десная площадь; все чудесно, кроме вот этого проклятого осложнения.
Что-то мягкое, словно большой лист, дважды коснулось его уха. Он удив-
ленно обернулся: кругом пусто, ни одного дерева. Что-то летает в темно-
те, что-то круглое; он протянул руку - оно отскочило. Что это? Детский
шарик? Он схватил его обеими руками и поднес к фонарю: как будто зеле-
ный. Странно! Он посмотрел наверх. Два окна освещены - одно из них в
комнате Флер. Неужели это его собственное счастье воздушным шаром выле-
тело из дому? Болезненная игра воображения! Вот осел! Просто порыв ветра
- детская игрушка отвязалась и улетела! Он осторожно нес шарик. Надо по-
казать Флер. Он открыл дверь. В холле темно - она наверху. Он поднялся,
раскачивая шарик на пальце. Флер стояла перед зеркалом.
- Это еще что у тебя? - удивилась она.
Кровь снова прилила к сердцу Майкла. Смешно, до чего он боялся, что
шар имеет какое-нибудь отношение к ней.
- Не знаю, детка; упал мне на шляпу - наверно, свалился с неба. - И
он подбросил шарик. Тот взлетел, упал, подпрыгнул два раза, закружился и
затих.
- Какой ты ребенок, Майкл! Я уверена, что ты купил его.
Майкл подошел ближе и остановился.
- Честное слово! Что за несчастье быть влюбленным!
- Ты так думаешь?
- Всегда один целует, а другой не подставляет щеку.
- Но я-то ведь подставляю.
- Флер!
Она улыбнулась.
- Ну, целуй же!
Обнимая ее, Майкл подумал: "Она держит меня, делает со мной все, что
хочет, и я ничего не знаю о ней".
А в углу послышалась тихая возня - это Тинг-а-Линг обнюхивал шарик.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
МАРКА ПАДАЕТ
Положение дел все более и более раздражало Сомса особенно после обще-
го собрания пайщиков ОГС. Оно прошло по тому же старому образцу, как
проходят все такие собрания: пустая и гладкая - не придерешься! - речь
председателя, подмасленная двумя надежными пайщиками и подкисленная выс-
туплением двух менее надежных пайщиков, и, наконец, обычная болтовня по
поводу дивидендов. Он пошел на собрание мрачный, вернулся еще мрачнее.
Если Сомс что-нибудь себе вбивал в голову, то ему труднее было отде-
латься от этого, чем сыру отделаться от своего запаха. Почти треть конт-
рактов иностранные, и притом почти все - германские! А марка падает!
Марка стала падать с той минуты, как он согласился на выплату дивиден-
дов. А почему? Откуда подул ветер? Против обыкновения. Сомс стал вчиты-
ваться в политический отдел своей газеты. Эти французы - он никогда им
не доверял, особенно со времени своей второй женитьбы, - эти французы,
как видно, собираются валять дурака! Он заметил, что их газеты никогда
не упустят случая поддеть политику Англии; кажется, они думают, что Анг-
лия будет плясать под их дудку! А марка и франк и всякая прочая валюта
продолжает падать! И хотя Сомсу и свойственно было радоваться, что на
бумажки его страны можно накупить большое количество бумажек других
стран, он понимал, что все это глупо и нереально и что ОГС в будущем го-
ду дивидендов не выплатит. ОГС - солидное предприятие; невыплата диви-
дендов будет явным признаком плохого руководства. Страхование - одно из
тех немногих дел на нашей земле, которые можно и нужно вести без всякого
риска. Если бы не это, он никогда не вошел бы в правление. И вдруг обна-
ружить, что страхование велось не так и что он тоже в этом виноват! Как
бы то ни было, он заставил Уинифрид продать акции, хотя они уже слегка
упали.
- Я думала, что это такая верная вещь. Сомс, - жаловалась она, - ведь
так неприятно терять на акциях!
Он отрезал беспощадно:
- Если не продашь, потеряешь больше.
И она послушалась. Если семьи Роджера и Николаев, которые по его со-
вету тоже накупили акций, не продали их - пусть пеняют на себя! Он про-
сил Уинифрид предупредить их. У него самого были только его вступи-
тельные акции, и потеря была бы незначительна, так как его директорский
оклад вполне компенсировал ее. Личная заинтересованность роли не играла
- его просто мучило сознание, что тут замешаны иностранцы и что его не-
погрешимость поставлена под вопрос.
Рождество он провел спокойно в Мейплдерхеме. Он ненавидел рождество и
праздновал его только потому, что жена его была француженка и ее нацио-
нальным праздником был Новый год. Нечего потакать всяким иностранным
обычаям. Но праздновать рождество без детей! Ему вспомнились зеленая
хвоя и хлопушки в доме на ПаркЛейн, его детство, семейные вечера. Как он
злился, когда получал что-нибудь символическое - кольцо или наперсток -
вместо шиллинга! Санта-Клауса [16] на Парк-Лейн не признавали отчасти
потому, что дети давно "раскусили" старика, отчасти потому, что это было
слишком несовременно. Эмили, его мать, не допустила бы этого. Да, кста-
ти: этот Уильям Гоулдинг, ингерер, до того запутал этих людей в Ге-
ральдическом управлении, что Сомс прекратил дальнейшие исследования -
нечего давать им тратить его деньги на сентиментальную прихоть, которая
никаких материальных выгод не сулит. Этот узколобый "Старый Монт" хвас-
тает своими предками - тем более имеется оснований не заводить себе
предков, чтоб нечем было хвастать. И Форсайты и Голдинги - хорошие ко-
ренные английские семьи, а больше ничего не требуется. А если во Флер и
в ее ребенке, если только у нее будет ребенок, есть примесь французской
крови - что ж, теперь делу не поможешь.
В отношении внука Сомс был осведомлен не больше, чем в октябре. Флер
провела рождество у Монтов, но обещала скоро приехать к нему. Надо будет
заставить мать расспросить ее.
Погода стояла удивительно мягкая. Сомс даже выехал как-то на лодке
поудить рыбу. В теплом пальто он стоял с удочкой, ожидая окуней или
плотвы покрупнее, но выудил только пескаря - никому не нужен, даже прис-
луга их нынче не ест. Его серые глаза задумчиво смотрели на серую воду
под серым небом, и он мысленно следил за падением марки. Она упала ка-
тастрофически одиннадцатого января, когда французы заняли Рур. За завт-
раком он сказал Аннет:
- Что выделывают твои соотечественники! Посмотри, как упала марка!
- Какое мне дело до марки? - возразила она, наливая себе кофе. - Мне
нужно, чтобы они не смели больше нападать на мою родину. Я надеюсь, что
они испытают хоть часть тех страданий, которые испытали мы.
- Ты, - сказал Сомс, - ты-то никаких страданий не испытала.
Аннет поднесла руку к тому месту, где должно было находиться ее серд-
це, в чем Сомс иногда сомневался.
- Я испытывала страдания тут, - проговорила она.
- Что-то не замечал. Никогда ты не сидела без масла.
- Что же, по-твоему, будет с Европой в ближайшие тридцать лет? Что
будет с британской торговлей?
- Мы, французы, смотрим дальше своего носа, - горячо возразила Аннет.
- Мы знаем, что побежденных нужно действительно подчинить себе, иначе
они начнут мстить. Вы, англичане, такие тряпки!
- Тряпки? - повторил Сомс. - Говоришь, как ребенок. Разве мы могли бы
занять такое положение в мире, если бы были тряпками?
- Это - от вашего себялюбия. Вы холодны и себялюбивы.
- Холодны, себялюбивы - и тряпки! Нет, это не подходит. Поищи другое
определение.
- Ваша тряпичность - в вашем образе мыслей, в ваших разговорах; но
ваш инстинкт обеспечивает вам успех, а вы, англичане, инстинктивно хо-
лодны и эгоистичны, Сомс. Вы все - помесь лицемерия, глупости и эгоизма.
Сомс взял немного варенья.
- Так, сказал он, - ну, а французы? Циничны, скупы, мстительны. А
немцы - сентиментальны, упрямы и грубы. Обругать другого всякий может.
Лучше держаться Друг от Друга подальше. А вы, французы, никогда этого не
делаете.
Статная фигура Аннет надменно выпрямилась.
- Когда связан с человеком так, как я связана с тобой, Сомс, или как
мы, французы, связаны с немцами, надо быть или хозяином, или подчинен-
ным.
Сомс перестал мазать хлеб.
- А ты себя считаешь хозяином в этом доме?
- Да, Сомс.
- Ах так! Можешь завтра же уезжать во Францию.
Брови Аннет иронически поднялись.
- Нет, друг мой, я, пожалуй, подожду, ты все еще слишком молод.
Но Сомс уже пожалел о своем замечании - в свои годы он совсем не хо-
тел таких передряг - и сказал более спокойно:
- Компромисс - это сущность всяких разумных отношений и между от-
дельными людьми и между странами. Нельзя чуть ли не каждый год заново
портить себе жизнь.
- Это так по-английски! - пробормотала Аннет. - Мы ведь никогда не
знаем, что вы, англичане, будете делать. Вы всегда ждете, откуда подует
ветер.
Сомс, как ни глубоко он сочувствовал такой характеристике, во всякое
другое время обязательно стал бы возражать - неудобно признаться в
собственном непостоянстве. Но марка падала, как кирпичи с воза, и он был
раздражен до последнего предела.
- А почему бы нам и не выжидать? Зачем бросаться в авантюры, из кото-
рых потом не выберешься? Я не желаю спорить. Французы и англичане никог-
да не ладили между собой и никогда не поладят.
Аннет встала.
- Ты прав, мой друг. Entente, mais pas cordiale [17]. Что ты сегодня
делаешь?
- Еду в город, - хмуро ответил Сомс. - Ваше драгоценное правительство
напортило во всех делах так, что дальше идти некуда.
- Ты будешь там ночевать?
- Не знаю.
- Ну прощай! Всего доброго! - и она вышла из-за стола.
Сомс угрюмо задумался над хлебом с вареньем - падение марки не шло у
него из ум? - и был рад, когда изящная фигура Аннет скрылась с глаз:
сейчас ему было не до французских фокусов. Ему страшно хотелось сказать
комунибудь: "Я же вам говорил!" Но надо подождать, пока найдется, кому
сказать.
Прекрасный день, совсем теплый. И, захватив зонтик, чтобы предотвра-
тить дождь, Сомс отправился на станцию.
В вагоне все говорили о Руре. Сомс терпеть не мог разговаривать с
незнакомыми и слушал, прикрывшись газетой. Настроение в публике было до
странности похоже на его собственное. Поскольку события причиняли непри-
ятности "гуннам" - их одобряли; поскольку они причиняли неприятности
английской торговле - их осуждали; атак как в данный момент любовь к
английской торговле была сильнее ненависти к гуннам, события получили
совсем отрицательную оценку. Замечание какого-то франкофила насчет того,
что французы правы, ограждая себя любой ценой, было принято весьма хо-
лодно. В Мейденхеде в вагон вошел новый пассажир, и Сомс сразу понял,
что сейчас начнется беспокойство. У пассажира были седые волосы, румяное
лицо, живые глаза и подвижные брови, и через пять минут он уже спрашивал
всех бодрым голосом, слышали ли они о Лиге наций? Первое впечатление
Сомса подтвердилось; он выглянул из-за газеты. Ну ясно, сейчас этот тип
оседлает своего конька! Вот, пошел! Суть не в том, объявил новый пасса-
жир, получит ли Германия тумака, Англия - монету, а французы - утешение,
а в том, получит ли весь мир спокойную и мирную жизнь. Сомс опустил га-
зету. Если действительно хочешь мира, продолжал пассажир, надо забыть
свои личные интересы и думать об интересах всего людского коллектива.
Благо всех есть благо каждого. Сомс сразу почуял ошибку. Может быть, и
так, но благо одного не всегда будет благом для всех. Он почувствовал,
что если не сдержится, он возразит этому человеку. Человек этот - чужой,
из споров вообще ничего хорошего не выходит. Но, к несчастью, его молча-
ние среди общих споров о том, что от Лиги наций "толку не дождешься",
показалось оратору сочувственным, и этот тип непрестанно подмигивал ему.
Спрятаться за газетой было бы слишком подчеркнуто, и положение Сомса
становилось все более ложным, пока поезд не остановился у Пэддингтонско-
го вокзала. Он поспешил к такси. Голос за его спиной проговорил:
- Безнадежная публика, сэр, правда? Рад, что хоть вы со мной согласи-
лись.
- Конечно, - буркнул Сомс. - Такси!
- Если только Лига наций не будет функционировать, мы все провалимся
