рит он ей или нет. Если она так долго могла скрывать от него то, другое,
значит она могла скрыть все что угодно! Поняла ли она его слепа: "Ты
должна поступать так, как тебе хочется, - иначе было бы несправедливо"?
Он сказал эту фразу почти машинально, но это правда. Если она никогда не
любила его хоть немного, он не имеет никакого права на что-нибудь наде-
яться. Он все время был на положении нищего, которому она подавала ми-
лостыню. Ничто не может заставить человека подавать милостыню, если он
не хочет. И ничто не может заставить человека продолжать брать милостыню
- ничто, кроме страстной тоски по ней, тоски, тоски!
- Ты, маленький джин, ты, счастливый лягушонок! Одолжи мне свое спо-
койствие, ты, китайская молекула!
Тинг-а-Линг посмотрел на него пуговками глаз: "Когда ваша цивилизация
догонит мою, - как будто говорил он, - а пока почешите мне грудку".
И, почесывая желтую шерсть, Майкл думал: "Возьми себя в руки! Люди на
Южном полюсе при первой метели не ноют: "Хочу домой! Хочу домой!" - а
держатся изо всех сил. Ну, нечего киснуть!" Он спустил Тинга на пол и
прошел к себе в кабинет. У него лежали рукописи, о которых рецензенты от
Дэнби и Уинтера уже дали отзыв. "Печатать невыгодно, но вещь настоящая,
заслуживает внимания". Дело Майкла заключалось в том, чтобы проявить
внимание, дело Дэнби - отставить рукопись со словами: "Напишите ему (или
ей) вежливое письмо, что мы, мол, очень заинтересованы; сожалеем, что не
можем издать. Надеемся иметь возможность познакомиться со следующей ра-
ботой автора и так далее. Вот и все".
Майкл зажег настольную лампу и вынул рукопись, которую уже начал чи-
тать.
"Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
"Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
Припев черных слуг из "Полли" [20] неотступно вертелся у него в голо-
ве. А, черт! Надо кончать работу. Майкл умудрился кое-как дочитать гла-
ву. Он вспомнил содержание рукописи. Там говорилось о человеке, который,
будучи мальчиком, увидел, как в доме напротив горничная переодевалась в
своей комнате, и это произвело на него столь сильное впечатление, что,
будучи женатым, он вечно боролся с собой, чтобы не изменять жене с гор-
ничными. Его комплекс был раскрыт и должен был быть выявлен. Очевидно,
вся остальная часть рукописи описывала, как этот комплекс выявлялся. Ав-
тор подробно и добросовестно излагал все те физические переживания, про-
пускать которые считалось отсталостью и "викторианством". Огромная рабо-
та - а времени на просмотр тратить не стоило! Старому Дэнби до смерти
надоел Фрейд, и на этот раз правота старого Дэнби не раздражала Майкла.
Он положил рукопись на стол. Семь часов! Рассказать Флер все, что он уз-
нал о ее кузене? Зачем? Этого все равно не поправить! Если только она
говорит правду об Уилфриде! Он подошел к окну - звезды вверху, полосы
внизу - полосы дворов и садов.
"Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
- Когда приедет ваш отец? - послышался голос.
"Старый Форсайт"! О боги!
- Кажется, завтра, сэр. Заходите. Вы как будто первый раз в моей ко-
нуре?
- Да, - сказал Сомс. - Славно. Карикатуры. Вы их собираете - пустое
дело!
- Но ведь это не нынешнее - это воскрешенное искусство, сэр.
- Издеваться над ближним - это не по мне. Они только тогда и процве-
тают, когда кругом творится чепуха и люди перестают прямо смотреть на
вещи.
- Хорошо сказано, клянусь! - заметил Майкл. - Не присядете ли, сэр?
Сомс сел, привычно положив ногу на ногу. Тонкий, седой, сдержанный -
закрытая книга в аккуратном переплете. Интересно, какой у него комплекс?
Впрочем, какой бы он ни был. Сомс его, наверно, не станет выявлять. Даже
трудно себе представить такую операцию.
- Я не увезу своего Гойю, - сказал он неожиданно, - считайте, что он
принадлежит Флер. Вообще, если бы я видел, что вы оба больше думаете о
будущем, я бы сделал еще кое-какие распоряжения. По-моему, через нес-
колько лет налог на наследство так повысят, что впору будет ничего не
завещать.
Майкл нахмурился.
- Я бы хотел, сэр, чтобы вы всегда помнили: то, что вы делаете для
Флер, вы делаете для Флер. Я всегда смогу жить, как Эпикур; у меня хва-
тит на хлеб, а по праздникам - на кусочек сыра.
Сомс пристально посмотрел на него.
- Знаю, - проговорил он, - я всегда это знал.
Майкл поклонился.
- Вероятно, вашего отца сильно затронуло падение цен на землю?
- Да, он говорит, что надо взяться за торговлю мылом или автомобиля-
ми, но я не удивлюсь, если он снова все перезаложит и будет тянуть
дальше.
- Титул без поместья - неестественная вещь, - заметил Сомс. - Лучше
ему подождать, пока я умру, - конечно, если я что-нибудь оставлю после
себя. Но вот что я хотел вам сказать: разве вы с Флер не дружно живете,
что у вас нет детей?
Майкл ответил не сразу.
- Не могу сказать, - медленно проговорил он, - чтобы мы когда-нибудь
ссорились или вообще... я всегда страшно любил ее и люблю. Но ведь вы-то
знаете, что я только подобрал обломки.
- Кто вам сказал?
- Я узнал это сегодня - от мисс Джун Форсайт.
- Эта женщина, - сказал Сомс. - Не может не вмешиваться в чужие дела.
То было детское увлечение, окончилось за много месяцев до вашей свадьбы.
- Но глубокое увлечение, сэр, - мягко сказал Майкл.
- Глубокое! В таком возрасте - как можно знать? Глубокое! - Сомс по-
молчал. - Вы хороший человек, я всегда это признавал. Будьте терпеливы и
смотрите в будущее.
- Да, сэр, - Майкл совсем ушел в свое кресло, - да, если смогу.
- Для меня она - все, - отрывисто буркнул Сомс.
- И для меня тоже, но от этого не легче.
Складка меж бровей Сомса углубилась.
- Может, и не легче. Но держите ее! Насколько хотите мягко, осторожно
- только держите. Она молода, она мечется, но все это пустяки.
"Знает ли он и о том, другом?" - подумал Майкл.
- У меня есть свои неприятности, - продолжал Сомс, - но они ничто по
сравнению с тем, что я буду чувствовать, если с ней что-нибудь случится.
Майкл почувствовал проблеск симпатии к этому замкнутому седому чело-
веку.
- Я сделаю все, что смогу, - сказал он тихо, - но, конечно, я не царь
Соломон.
- Я не совсем спокоен, - сказал Сомс, - не совсем спокоен. Во всяком
случае, ребенок был бы своего рода страхов... - он запнулся, слово не
совсем подходило!
Майкл словно застыл.
- Тут уж я ничего не могу сказать.
Сомс встал.
- Так, - произнес он задумчиво, - конечно нет. Пора одеваться.
"Одеться на обед, обедать, после - спать. Спать - видеть сны! Какие
сны придут?"
По дороге в свою комнату Майкл встретил Кокера. Вид у него был совсем
унылый.
- В чем дело, Кокер?
- Собачку стошнило в гостиной, сэр.
- Черт возьми, неужели!
- Да, сэр. Очевидно, кто-то бросил ее там одну. Она очень обиделась,
сэр. Я всегда говорил: это не простая собачка...
За обедом, как будто устыдившись того, что осчастливил их и советами
и двумя картинами, стоившими несколько тысяч, Сомс говорил, как говари-
вал Джемс в дни своего расцвета. Он говорил о французах, о падении мар-
ки, о повышении "консолей", об упрямстве Думетриуса, не желавшего усту-
пить Сомсу этюд Констэбля, совершенно ему ненужный и нужный Сомсу, кото-
рый все-таки не хотел платить за него цену, назначенную Думетриусом из
чистого упрямства. Он говорил о неприятностях, которые наживут себе Сое-
диненные Штаты из-за своего сухого закона. Вот упрямый народ! Ухватятся
за что-нибудь, и хоть разбей голову об стенку. Сам он почти не пил, но
приятно чувствовать, что можно выпить. Американцам, очевидно, приятно
чувствовать, что нельзя выпить, но это ведь тирания! Они просто зазна-
лись. Он не удивится, если узнает, что все там запили. Что касается Лиги
наций - сегодня утром какой-то человек превозносил ее до небес. Но этот
номер не пройдет: тратить деньги и улаживать дела, которые и сами ула-
дятся, - это Лига умеет, а вот делать что-нибудь серьезное, например
уничтожить большевизм или ядовитые газы, - это им не под силу; а ведь
делают вид, что они - все на свете. Для обычно молчаливого человека это
был рекорд разговорчивости, что пришлось весьма на руку молодой чете: им
только и хотелось, чтобы он говорил и дал им возможность думать о своем.
Единственной темой общего разговора было поведение Тинг-а-Линга. Флер
считала, что во всем виноват медный пол. Сомс утверждал, что он съел
что-то на улице, - собаки вечно все хватают - Майкл предположил, что это
просто черта его китайского характера: протест против того, что никто не
оценил, насколько он полон собственного достоинства. В Китае четыреста
миллионов людей, там есть кому оценить, если человек полон собственного
достоинства. А что бы сделал китаец, если бы вдруг оказался в пустыне
Гоби? Наверно, его бы тоже стошнило.
"Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".
Когда Флер вышла, мужчины почувствовали, что еще раз остаться вдвоем
- невыносимо, и Сомс сказал:
- Мне надо сделать кое-какие подсчеты, я пройду к себе.
Майкл встал.
- Может быть, расположитесь в моем углу, сэр?
- Нет, - сказал Сомс, - мне надо сосредоточиться. Пожелайте за меня
Флер спокойной ночи.
Майкл остался один. Он курил и смотрел на фарфоровые испанские фрук-
ты. Белой обезьяне не съесть их, не выбросить кожуру. Не станут ли те-
перь плоды его жизни фарфоровыми? Жить а одном доме с Флер в отчуждении?
Жить с Флер, как сейчас, чувствуя себя посторонним, ненужным? Или уе-
хать, поступить в авиацию или в Общество спасения детей? Какое из трех
решений наименее жалкое и глупое? Пепел сигары рос, упал и снова вырос.
Фарфоровые фрукты дразнили его своим блеском и теплыми красками. Кокер
заглянул и снова ушел. (Хозяин не в духе, - славный малый этот хозяин!)
Что-то должно решиться, где-то и когда-то, но решать будет не он, а
Флер. Он слишком несчастен и растерян - где ему знать, чего он хочет! Но
Флер знает. Она знает все, от чего может зависеть ее решение, - все об
Уилфриде, об этом кузене, о своих собственных чувствах и поступках. Да,
какое-то решение придет, но что это в конце концов значит в мире, где
жалость - чушь и философия может пригодиться только китайская?
Но нельзя, чтоб тебя тошнило в гостиной, надо держаться - даже когда
никто не видит, как ты стараешься держаться!..
Он уже засыпал, и в его комнате было почти темно. Что-то белое очути-
лось у его кровати. Смутная душистая теплота коснулась его; голос чуть
слышно прошептал: "Это я. Пусти меня к себе, Майкл". Словно ребенок!
Майкл протянул руки. Белое и теплое прильнуло к нему. Завитки волос ще-
котали ему губы, голос шепнул на ухо: "Разве я пришла бы, если бы... ес-
ли бы что-нибудь было?"
Сердце Майкла, смятенное и обезумевшее, забилось у ее груди.
VII
НАГАЯ НАТУРА
В этот день, после сытного завтрака. Тони Бикету повезло. Он живо
распродал шары и отправился домой, чувствуя себя победителем.
У Викторины на щеках тоже играл румянец. На его рассказ об удачном
дне она ответила таким же рассказом. Правда, рассказ был выдуман - ни
слова о Дэнби и Уинтере, о господине со скользящей улыбкой, о ликере, о
"нагой натуре". Она не испытывала угрызений совести. То была ее тайна,
ее сюрприз; если дело с "нагой натурой" выгорит (она еще не совсем реши-
лась) и даст ей возможность заработать деньги на дорогу - что ж, она
скажет мужу, что выиграла на скачках. В тот вечер она несколько раз
спрашивала: "Разве я такая уж худая, Тони? Ах, как мне хочется попол-
неть!"
Бикет, все еще огорченный тем, что она не разделила с ним завтрака,
нежно погладил ее и сказал, что скоро она у него станет жирной, как мас-
ло, - не объясняя, каким образом.
Им обоим снились синие бабочки, а утро встретило их тусклым светом
