объяснили. Дальше идти некуда, верно?
- Да, я сама совершенно не придерживаюсь этой моды.
- Нет, ничуть!
Секретарша опустила глаза и удалилась. Майкл сел к столу и стал рисо-
вать на промокашке женский профиль. Но это была не Викторина...
Викторина, позавтракав, как всегда, чашкою кофе с булкой, поехала
подземкой в Челси с письмом Майкла к Обри Грину. Правда, ее поход не
увенчался успехом, но мистер Монт был очень добр, и Викторина повеселе-
ла.
У студии стоял, отпирая дверь, молодой человек - очень элегантный, в
светло-сером спортивном костюме, весь какой-то скользящий, без шляпы, со
светлыми, красиво зачесанными назад волосами и мягким голосом.
- Натурщица? - спросил он.
- Да, сэр. Вот, пожалуйста, у меня к вам записка от мистера Монта.
- От Майкла? Войдите.
Викторина прошла за ним. Комната почти вся светлозеленая - высокая
комната с верхним светом и стропилами; стены сплошь увешаны рисунками и
картинами, а часть картин как будто соскользнула на пол. На мольберте
стояло изображение двух дам, с которых почти совсем соскользнули платья,
- и Викторина смутилась. Она заметила, что глаза художника, светло-зеле-
ные, как стены комнаты, скользят по ней внимательным взглядом.
- Вы будете позировать как угодно?
- Да, сэр, - машинально ответила Викторина.
- Снимите, пожалуйста, шляпу.
Викторина сняла шапочку и встряхнула волосами.
- О-о! - протянул художник. - Интересно!
Викторина не поняла, что ему интересно.
- Будьте добры, взойдите на помост!
Викторина нерешительно оглянулась. Улыбка словно скользнула по всему
лицу художника, по лбу, по блестящим светлым волосам.
- Видно, это ваш первый опыт?
- Да, сэр.
- Тем лучше. - И он указал на маленькое возвышение.
Викторина села в черное дубовое кресло.
- Вам как будто холодно?
- Да, сэр.
Он подошел к шкафу и вернулся с двумя рюмками чегото коричневого.
- Выпейте Grand Marnier.
Она увидела, как он залпом проглотил ликер, и последовала его приме-
ру. Ликер был сладкий, очень вкусный, у нее сразу перехватило дыхание.
- Возьмите папироску.
Викторина взяла папироску из его портсигара и сжала ее губами. Он дал
ей прикурить. И снова улыбка скользнула по его лицу и спряталась в блес-
тящих волосах.
- В себя тяните, - сказал он. - Где вы родились?
- В Пэтни, сэр.
- Это занятно! Вы только посидите минуточку спокойно. Это не так
страшно, как рвать зуб, только дольше. Главное - старайтесь не заснуть.
- Хорошо, сэр.
Он взял большой лист бумаги и кусок чего-то черного и начал рисовать.
- Скажите, пожалуйста, мисс...
- Коллинз, сэр, Викторина Коллинз.
Она инстинктивно назвала свою девичью фамилию - ей это казалось более
профессиональным.
- Вы сейчас без работы? - он остановился, и снова улыбка скользнула
по его лицу. - Или у вас еще есть какоенибудь занятие?
- Сейчас нет, сэр. Я замужем, и больше ничего.
Некоторое время художник молчал. Было занятно следить, как он смотрит
- и делает штрих. Сто взглядов - сто штрихов. Наконец он сказал:
- Чудесно! Теперь отдохнем. Само небо послало вас сюда, мисс Коллинз.
Идите погрейтесь.
Викторина подошла к камину.
- Вы что-нибудь слышали об экспрессионизме?
- Нет, сэр.
- Понимаете, это значит обращать внимание на внешность, только пос-
кольку она выражает внутреннее состояние. Вам это что-нибудь объясняет?
- Нет, сэр.
- Так. Кажется, вы сказали, что согласны, позировать... м-м... сов-
сем?
Викторина смотрела на веселого, скользящего джентльмена.
Она не понимала, что он хочет сказать, но чувствовала что-то не сов-
сем обычное.
- Как это "совсем", сэр?
- Совсем нагой.
- О-о! - она опустила глаза, потом посмотрела на соскользнувшие
платья тех двух женщин. - Вот гак?
- Нет, вас я не стану изображать в кубистическом духе.
На впалых щеках Викторины загорелся слабый румянец. Она медленно про-
говорила:
- А за это больше платят?
- Да, почти вдвое - а то и больше. Но я вас не уговариваю, если не
хотите. Вы можете подумать и сказать мне в следующий раз.
Она снова подняла глаза и сказала:
- Благодарю вас, сэр.
- Не стоит! Только, пожалуйста, не величайте меня "сэром".
Викторина улыбнулась. В первый раз художник увидел это функциональное
явление на лице Викторины и оно произвело на него неожиданное впечатле-
ние.
- Ей-богу, - сказал он торопливо, - когда вы улыбаетесь, мисс Кол-
линз, я вижу вас импрессионистически. Если вы отдохнули, сядьте снова в
кресло.
Викторина пошла на место.
Художник достал чистый лист бумаги.
- Вы можете думать о чем-нибудь таком, чтобы улыбаться?
Викторина отрицательно покачала головой. И это была правда.
- Ни о чем смешном не можете думать? Например, вы любите своего мужа?
- О да!
- Ну, попробуйте думать о нем.
Викторина попробовала, но могла себе представить только Тони, продаю-
щего шары.
- Нет, нет, так не годится, - сказал художник. - Не думайте о нем. Вы
видели картину "Отдых фавна"?
- Нет, сэр.
- А вот у меня появилась мысль: "Отдых дриады". А насчет позирования
вам, право, нечего смущаться. Это ведь совершенно безлично. Думайте об
искусстве и пятнадцати шиллингах в день. Клянусь Нижинским! [18] Я уже
вижу всю картину.
Он говорил, и его глаза скользили по ней взад и вперед, а карандаш
скользил по бумаге. Какое-то брожение поднялось в душе Викторины. Пят-
надцать шиллингов в день! Синие бабочки!
В комнате стояла глубокая тишина. Взгляд и рука художника скользили
без остановки. Слабая улыбка осветила лицо Викторины: она подсчитывала,
сколько можно заработать.
Наконец его взгляд перестал скользить, и он не отрывал глаз от бума-
ги.
- На сегодня все, мисс Коллинз. Мне надо еще кое-что обдумать. Дайте
мне ваш адрес.
Викторина быстро соображала.
- Пожалуйста, сэр, пишите мне до востребования. Я не хотела бы, чтобы
муж узнал, что я... я...
- Причастны к искусству? Ну, ладно, какое почтовое отделение?
Викторина назвала отделение и надела шляпу.
- Полтора часа - пять шиллингов, спасибо. И завтра, в половине
третьего, мисс Коллинз, - без "сэра", пожалуйста!
- Хорошо, с... спасибо!
Викторина ждала автобуса на холодном январском ветру, и ей казалось,
что позировать нагой - немыслимо. Сидеть перед чужим господином без все-
го! Если бы Тони знал! Снова румянец медленно залил ее впалые щеки. Она
вошла в автобус. Но ведь пятнадцать шиллингов! Шесть раз в неделю - да
это выходит четыре фунта десять шиллингов! За четыре месяца она может
заработать на проезд туда. Если судить по картинам в студии, масса жен-
щин это делают. Тони ничего не должен знать - даже того, что она позиру-
ет для лица. Он такой нервный и так ее любит! Он выдумает бог знает че-
го; она помнит, как он говорил, что все эти художники настоящие скоты.
Но этот джентльмен был очень мил, хоть и казалось, точно он над всем
смеется. Она пожалела, что не взглянула на рисунок. Может быть, она уви-
дит себя на выставке. Но без всего - ой! И вдруг ей пришло в голову:
"Если бы мне побольше есть, я в таком виде хорошо бы выглядела". И чтобы
уйти от соблазна этой мысли, она уставилась на лицо пассажира, сидевшего
напротив. Лицо было спокойное, гладкое, розовое с двумя подбородками, со
светлыми глазами, пристально глядевшими на нее. Никогда не угадать, о
чем люди думают. И улыбка, которой так добивался Обри Грин, озарила лицо
его натурщицы.
III
МАЙКЛ ГУЛЯЕТ И РАЗГОВАРИВАЕТ
Лицо, которое Майкл начал рисовать на промокашке, сначала походило на
Викторину, но скоро превратилось в лицо Флер. Да, Флер держится очень
прямо, но остается ли она и внутренне такой же прямой? За эти сомнения
он всегда называл себя подлецом. Он не видел нового в ее поведении и
честно старался не проникать в то, что было скрыто. Но от его насторо-
женного внимания не мог ускользнуть какой-то скептицизм, появившийся в
ней, - как будто она всегда хотела подчеркнуть, что всему на свете одна
цена и, в сущности, ничто в жизни не ценно.
Уилфрид был в Лондоне, но нигде не показывался, и о нем не вспомина-
ли. Казалось бы: с глаз долой - из сердца вон! Но у Майкла, вопреки пос-
ловице, Уилфрид не выходил из головы. Если Уилфрид не встречается с
Флер, как он может оставаться в Лондоне, так соблазнительно-близко от
нее? Если Флер не хочет видеть его, отчего она его не услала? Все труд-
нее становилось скрывать от всех, что он больше не дружит с Дезертом. Он
часто испытывал желание пойти к Уилфриду, поговорить с ним откровенно -
и всегда отгонял эту мысль. Либо ничего, кроме того, что ему известно,
нет, либо что-то есть, и Уилфрид будет это отрицать. Майкл думал об этом
без злобы - нельзя же выдавать женщину! Но не хотелось слышать ложь от
боевого товарища. Ни слова не было сказано между ним и Флер; он чувство-
вал, что не узнает ничего нового и разговор только угрожает и без того
неустойчивому равновесию. Рождество они провели в родовом имении Монтов
и много охотились. Флер ездила с ним на охоту на второй день и стояла
рядом с ним, на его месте, держа Тинг-а-Линга на сворке. Китайский пес
был необычайно возбужден, прыгал в воздух каждый раз, как падала птица,
и совершенно не боялся выстрелов. Майкл, ожидая своей очереди промах-
нуться - он был плохой стрелок, - следил за возбужденным лицом Флер,
опушенным серым мехом, за ее фигуркой, напряженной от усилий сдержать
Тинг-а-Линга. Для нее охота была новым переживанием, а новизна шла ей
больше всего на свете. Майкл радовался, даже когда она ахала: "О,
Майкл!" при каждом его промахе. Она пользовалась необычайным успехом у
гостей, а это значило, что он ее почти не видел, - разве совсем сонной
поздно вечером. Но там, в деревне, он по крайней мере не страдал от му-
чительного чувства неизвестности.
Дорисовав стриженую головку на промокашке, он встал. Около св. Павла
- кажется, так говорила эта маленькая женщина. Пройтись взглянуть на Би-
кета. Может быть, для него можно будет что-нибудь придумать. И, потуже
затянув пояс своего синего пальто, Майкл вышел - тонкий, быстрым легким
шагом, - только сердце у него чуть ныло.
Шагая на восток в этот ясный веселый день, он вдруг ощутил как чудо,
что он жив, здоров и работает. Столько людей умерло, столько больных,
безработных! Он вошел в Ковент-Гарден. Удивительное место! Людской поро-
де, которая десятками лет могла выдерживать Ковент-Гарден, вряд ли гро-
зит опасность вымереть от всяких напастей. Успокоительное место! Прой-
дешься по нему - и перестаешь слишком всерьез относиться к жизни. Овощи
и фрукты со всего света были собраны на этом квадратном островке, а с
востока его замыкало здание оперы, с запада - здания издательств, с се-
вера и юга - потоки людных улиц. Майкл шел среди разгружающихся тележек,
бумаги, соломы и людей без дела и втягивал запахи Ковент-Гардена. Пахнет
как-то по-своему - землей и чуть-чуть прелью. Он никогда, даже во время
войны, не видел места, где бы царила такая полная непринужденность. Уди-
вительно характерно для англичан! По этим людям никак нельзя сказать,
что они хоть чем-нибудь связаны с деревней. Все они: возчики, зеваки,
разносчики, и укладчики, и продавцы в крытых палатках - точно совершенно
незнакомы с солнцем, с ветром, водой, воздухом, - типичные горожане! И
какие у них лица - опухшие, унылые, искаженные, кривые; уродство в самых
разнообразных видах. Где настоящий английский тип среди этих бесконечных
вариантов безобразия? Его просто не существует. Майкл проходил мимо
фруктов. Яркие груды, неподвижные, сверкающие, - чужестранцы из солнеч-
ных краев, одноцветные, одинаковые шары! У Майкла потекли слюнки. "Солн-
це все-таки замечательная штука!" - подумал он. Взять Италию, арабов,
