такой же чирикающий и легкомысленный, как всегда. И вместо того чтобы
протянуть руку. Сомс протянул ему письмо Элдерсона.
- Ваш драгоценный школьный товарищ сбежал, - проговорил он.
Сэр Лоренс прочел письмо и свистнул.
- А куда он сбежал, по-вашему, Форсайт, - в Константинополь?
- Скорее в Монте-Карло, - угрюмо сказал Сомс. - Незаконно получал ко-
миссию - за это власти не обязаны его выдавать.
Лицо баронета странно передернулось, что доставило Сомсу некоторое
удовольствие: почувствовал все-таки!
- Я полагаю, он просто удрал от своих дам, Форсайт.
Нет, этот человек неисправим! Сомс сердито пожал плечами.
- Не мешало бы вам понять, что дело совсем скверно.
- Но, право, дорогой мой Форсайт, дело скверно уже с тех пор, как
французы заняли Рур. Элдерсон благополучно скрылся, мы назначим кого-ни-
будь другого - только и всего.
Сомсу вдруг показалось, что он сам преувеличенно честен. Если такой
почтенный человек, девятый баронет, не видит, какие обязательства нала-
гает на них признание Элдерсона, то существуют ли эти обязательства?
Нужно ли поднимать скандал и шум? Видит бог, ему лично этого не хочется!
И он с трудом проговорил:
- У нас теперь на руках неопровержимое доказательство мошенничества.
Мы знаем, что Элдерсон орал взятки за проведение сделок, на которых пай-
щики понесли большой убыток. Как же мы можем скрывать от них эти сведе-
ния?
- Но ведь дело уже сделано, Форсайт. Разве пайщикам поможет, если они
узнают правду?
Сомс нахмурился.
- Мы - доверенные лица, Я не намерен идти на риск и скрывать этот об-
ман. Если мы скроем его, мы станем соучастниками. В любое время все мо-
жет обнаружиться.
Если в нем говорила осторожность, а не честность - что поделать!
- Я бы хотел пощадить имя Элдерсона. Мы с ним вместе...
- Знаю, - сухо отрезал Сомс.
- Но как же может открыться, Форсайт? Элдерсон не расскажет, Баттер-
филд - тоже, если вы ему прикажете. Те, кто давал взятки, и подавно бу-
дут молчать. А кроме нас троих, никто не знает. И ведь нам никакой выго-
ды это не дало.
Сомс молчал. Аргумент довольно веский. Конечно, крайне несправедливо,
чтобы он, Сомс, нес наказание за грехи Элдерсона!
- Нет, - сказал он вдруг, - так не годится. Отступи от закона хоть
раз - и неизвестно, куда это заведет. Пайщики понесли убытки, и они
вправе знать все факты, которые известны директорам. Может быть, они
найдут какой-нибудь способ поправить дело. Об этом не нам судить. Может
быть, они найдут средство против нас самих.
- Ну если так, Форсайт, то я с вами.
Сомсу стало неприятно. Нечего Монту изображать рыцарские чувства там,
где они ему ничего не стоят; если дойдет до расплаты, так пострадает не
Монт, чьи земли заложены и перезаложены, а он сам, потому что его имуще-
ство можно легко реализовать.
- Прекрасно, - холодно проговорил он. - Не забудьте завтра ваши сло-
ва. Я иду спать.
Стоя в своей комнате у открытого окна, он не чувствовал себя очень
добродетельным, а просто был спокойнее. Он наметил свою линию - и не
отступит от нее!
IX
СОМСУ РЕШИТЕЛЬНО ВСЕ РАВНО
За этот месяц, после получения письма Элдерсона, Сомс постарел больше
чем на тридцать дней. Он заставил сомневающееся правление принять его
план - сообщить обо всем пайщикам; было назначено специальное собрание,
и точно так же, как двадцать три года тому назад, когда он разводился с
Ирэн, он должен был предстать перед публикой, так что сейчас он день и
ночь уже страдал от страха перед пронзительными глазами толпы. У францу-
зов есть пословица: "Отсутствующие всегда виноваты", но Сомс сильно сом-
невался в ее правильности. Элдерсона на общем собрании не будет, но Сомс
готов был пари держать, что вину возложат не на отсутствующего Элдерсо-
на, а на него самого. Вообще французам нельзя доверять. Волнуясь за
Флер, боясь публичного выступления, Сомс плохо спал, плохо ел и чувство-
вал себя прескверно. Аннет посоветовала ему пойти к врачу. Вероятно, по-
этому он и не пошел. Он верил докторам, но только для других, ему же,
как он обычно говорил, они никогда не помогали - скорей всего потому,
что до сих пор их помощь не требовалась.
Видя, что он не слушается ее советов и с каждым днем становится все
угрюмее, Аннет дала ему книжку Куэ. Он пробежал брошюрку и собирался
бросить ее в поезде, но теория, какой бы экстравагантной она ему ни ка-
залась, чем-то его привлекла. В конце концов делает же Флер эти упражне-
ния; к тому же они ничего не стоят, и все-таки - вдруг поможет! И помог-
ло. Внушив себе двадцать пять раз подряд перед сном, что он чувствует
себя все лучше и лучше, он в эту ночь спал так крепко, что Аннет в со-
седней комнате совсем не спала.
- Знаешь ли, мой друг, - сказала она за завтраком, - ты так храпел
сегодня ночью, что я даже не слышала, как запел петух.
- А зачем тебе его слышать? - сказал Сомс.
- Ну, это не важно, если только ты хорошо выспался. Уж не мой ли Куэ
помог тебе так чудесно заснуть?
Отчасти из нежелания поощрять Куэ, отчасти из нежелания поощрять Ан-
нет, Сомс уклонился от ответа; но у него было странное ощущение своей
силы, словно ему стало все равно, что скажут люди.
"Обязательно сегодня вечером еще раз проделаю", - подумал он.
- Ты знаешь, - продолжала Аннет, - у тебя идеальный темперамент для
Куэ. Если ты излечишься от своих тревог, ты, наверно, располнеешь.
- Располнею! - и Сомс посмотрел на ее округлую фигуру. - Ты еще ска-
жи, что я отпущу бороду!
Полнота и бороды у него ассоциировались с французами. Нет, надо за
собой последить, если хочешь продолжать эту... гм... как же это назвать?
Ерундой не назовешь, даже если и приходится завязывать двадцать пять
узелков на веревочке. Как это по-французски! Словно перебирать четки.
Сам он, правда, только просчитал по пальцам. Ощущение своей силы продол-
жалось и в поезде, до самого Лондона; он был убежден, что может посидеть
на сквозняке, если захочет; что Флер благополучно разрешится мальчиком;
что же касается ОГС, то десять против одного, что его имя не будет упо-
мянуто в отчетах и речах.
После раннего завтрака и еще двадцати пяти внушений за кофе он отпра-
вился в Сити.
Это заседание правления перед экстренным собранием пайщиков было вро-
де генеральной репетиции. Предстояло выработать детали отчета, и Сомс
особенно старался, чтобы была соблюдена безличная форма. Он был катего-
рически против того, чтобы открыть пайщикам, что молодой Баттерфилд
рассказал, а Элдерсон написал именно ему, надо просто сказать: "Один из
членов правления". Больше ничего не надо. Разумеется, объяснения давать
придется председателю и старшему директору - лорду Фонтеною. Однако Сомс
убедился, что правление считает, будто именно ему нужно изложить дело
перед собранием. Никто, говорили они, не может сделать это так убеди-
тельно и уверенно. Председатель сделает краткое вступление и потом поп-
росит Сомса дать показания обо всем, что ему известно. Лорд Фонтеной
настойчиво говорил:
- Это ваше дело, мистер Форсайт. Если бы не вы, Элдерсон и посейчас
был бы здесь. С самого начала до самого конца вы все время шли против
него; и, черт возьми, лучше бы вы этого не делали! Видите, какие вышли
неприятности! Он был большой умник, мы еще о нем пожалеем. Наш новый ди-
ректор-распорядитель и в подметки ему не годится. А если он и взял тай-
ком несколько тысчонок, так ведь брал-то он с немчуры.
Вот старая морская свинка! Сомс едко возразил:
- А те четверть миллиона, которые потеряли пайщики ради этих нес-
кольких тысчонок, - это, по-вашему, пустяк?
- Пайщики могли бы получить и прибыль, как в первый год. Кто из нас
не ошибается!
Сомс переводил взгляд с лица на лицо. Никто не поддерживал Фонтеноя,
но в глазах у всех, кроме разве "Старого Монта", он прочел озлобление
против себя. Как будто на этих лицах было написано: "Ничего у нас не
случалось, пока вы не появились в правлении". Да, он нарушил их спо-
койствие - и за это его не любят. Какая несправедливость! Сомс сказал
вызывающе:
- Значит, вы предоставляете все дело мне? Отлично!
Какую линию он собирался проводить и была ли у него в виду какая-либо
определенная линия, он и сам не знал, но после этих слов даже "старая
морская свинка" Фонтеной, и тот стал с ним несравненно любезнее. Однако,
уходя с собрания. Сомс чувствовал полный упадок сил. Значит, во вторник
придется ему стоять у всех на виду.
Справившись по телефону о здоровье Флер - она лежала, так как плохо
себя чувствовала, - Сомс поехал домой с ощущением, что его предали. Ока-
зывается все же, что нельзя полагаться на этого француза с его двадцатью
пятью узелками. Как бы он себя хорошо ни чувствовал, его дочь, его репу-
тация и, возможно, даже его состояние не зависели от его подсознательно-
го "я". За обедом он молчал, а потом прошел в свою картинную галерею,
чтобы все обдумать. Полчаса он простоял у открытого окна, наедине с лет-
ним вечером; и чем дольше он стоял, тем лучше понимал, что в его жизни
все связано одно с другим. Его дочь - да разве не ради нее он заботится
о своей репутации и о своем состоянии? Репутация? Какие они дураки, если
не видят, что он был осторожен и честен, как только мог, - что ж, тем
хуже для них! Его состояние... да, надо будет на всякий случай теперь же
перевести на имя Флер и ее ребенка еще пятьдесят тысяч. Только бы она
благополучно разрешилась! Пора Аннет совсем к ней переехать. Говорят,
есть какойто наркоз. Ей страдать - да разве можно!
Вечер медленно угасал. Солнце зашло за давно знакомые деревья. Руки
Сомса, впившиеся в подоконник, почувствовали сырость росы. Аромат травы
и реки подкрался к нему. Небо побледнело и стало темнеть; высыпали звез-
ды. Он долго прожил здесь - все детство Флер, лучшие годы своей жизни.
Но все-таки он не будет в отчаянии, если придется все продать, - он всей
душой в Лондоне. Продать? Не слишком ли он забегает вперед? Нет, нет, до
этого не дойдет! Он отвел взгляд от окна и, повернув выключатель, в ты-
сячу первый раз обошел галерею. После свадьбы Флер он купил несколько
прекрасных экземпляров, не тратил зря деньги на всяких модных художни-
ков. И продал кое-что тоже очень удачно. По его вычислениям, собрание в
этой галерее стоит от семидесяти до ста тысяч фунтов; и если считать,
что он иногда продавал очень выгодно, то вся коллекция обошлась ему ты-
сяч в двадцать пять, не больше. Неплохой результат увлечения коллекцио-
нерством, уже не говоря об удовольствии. Конечно, он мог бы увлечься
чемнибудь другим: бабочками, фотографией, археологией или первыми изда-
ниями книг; мало ли в какой области можно противопоставить свой вкус об-
щепринятой моде и выиграть на этом; но он ни разу не пожалел, что выбрал
картины. О нет! Тут было что показать за свои деньги, было больше славы,
больше прибыли и больше риска. Эта мысль его самого слегка поразила: не-
ужели он увлекся картинами, потому что в этом был риск? Риск никогда не
привлекал его - по крайней мере так он думал до сих пор. Может быть, тут
играло роль "подсознание"? Вдруг он сел и закрыл глаза. Надо еще раз
попробовать - удивительно приятное ощущение было утром, что "все - все
равно!" Он не помнил, чтобы раньше у него бывало такое чувство. Всегда
ему казалось, что обязательно нужно беспокоиться, - что-то вроде стра-
ховки от неведомых зол. Но беспокойство так утомляет, так страшно утом-
ляет. Не потушить ли свет? В книжке говорилось, что надо расслабить мус-
кулы. По смутно освещенной комнате ложились тени; звездный свет, входя в
большие окна, одевал все предметы дымкой нереальности, и Сомс тихо сидел
в большом кресле. Неясное бормотание слетало с его губ: "Полнее, полнее,
полнее". "Нет, нет, - подумал он, - я не то говорю". И он снова начал
