Она уже подготовила свой рассказ. Из вечерних
газет, из разговоров в автобусах с людьми, увлеченными любимым нацио-
нальным времяпрепровождением, она узнала все, что нужно, о скачках. Она
даже говорила о них с Тони, который знал о них все, как и всякий уличный
торговец. Она уже подготовила целый рассказ о двух воображаемых выигры-
шах: соверен, полученный за шитье воображаемых блузок, был поставлен на
победителя, взявшего приз в две тысячи гиней, а выигрыш - на победителя
в юбилейных скачках, с неплохой выдачей. Вместе с третьим призовиком,
которого еще предстояло выбрать, эти выигрыши должны были составить сум-
му в шестьдесят фунтов, которую она скоро накопит позированием. Все это
она выложит Тони и наизусть отбарабанит рассказ о том, как ей необычайно
повезло и как она все скрывала от него, пока не скопила всю сумму. Она
прижмется лбом к его глазам, если он станет слишком пристально смотреть
на нее, и зацелует его так, что у него голова закружится. А наутро они
встанут и купят билеты на пароход. Вот какой план был у Викторины, а
пять десятифунтовых и четыре фунтовых бумажки были уже зашиты в чулок,
пристегнутый розовой шелковой подвязкой.
"Отдых дриады" был давно закончен и выставлен в галерее Думетриуса
вместе с другими произведениями Обри Грина. Викторина заплатила шиллинг,
чтобы посмотреть картину, и несколько минут простояла, украдкой погляды-
вая на белое тело, сверкающее среди травы и пестрых цветов, и на лицо,
которое как будто говорило: "Я знаю тайну".
"Просто гений этот Обри Грин. Лицо совершенно изумительно!" Испугав-
шись, пряча лицо. Викторина убежала.
С того дня, как она стояла, дрожа, у дверей студии Обри Грина, она
все время работала. Он рисовал ее три раза - всегда приветливый, всегда
вежливый - настоящий джентльмен! И он рекомендовал ее своим друзьям. Од-
ни рисовали ее в платье, другие - полуодетой, третьи - "нагой натурой",
что больше уже не смущало ее, - а Тони ни о чем не подозревал, и край
чулка набухал от денег. Не все были с ней "вежливы"; некоторые делали
попытки поухаживать, но она пресекала их в корне. Конечно, деньги можно
было бы заработать быстрее, но - Тони! Зато через две недели она сможет
все-все бросить! И часто по дороге домой она останавливалась у зер-
кальной витрины, где были фрукты, и колосья, и синие бабочки...
В переполненном вагоне они сидели рядом, и Бикет, держа лоток на ко-
ленях, обсуждал, где ему лучше стать.
- Я облюбую местечко поближе к пруду, - говорил он. - Там у публики
будет больше денег, пока не потратятся на карусели да орехи; а ты можешь
посидеть на скамье у пруда, как на пляже, - нам лучше быть врозь, пока я
не распродам все.
Викторина сжала его локоть.
На валу и дальше по лугу со всех сторон плыла веселая праздничная
толпа с бумажными кульками. У пруда дети с тонкими, серовато-белыми сла-
быми ножками плескались и верещали, слишком довольные, чтобы улыбаться.
Пожилые пары медленно проползали, выпятив животы, с изменившимися от
напряжения лицами, устав от непривычного подъема. Молодежь уже разбежа-
лась в поисках более головокружительных развлечений. На скамьях, на
стульях из зеленой парусины или крашеного дерева сотни людей сидели,
