они все сидели не шевелясь, словно боясь нарушить очарование. Луна наб-
ралась сил и в холодном сиянии встала над деревьями; мир ожил. Джон по-
думал: "Можно ее поцеловать?" - и сейчас же раздумал. Да разве она поз-
волит! Но, словно угадывая его мысль, она повернула голову и посмотрела
ему в глаза. Он сказал:
- Я за вас отвечаю.
Послышался легкий вздох, и она встала. Они стояли, потягиваясь, вгля-
дываясь в побелевший таинственный лес.
- Посмотрите, Энн, курган тот самый! Вот тропинка к тому овражку, где
мы ели. Теперь-то мы найдем дорогу.
- Да, - Интонация была для него непонятной, Они подошли к лошадям,
отвязали их и сели. Вдвоем они теперь, конечно, найдут дорогу; и они
тронулись в путь. Ехали рядом.
Джон сказал:
- Ну вот, будет что вспомнить.
- Да, я никогда не забуду.
Больше они не говорили, только советовались о дороге, но скоро стало
ясно, куда ехать, и они поскакали. Вот и луг, где играли в поло, - у са-
мой гостиницы.
- Ступайте успокойте вашего брата. Я отведу лошадей и сейчас вернусь.
Когда он вошел в салон, Фрэнсис Уилмот, лице не переодевшись после
поездки, сидел там один. У него было странное выражение лица - не то
чтобы враждебное, но, уж конечно, и не дружелюбное.
- Энн прошла наверх, - сказал он. - Вы, по-видимому, неважно ориенти-
руетесь. Я сильно беспокоился.
- Простите меня, пожалуйста, - смиренно сказал Джон, - я забыл, что
лошади не знают местности.
- Что ж, - сказал Фрэнсис Уилмот и пожал плечами.
Джон в упор посмотрел на него.
- Уж вы не воображаете ли, что я отстал нарочно? А то у вас это на
лице написано.
Фрэнсис Уилмот опять пожал плечами.
- Простите, - сказал Джон, - но вы, кажется, забыли, что ваша сестра
- порядочная женщина, с которой не станешь вести себя, как последний
мерзавец.
Фрэнсис Уилмот не отвечал; он отошел к окну и глядел на улицу. Джон
был очень зол; он присел на ручку кресла, внезапно почувствовав страшную
усталость. Сидел и хмуро смотрел в пол. Вот черт! Он и сестре устроил
сцену? Если так...
Голос за его спиной произнес:
- Я, знаете, не то хотел сказать! Извините, пожалуйста, я просто
очень беспокоился. Руку!
Джон вскочил, и они обменялись рукопожатием, глядя прямо в глаза друг
другу.
- Вы, наверно, совсем вымотались, - сказал Фрэнсис Уилмот. - Пойдемте
ко мне; у меня там есть фляжка. Я уж и Энн дал глотнуть.
Они поднялись наверх. Джон сел на единственный стул, Фрэнсис Уилмот -
на кровать.
- Энн говорила, что звала вас ехать к нам завтра. Надеюсь, вы не раз-
думаете?
- Я бы с наслаждением.
- Ну, вот и отлично! Они выпили, поболтали, покурили.
- Спокойной ночи, - вдруг сказал Джон, - а то я здесь у вас засну.
Они опять пожали друг другу руки, и Джон, пошатываясь, отправился к
себе. Он уснул мгновенно.
На следующий день они втроем поехали через Колумбию и Чарлстон в име-
ние Уилмотов. Дом стоял в излучине красноватой реки, окруженный хлопко-
выми полями и болотами, на которых росли вечнозеленые дубы, унылые, об-
вешанные флоридским мхом. Прежние лачуги рабов, в которых теперь жили
только собаки, еще не были снесены. Дом был двухэтажный, с двумя дере-
вянными лестницами, ведущими на увитую систарией веранду; он сильно нуж-
дался в покраске. Комнаты все были проходные, в них висели старые порт-
реты умерших Уилмотов и де Фревилей, да бродили негры, переговариваясь
тягучими, мягкими голосами.
Джону ни разу еще не было так хорошо, с самого приезда в Новый Свет,
три с половиной года назад. По утрам он возился на солнышке с собаками
или пытался писать стихи, так как молодые хозяева были заняты. После
обеда он ездил верхом с ними обоими или с одной Энн. Вечерами учился у
нее играть на гавайской гитаре перед камином, который топили, когда за-
ходило солнце, или слушал, как Фрэнсис рассказывал о разведении хлопка -
с ним, после той минутной размолвки, он был опять в самых лучших отноше-
ниях.
С Энн он говорил мало; они как бы снова погрузились в то молчание,
которое началось, когда они сидели в темноте у старого индейского курга-
на. Но он следил за ней; он все время старался поймать серьезный, маня-
щий взгляд ее темных глаз. Она казалась ему все менее и менее похожей на
других знакомых девушек; была быстрее их, молчаливее, самостоятельнее.
Дни бежали, солнце грело, по ночам пахло дымом лесных пожаров; и канику-
лы Джона подходили к концу. Он уже умел играть на гавайской гитаре, и
под ее аккомпанемент они исполняли негритянские песни, арии из опереток
и прочие бессмертные произведения искусства. Настал последний день, и
Джона охватило смятение. Завтра рано утром он уезжает в Южные Сосны, к
своим персикам! В тот день, когда он в последний раз ездил с ней верхом,
молчание было почти неестественное, и она даже не смотрела на него. Джон
пошел наверх переодеваться, унося в душе ужас. Теперь он знал, что хочет
увезти ее с собой, и был уверен, что она не поедет. Как скучно думать,
что нельзя будет больше ловить на себе ее взгляд. Он изголодался от же-
лания поцеловать ее. Он сошел вниз угрюмый и сел в кресло перед горящим
камином; теребил за уши рыжего сеттера, смотрел, как в комнате темнеет.
Может быть, она даже не придет попеть напоследок. Может быть, ничего
больше не будет - только ужин и вечер втроем; не удастся даже сказать,
что он любит ее, и услышать в ответ, что она его не любит. И он тоскливо
думал: "Я сам виноват - дурак, зачем молчал, упустил случай".
В комнате стемнело, только камин горел; сеттер уснул. Джон тоже зак-
рыл глаза. Так, казалось, было лучше ждать... самого худшего. Когда он
открыл глаза, она стояла перед ним с гитарами.
- Хотите поиграть, Джон?
- Да, - сказал Джон, - давайте поиграем. В последний раз, - и он взял
гитару.
Она села на коврик перед камином и стала настраивать. Джон сос-
кользнул на пол, где лежал сеттер, и тоже стал настраивать. Сеттер встал
и ушел.
- Что будем петь?
- Я не хочу петь, Энн. Пойте вы. Я буду аккомпанировать.
Она не смотрит на него! И не будет смотреть! Все кончено! Дурак, что
он наделал!
Энн запела. Она пела протяжную песню - зов испанской горянки. Джон
щипал струны, а мелодия щипала его за сердце. Она допела до конца, спела
еще раз, и ее взгляд передвинулся. Что? Она смотрит на него наконец! Не
надо показывать вида, что он заметил. Уж очень хорошо - этот долгий,
темный взгляд поверх гитары. Между ними была ее гитара и его. Он отшвыр-
нул эту гадость. И вдруг, подвинувшись на полу, обнял девушку. Она молча
уронила голову ему на плечо, как тогда, у индейского кургана. Он накло-
нился щекой к ее волосам. От них пахло, как и тогда, сеном. И как тогда,
в лунном свете, Энн закинула голову, так и теперь она повернулась к не-
му. Но теперь Джон поцеловал ее в губы.
Джон Голсуори
Сага о Форсайтах: Серебрянная ложка
Изд. "Известия", Москва, 1958
Перевод А. В. Кривцовой
OCR Палек, 1998 г.
Но, друг мой,
Тернист наш путь!
Шекспир, "Зимняя сказка".
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
ИНОСТРАНЕЦ
Трудно было с первого взгляда узнать американца в молодом человеке,
который вышел из такси на Саут-сквер в Вестминстере в конце сентября
1924 года. Поэтому шофер поколебался, прежде чем запросить двойную пла-
ту. Молодой человек без всяких колебаний ему отказал.
- Разве вы неграмотны? - спокойно осведомился он. - Посмотрите - че-
тыре шиллинга.
С этими словами он повернулся спиной к шоферу и взглянул на здание,
перед которым остановилось такси. Сейчас ему предстояло впервые войти в
английский дом, и он слегка волновался, точно ему должны были выдать се-
мейную тайну. Вытащив из кармана конверт с адресом, он посмотрел на но-
мер, выгравированный на медной дощечке у двери, прошептал: "Да, пра-
вильно", и позвонил.
Ожидая, пока откроют, он обратил внимание на глубокую тишину, которую
нарушил бой часов. Пробило четыре, и казалось, то был глас Времени. Ког-
да замер гул, дверь приоткрылась, и лысый человек спросил:
- Что угодно, сэр?
Молодой американец снял мягкую шляпу.
- Здесь живет миссис Майкл Монт?
- Да, сэр.
- Пожалуйста, передайте ей мою карточку и письмо.
- "Мистер Фрэнсис Уилмот, Нэйзби, Ю. К. ". Будьте добры, войдите,
сэр.
Следуя за лакеем, Фрэнсис Уилмот прошел в комнату направо. Здесь вни-
мание его привлек какой-то шорох, и чьи-то зубы оцарапали ему икру.
- Дэнди! - крикнул лысый лакей. - Ах ты, чертенок! Знаете, сэр, эта
собака терпеть не может чужих. На место! Одной леди Дэнди прокусил од-
нажды чулок.
Фрэнсис Уилмот с любопытством посмотрел на серебристо-серую собаку
дюймов девяти вышиной и почти такой же ширины. Она подняла на него блес-
тящие глаза и оскалила белые зубы.
- Это он малютку охраняет, сэр, - сказал лысый лакей, указывая на
уютное гнездышко на полу перед незатопленным камином. - Когда ребенок в
комнате, Дэнди бросается на чужих. Но теперь вы можете быть спокойны,
сэр, раз он обнюхал ваши брюки. А к ребенку все-таки не подходите. Мис-
сис Монт только что была здесь; я ей передам вашу карточку.
Фрэнсис Уилмот опустился на диванчик, стоявший посреди комнаты, а со-
бака улеглась между ним и ребенком.
В ожидании миссис Монт молодой человек внимательно осматривал комна-
ту. Потолок был окрашен в серебряный цвет, стены обшиты панелями туск-
ло-золотого оттенка. В углу приютились маленькие позолоченные клавикорды
- призрак рояля. Портьеры были из материи, затканной золотом и серебром.
Блестели хрустальные люстры, на картинах, украшавших стены, были изобра-
жены цветы и молодая леди с серебряной шеей и в золотых туфельках. Ноги
утопали в удивительно мягком серебристом ковре, мебель была из позоло-
ченного дерева.
Молодого человека внезапно охватила тоска по родине. Мысленно он пе-
ренесся в гостиную старого, в колониальном стиле, дома на пустынном бе-
регу красноватой реки в Южной Каролине. Снова видел он портрет своего
прадеда, Фрэнсиса Уилмота, в красном мундире с высоким воротником, - ма-
йора королевских войск во время войны за независимость. Говорили, что
прадед на этом портрете похож на человека, которого Фрэнсис Уилмот ежед-
невно видел в зеркале, когда брился: гладкие темные волосы, закрывающие
правый висок, узкий нос, узкие губы, узкая рука, сжимающая рукоятку шпа-
ги или бритву, решительный взгляд узких, словно щели, глаз. Фрэнсис
вспомнил негров, работающих на хлопковом поле под ослепительным солнцем;
такого солнца он не видел с тех пор, как сюда приехал; в мыслях он снова
гулял со своим сеттером по краю громадного болота, под высокими пе-
чальными деревьями, разукрашенными гирляндами мха; он думал о родовом
имении Уилмотов: дом сильно пострадал во время гражданской войны, и мо-
лодой человек не знал, восстанавливать ли его, или продать одному янки,
который хотел купить загородную виллу, куда он мог бы приезжать на воск-
ресенье из Чарлстона, и который так отремонтирует дом, что его не узна-
ешь. Тоскливо будет в доме теперь, когда Энн вышла замуж за этого моло-
дого англичанина, Джона Форсайта, и уехала на север, в Южные Сосны. И он
понимал, что сестра, смуглая, бледная, энергичная, теперь для него поте-
ряна. Да, эта комната навеяла на него тоску по родине. Такой великолеп-
ной комнаты он никогда еще не видел; ее гармонию нарушала только собака,
лежавшая сейчас на боку. Она была такая толстая, что все ее четыре лапки
болтались, не касаясь пола. Вполголоса он сказал:
- Это самая красивая комната, какую мне когда-либо приходилось ви-
деть!
- Как приятно подслушать такое замечание!
В дверях стояла молодая женщина с волнистыми каштановыми волосами и
матовым бледным лицом. Нос у нее был короткий, прямой, глаза карие, от-
тененные темными ресницами, веки очень белые. Улыбаясь, она подошло к
