итальянской кухни, он шел быстро и думал о многом. Дойдя до набережной,
где на деревьях сидели безработные птицы и тоже как будто выясняли, ка-
кую позицию они занимают и долго ли будут ее занимать, он достал из кар-
мана письмо и перечитал его.
"12, Сэпперс Роу.
Кэмден-Таун.
Уважаемый сэр!
В справочнике "Весь Лондон" Ваша фамилия появилась недавно, и, быть
может. Вы не будете жестоки к тем, кто страдает. Я - уроженка Австрии;
одиннадцать лет назад вышла замуж за немца. Он был актером, служил в
английских театрах, так как родители (их уже нет в живых) привезли его в
Англию ребенком. Он был интернирован, и это подорвало его здоровье. Сей-
час у него сильная неврастения, и никакой работы он выполнять не может.
До войны у него всегда был ангажемент, и жили мы хорошо. Но часть денег
была израсходована во время войны, когда я оставалась одна с ребенком, а
остальное конфисковано по мирному договору, и вернули нам лишь ничтожную
сумму, потому что мы оба - не англичане. То, что мы получили, ушло на
уплату долгов, на доктора и на похороны нашего ребенка. Я очень его лю-
била, но хорошо, что он умер: ребенок не может жить так, как мы сейчас
живем. Я зарабатываю на жизнь шитьем; зарабатываю мало - фунт в неделю,
а иногда ровно ничего. Антрепренеры не желают иметь дело с моим мужем:
он иногда вдруг начинает трястись, и они думают, что он пьет; но, уверяю
Вас, сэр, что у него нет денег на виски. Мы не знаем, к кому обратиться,
не знаем, что делать. Вот я и подумала, сэр, не поможете ли Вы нам вер-
нуть наши сбережения. Или, быть может. Вы дадите моему мужу какую-нибудь
работу на свежем воздухе; доктор говорит, что ему это необходимо. Ехать
в Германию или Австрию не имеет смысла, так как наши родные умерли. Ду-
маю, таких, как мы, очень много, и все-таки обращаюсь к Вам с просьбой,
сэр, потому что живем мы впроголодь, а жить нужно. Прошу прощения за
причиняемое Вам беспокойство и остаюсь преданная Вам Анна Бергфслд".
"Помоги им бог", - подумал Майкл без всякого, впрочем, убеждения,
проходя под платанами возле "Иглы Клеопатры". Он считал, что богу едва
ли не меньше дела до участи неимущих иностранцев, чем директору Английс-
кого банка до участи фунта сахара, купленного на часть фунтового банкно-
та. Богу в голову не придет заинтересоваться мелкой рябью на поверхности
вод, которым он повелел течь, когда занимался устройством миров. В пред-
ставлении Майкла бог был монархом, который сам себя строго ограничил
конституцией. Он сунул письмо в карман. Бедные люди! Но ведь сейчас в
Англии миллион двести тысяч безработных англичан, а всему виной прокля-
тый кайзер со своим флотом! Если бы в 1899 году этому молодчику и его
банде не пришло в голову начать борьбу за господство на море, Англия не
попала бы в переделку, и, может быть, не произошло бы вообще никакого
столкновения!
Дойдя до Темпля, Майкл повернул к редакции "Аванпоста". Этим ежене-
дельником он интересовался уже несколько лет. Казалось, "Аванпосту" все
было известно, и журнал производил на читателя впечатление, будто, кроме
него, никто ничего не знает, поэтому высказывания его звучали веско. Ни
одной партии он особого предпочтения не отдавал и потому мог покрови-
тельствовать всем. Он не кричал о величии империи, но дела ее знал пре-
восходно. Не будучи литературным журналом, он не пропускал случая сбить
спесь с представителя литературного мира - это Майкл имел удовольствие
отмечать еще в пору своей издательской работы. Заявляя о своем уважении
к церкви и закону, журнал умело подпускал им шпильки. Он уделял много
внимания театру. Но лучше всего ему, пожалуй, удавались разоблачения по-
литических деятелей, которых он неоднократно ставил на место. Кроме то-
го, от его передовиц исходил "святой дух" вдохновенного всеведения, об-
леченного в абзацы, не вполне понятные для простого смертного; без это-
го, как известно, ни один еженедельник не принимают всерьез.
Майкл, шагая через две ступеньки, поднялся по лестнице и вошел в
большую квадратную комнату. Мистер Блайт стоял спиной к двери, указывая
линейкой на какой-то кружочек, обозначенный на карте.
- Ни к черту такая карта не годится, - сообщил мистер Блайт самому
себе.
Майкл фыркнул, Блайт оглянулся; глаза у него были круглые, навыкате,
под глазами мешки.
- Алло! - вызывающе бросил он. - Вы? Министерство колоний издало эту
карту специально для того, чтобы указать лучшие места для переселений, а
о Беггерсфонтене позабыли.
Майкл уселся на стол.
- Я пришел спросить, что вы думаете о создавшемся положении. Моя жена
говорит, что правительство лейбористов скоро будет опрокинуто.
- Очаровательная маленькая леди! - сказал Блайт. - Трудно сказать,
когда правительство рухнет. По-видимому, оно будет прозябать, русский и
ирландский вопросы им еще удастся разрешить, но возможно, что в феврале,
при рассмотрении бюджета, они поскользнутся. Вот что, Монт: когда с
русским вопросом будет покончено - ну, скажем, в ноябре, - можно высту-
пить.
- Эта первая речь меня пугает, - сказал Майкл. - Как мне проводить
фоггартизм?
- К тому времени успеет создаться фикция какого-то мнения.
- А мнение будет?
- Нет, - сказал мистер Блайт.
- Ох! - вздохнул Майкл. - А кстати, как насчет свободы торговли?
- Будут проповедовать свободу торговли и повышать пошлины.
- Бог и маммона?
- В Англии нельзя иначе, Монт, если нужно провести что-то новое. Есть
же у нас либерал-юнионисты, тори-социалисты и...
- Прочие жулики, - мягко подсказал Майкл.
- Будут извиваться, ругать протекционизм, пока он не восторжествует
над свободой торговли, а потом начнут ругать свободу торговли. Фоггар-
тизм - это цель; свобода торговли и протекционизм - средства, а отнюдь
не цель, как утверждают политики.
Словно подхлестнутый словом "политики", Майкл соскочил со стола; он
начинал симпатизировать этим несчастным. Предполагалось, что они никаких
чувств к родине не питают и не могут предугадать грядущих событий. Но в
самом деле, кто сумеет во время туманных прений определить, что хорошо,
а что плохо для страны? Майклу казалось иногда, что даже старик Фоггарт
на это не способен.
- Знаете ли, Блайт, - сказал он, - мы, политики, не думаем о будущем
просто потому, что это бессмысленно. Каждый избиратель отождествляет
свое личное благополучие с благополучием страны. Взгляды избирателя из-
меняются лишь в том случае, если у него самого жмет башмак. Кто выступит
на защиту фоггартизма, если эта теория, осуществленная на практике, при-
ведет к повышению цен на продукты и отнимет у рабочего детей, зарабаты-
вающих на семью? А благие результаты скажутся лишь через десять или
двадцать лет!
- Дорогой мой, - возразил Блайт, - наше дело - обращать неверных. В
настоящее время члены тредюнионов презирают внешний мир. Они его никогда
не видели. Их кругозор ограничен их грязными улочками. Но стоит затра-
тить пять миллионов и организовать поездку за границу для ста тысяч ра-
бочих, чтобы через пять лет сказались результаты. Рабочий класс заразил-
ся лихорадочным желанием завладеть своим местом под солнцем. Их дети мо-
гут получить это место. Но можно ли винить рабочих теперь, когда они ни-
чего не знают?
- Мысль не плоха! - заметил Майкл. - Но как посмотрит на это прави-
тельство? Можно мне взять эти карты?.. Кстати, - добавил он, направляясь
к двери, - известно ли вам, что и сейчас существуют общества для отправ-
ки детей в колонии?
- Известно, - проворчал Блайт. - Прекрасная организация! Обслуживает
несколько сот ребят, дает конкретное представление о том, что могло бы
быть. Расширить ее деятельность во сто раз - и начало будет положено. В
настоящее же время это капля в море. Прощайте!
Майкл вышел на набережную, размышляя о том, можно ли из любви к роди-
не защищать необходимость эмиграции. Но тотчас же он вспомнил о тяжелых
жилищных условиях в этом грязном дымном городе; о детях, обездоленных с
рождения; о толпах безработных, которые в настоящих условиях ни на что
рассчитывать не могут. Право же, нельзя примириться с таким положением
дел в стране, которую любишь! Башни Вестминстера темнели на фоне заката.
И в сознании Майкла встали тысячи мелочей, связанных с прошлым, - де-
ревья, поля и ручьи, башни, мосты, церкви; все звери и певчие птицы Анг-
лии, совы, сойки, грачи в Липпингхолле, едва уловимое отличие кустарни-
ков, цветов и мхов от их иностранных разновидностей; английские запахи,
английский туман над полями, английская трава; традиционная яичница с
ветчиной; спокойный, добрый юмор, умеренность и мужество; запах дождя,
цвет яблони, вереск и море. Его земля, его племя - сердцевина у них не
гнилая. Он прошел мимо башни с часами. Здание парламента стояло кружев-
ное, внушительное, красивее, чем принято считать. Быть может, в этом до-
ме ткут, словно паутину, будущее Англии? Или же раскрашивают занавес,
экран, заслоняющий старую Англию?
Раздался знакомый голос:
- Какая громадина!
И Майкл увидел своего тестя, созерцающего статую Линкольна.
- Зачем ее здесь поставили? - сказал Сомс. - Ведь он не англичанин!
Он зашагал рядом с Майклом.
- Как Флер?
- Молодцом. Италия пошла ей на пользу.
Сомс засопел.
- Легкомысленный народ! - сказал он. - Вы видели Миланский собор?
- Да, сэр. Пожалуй, это единственное, к чему мы остались равнодушны.
- Гм! В тысяча восемьсот восемьдесят втором году у меня от итальянс-
кой стряпни сделались колики. Должно быть, теперь там лучше кормят. Как
мальчик?
- Прекрасно, сэр.
Сомс удовлетворенно проворчал что-то. Они завернули за угол, на Са-
ут-сквер.
- Это что такое? - сказал Сомс.
У подъезда стояло два старых чемодана. Какой-то молодой человек с
саквояжем в руке звонил у парадной двери. Только что отъехало такси.
- Понятия не имею, сэр, - сказал Майкл. - Быть может, это архангел
Гавриил.
- Он не туда попал, - сказал Сомс, направляясь к подъезду.
Но в эту минуту молодого человека впустили в дом.
Сомс подошел к чемоданам.
- "Фрэнсис Уилмот, - прочел он вслух, - пароход "Амфибия". Это ка-
кое-то недоразумение!
IV
ТОЛЬКО РАЗГОВОРЫ
Когда они вошли в дом, Флер уже показала молодому человеку его комна-
ту и спустилась вниз. Она была в вечернем туалете - иными словами, ско-
рее раздета, чем одета; волосы ее были коротко острижены...
- Дорогая моя, - сказал ей Майкл, когда короткая стрижка входила в
моду, - ну пожалей меня, не делай это - го! Ведь у тебя будет такой ко-
лючий затылок, что и поцеловать нельзя будет.
- Дорогой мой, - ответила она, - это неизбежно. Ты всякую новую моду
встречаешь в штыки.
Она попала в первую дюжину женщин со стрижеными затылками и уже опа-
салась, как бы не опоздать и попасть в первую дюжину тех, кто снова нач-
нет отпускать волосы. У Марджори Феррар - "Гордость гедонистов", как на-
зывал ее Майкл, - волосы отросли уже на добрый дюйм. Отставать от Мард-
жори Феррар не хотелось...
Подойдя к отцу, она сказала:
- Папа, я предложила одному молодому человеку остановиться у нас.
Джон Форсайт женился на его сестре. Ты загорел, дорогой мой. Как мама?
Сомс молча смотрел на нее.
Наступил один из тех неприятных моментов, когда Флер чувствовала, что
отец любит ее слишком сильно и словно не прощает ее поверхностной любви
к нему. Ей казалось, что он не имеет права так смотреть на нее. Как буд-
то в этой старой истории с Джоном она не страдала больше, чем он! Если
теперь она может спокойно вспоминать прошлое, то и он должен последовать
ее примеру. А Майкл - Майкл не сказал ни слова, даже не пошутил! Она за-
кусила губу, тряхнула коротко подстриженными волосами и прошла в "биме-
таллическую" гостиную.
За обедом, когда подали суп, Сомс заговорил о своих коровах и пожа-
лел, что они не хэрифордской породы. Должно быть, в Америке много хэри-
