- А! - сказал маркиз. - Француженка! Они сложены лучше, чем наши жен-
щины. Чего вы от меня хотите?
- Поговорите с вашим сыном Чарльзом.
Маркиз снял ногу со стула и выпрямился. Голова его заходила из сторо-
ны в сторону.
- С Чарли я не говорю, - серьезно сказал он. - Мы уже шесть лет как
не разговариваем.
- Простите, сэр. Не знал. Жалею, что побеспокоил вас.
- Нет, нет! Я очень рад вас видеть. Если я увижу Марджори... я поду-
маю, подумаю. Но, дорогой мой Монт, что поделаешь с этими молодыми жен-
щинами? Чувства долга у них нет, постоянства нет, волос нет, фигуры то-
же. Кстати, вы знаете этот проект гидростанции на Северне? - Он взял со
стола брошюру. - Я уже столько лет приставал к ним, чтобы начинали. Будь
у нас электричество, даже мои угольные копи могли бы дать доход; но они
там все раскачиваются. Американцев бы нам сюда.
Видя, что у старика чувство долга заслонило все остальные помыслы,
сэр Лоренс встал и протянул руку.
- До свидания, маркиз. Очень рад, что нашел вас в добром здоровье.
- До свидания, дорогой Монт. Я всегда к вашим услугам. И не забудьте,
пришлите мне еще что-нибудь из ваших книг.
Они пожали друг другу руку. Оглянувшись в дверях, сэр Лоренс увидел,
что маркиз принял прежнюю позу: поставил ногу на стул, подбородком опер-
ся на руку и уже погрузился в чтение брошюры. "Вот это да", как сказал
бы Майкл, - подумал он. - Но что мог сделать Чарли Феррар? Почему старик
шесть лет с ним не разговаривает? Может быть, "Старый Форсайт" знает..."
В это время "Старый Форсайт" и Майкл шли домой через Сент-Джемс-парк.
- Этот молодой американец, - начал Сомс. - Как вы думаете, что побу-
дило его вмешаться?
- Не знаю, сэр. А спрашивать не хочу.
- Правильно - мрачно отозвался Сомс: ему самому неприятно было бы об-
суждать с американцем вопросы личного достоинства.
- Слово "выскочка" что-нибудь значит в Америке?
- Не уверен; но коллекционировать таланты - это в Штатах особый вид
идеализма. Они желают общаться с теми, кого считают выше себя. Это даже
трогательно.
Сомс держался другого мнения: почему, он затруднился бы объяснить. До
сих пор его руководящим принципом было никого не считать выше самого се-
бя и своей дочери, а говорить о руководящих принципах не принято. К тому
же, этот принцип так глубоко затаился в нем, что он и сам не знал о его
существовании.
- Я буду молчать, - сказал он, - если он сам не заговорит. Что еще
может сделать эта особа? Она, вероятно, член какой-нибудь группы?
- Неогедонисты.
- Гедонисты?
- Да, сэр. Их цель - любой ценой получать как можно больше удо-
вольствий. Никакого значения они не имеют. Но Марджори Феррар у всех на
виду. Она немножко рисует, имеет какое-то отношение к прессе, танцует,
охотится, играет на сцене; на воскресенье всегда уезжает в гости. Это
хуже всего - ведь в гостях делать нечего, вот они и болтают. Вы ког-
да-нибудь бывали на воскресном сборище, сэр?
- Я? - сказал Сомс. - Ну что вы!
Майкл улыбнулся - действительно, величины несовместимые.
- Надо как-нибудь затащить вас в Липпингхолл.
- Ну нет, благодарю.
- Вы правы, сэр. Скука смертная. Но это кулисы политики. Флер счита-
ет, что это мне на пользу. А Марджори Феррар знает всех, кого мы знаем,
знает и тех, кого мы не знаем. Положение очень неловкое.
- Я бы держал себя так, словно ничего не случилось, - сказал Сомс. -
Но как быть с газетой? Следует их предостеречь, что эта женщина - преда-
тельница.
Майкл с улыбкой посмотрел на своего тестя.
В холле их встретил лакей.
- К вам пришел какой-то человек, сэр. Его фамилия - Бегфилл.
- А, да! Куда вы его провели, Кскер?
- Я не знал, что мне с ним делать, сэр: он весь трясется. Я его оста-
вил в головой.
- Вы меня простите, сэр, - сказал Майкл.
Сомс прошел в гостиную, где застал свою дочь и Фрэнсиса Уилмота.
- Мистер Уилмот уезжает, папа. Ты пришел, как раз вовремя, чтобы поп-
рощаться.
Если он испытывал когда-нибудь чувство благожелательности к посторон-
ним людям, то именно в такие минуты. Против молодого человека он ничего
не имел, пожалуй даже ему симпатизировал, но чем меньше около тебя лю-
дей, тем лучше. Кроме того, перед Сомсом стоял вопрос: что подслушал
американец? Трудно было устоять перед компромиссом с самим собой и не
задать ему этого вопроса.
- До свидания, мистер Уилмот, - сказал он. - Если вы интересуетесь
картинами... - он приостановился и добавил: - Вам следует заглянуть в
Британский музей.
Фрэнсис Уилмот почтительно пожал протянутую руку.
- Загляну. Счастлив, что познакомился с вами, сэр.
Пока Сомс недоумевал, почему он счастлив, молодой человек повернулся
к Флер.
- Из Парижа я напишу Джону и передам ему ваш привет. Вы были удиви-
тельно добры ко мне. Я буду рад, если вы с Майклом поедете в Штаты и на-
вестите меня. А если вы привезете с собой вашу собачку, я с удовольстви-
ем разрешу ей еще раз меня укусить.
Он поцеловал руку Флер и вышел, а Сомс задумчиво уставился в затылок
дочери.
- Несколько неожиданно, - сказал он, когда дверь закрылась. - Что-ни-
будь с ним случилось?
Она повернулась к нему и холодно спросила:
- Папа, зачем ты устроил вчера этот скандал? Несправедливость обвине-
ния бросалась в глаза, и Сомс молча закусил ус. Словно он мог промол-
чать, когда ее оскорбили в его присутствии!
- Как, по-твоему, какую пользу ты этим принес? Сомс не пытался дать
объяснение, но ее слова причинили ему боль.
- Ты сделал так, что теперь мне трудно смотреть людям в глаза. И
все-таки скрываться я не буду. Если я - выскочка, не пренебрегающая ни-
какими средствами, чтобы создать "салон", я свою роль проведу до конца.
Но ты, пожалуйста, впредь не думай, что я ребенок, который не может пос-
тоять за себя.
Снова Сомс промолчал, оскорбленный до глубины души.
Флер быстро взглянула на него и сказала:
- Прости, но я ничего не могу поделать; ты все испортил.
И она вышла из комнаты.
Сомс вяло подошел к окну и посмотрел на улицу. УвнДел, как отъехало
такси с чемоданами; увидел, как голуби опустились на мостовую и вновь
взлетели; увидел, как в сумерках мужчина целует женщину, а полисмен, за-
курив трубку, уходит со своего поста. Много любопытных вещей видел Сомс.
Он слышал, как пробил Большой Бэн. Ни к чему все это. Он думал о сереб-
ряной ложке. Когда родилась Флер, он сам сунул ей в рот эту ложку.
IX
КУРЫ И КОШКИ
Человек, которого Кокер провел в столовую, стоял не двигаясь. Постар-
ше Майкла, шатен, с намеком на бакенбарды и с бледным лицом, на котором
застыло обычное у актеров, но незнакомое Майклу заученно-оживленное вы-
ражение, он одной рукой вцепился в край стола, другой - в свою черную
широкополую шляпу. В ответ на взгляд его больших, обведенных темными
кругами глаз Майкл улыбнулся и сказал:
- Не волнуйтесь, мистер Бергфелд, я не антрепренер. Пожалуйста, сади-
тесь и курите.
Посетитель молча сел и, пытаясь улыбнуться, взял предложенную папиро-
су. Майкл уселся на стол.
- Я узнал от миссис Бергфелд, что вы на мели.
- И прочно, - сорвалось с дрожащих губ.
- Должно быть, всему виной ваше здоровье и ваша фамилия?
- Да.
- Вам нужна работа на открытом воздухе. Никакого гениального плана я
не придумал, но вчера ночью меня осенила одна мысль. Что вы скажете о
разведении кур? Все этим занимаются.
- Если бы у меня были мои сбережения...
- Да, миссис Бергфелд мне рассказала. Я могу навести справки, но бо-
юсь...
- Это грабеж!
За звуком его слов Майкл сейчас же услышал голоса всех антрепренеров,
которые отказали этому человеку в работе.
- Знаю, - сказал он успокоительным тоном. - Грабят Петра, чтобы зап-
латить Павлу. Что и говорить, этот пункт договора - чистое варварство.
Только, право же, не стоит этим терзаться.
Но посетитель уже встал.
- Отнимают у одного, чтобы заплатить другому! Тогда почему не отнять
жизнь у одного, чтобы дать ее другому? То же самое! И это делает Англия
- передовая страна, уважающая права личности! Омерзительно!
Майкл почувствовал, что актер хватает через край.
- Вы забываете, - сказал он, - что война всех нас превратила в варва-
ров. Этого мы еще не преодолели. И, как вам известно, искру в пороховой
погреб бросила ваша страна. Но что же вы скажете о разведении кур?
Казалось, Бергфелд с величайшим трудом овладел собой.
- Ради моей жены, - сказал он, - я готов делать что угодно. Но если
мне не вернут моих сбережений, как я могу начать дело?
- Обещать ничего не обещаю, но, быть может, я буду вас финансировать
для начала. Этот парикмахер, который живет в первом этаже, тоже хочет
получить работу на свежем воздухе. Кстати, как его фамилия?
- Суэн.
- Вы с ним ладите?
- Он упрямый человек, но мы с ним в хороших отношениях.
Майкл слез со стола.
- Дайте мне время, я это обдумаю. Надеюсь, кое-что нам удастся сде-
лать, - и он протянул руку.
Бергфелд молча пожал се. Глаза его снова смотрели мрачно.
"Этот человек, - подумал Майкл, - может в один прекрасный день покон-
чить с собой". И он проводил его до двери. Несколько минут смотрел он
вслед удаляющейся фигуре с таким чувством, словно самый мрак соткан из
бесчисленных историй, столь же печальных, как жизнь этого человека, и
парикмахера, и того, который остановил его и шепотом попросил работы.
Да, пусть отец уступит ему клочок земли за рощей в Липпингхолле. Он -
Майкл - купит им домик, купит кур, и так будет основана колония - Берг-
фелды, парикмахер и Генри Боддик. В роще они могут нарубить деревьев и
построить курятники. Производство предметов питания - проведение в жизнь
теории Фоггарта. Флер над ним посмеется. Но разве в наши дни может чело-
век избежать насмешек? Он вошел в дом. В холле стояла Флер.
- Фрэнсис Уилмот уехал, - сказала она.
- Почему?
- Он уезжает в Париж.
- Что он подслушал вчера?
- Неужели ты думаешь, что я его спрашивала?
- Конечно нет, - смиренно сказал Майкл. - Пойдем наверх, посмотрим на
Кита; ему как раз время купаться.
Действительно, одиннадцатый баронет сидел в ванне.
- Идите, няня, - сказала Флер. - Я им займусь.
- Он три минуты сидит в ванне, мэм.
- Сварился всмятку, - сказал Майкл.
Ребенку был год и два месяца, и энергии его можно было позавидовать:
все время он находился в движении. Казалось, он вкладывал в жизнь ка-
кой-то смысл. Жизненная сила его была абсолютна - не относительна. В
том, как он прыгал, и ворковал, и плескался, была радость мошки, пляшу-
щей в луче света, галчонка, пробующего летать. Он не предвкушал будущих
благ, он наслаждался минутой. Весь белый, с розовыми пятками, с волосами
и глазенками, которым еще предстояло посветлеть, он цеплялся руками за
мать, за мыло, за полотенце - казалось, ему недостает только хвоста.
Майкл смотрел на него и размышлял. Этот человечек имеет в своем распоря-
жении все, чего только можно пожелать. Как они будут его воспитывать?
Подготовлены ли они к этой задаче? Ведь и они тоже, как и все это поко-
ление их класса, родились эмансипированными, имели отцов и матерей,
скрепя сердце поклонявшихся новому фетишу - свободе! Со дня рождения они
имели все, чего только могли пожелать, им оставалось одно: ломать себе
голову над тем, чего же им еще не хватает. Избыток свободы побуждал к
беспокойным исканиям. С войной свободе пришел конец; но война перегнула
палку, снова захотелось произвола. А для тех, кто, как Флер, немножко
запоздал родиться и не мог принять участие в войне, рассказы о ней окон-
чательно убили уважение к чему бы то ни было. Пиетет погиб, служение лю-
дям сдано в архив, атавизм опровергнут, всякое чувство смешно и будущее
туманно - так нужно ли удивляться, что современные люди - те же мошки,
пляшущие в луче света, только принимающие себя всерьез? Так думал Майкл,
