ние иметь детей и всякие эти штуки начинают внушать беспокойство. Мы -
не королевская фамилия, но не согласны ли вы, что пора позаботиться о
наследнике?
Сомс был согласен, но не желал говорить на такую щекотливую тему в
связи со своей дочерью.
- Времени еще много, - пробормотал он.
- Не нравится мне эта собачка, Форсайт.
Сомс удивленно посмотрел на него.
- Собака? - сказал он. - А какое она имеет отношение?
- Я считаю, что сначала нужен ребенок, а потом уже собака. Собаки и
поэты отвлекают внимание молодых женщин. У моей бабушки к двадцати семи
годам было пятеро детей. Она была урожденная Монтжой. Удивительно плодо-
витая семья! Вы их помните? Семь сестер Монтжой, все красавицы. У стари-
ка Монтжоя было сорок семь дней. Теперь этого не бывает, Форсайт!
- Страна и так перенаселена, - угрюмо сказал Сомс.
- Не той породой, какой нужно. Надо бы их поменьше, а наших - по-
больше. Это стоило бы ввести законодательным путем.
- Поговорите с вашим сыном!
- О, да ведь они, знаете ли, считают нас ископаемыми.
Если бы мы могли хоть указать им смысл жизни. Но это трудно, Форсайт,
очень трудно!
- У них есть все, что им нужно, - сказал Сомс.
- Недостаточно, дорогой мой Форсайт, недостаточно. - Мировая конъюнк-
тура действует на нервы молодежи. Англии - крышка, говорят они, и Европе
- крышка. Раю тоже крышка, и аду - тоже. Нет будущего ни в чем, Нет воз-
духа. А размножаться в воздухе нельзя... во всякой случае, я сомневаюсь
в этом - трудности возникают нем.
Сомс фыркнул.
- Если бы только журналистам заткнуть глотки" - сказал он. В послед-
нее время, когда в газетах перестали писать каждый день про всякие стра-
хи, Сомс снова испытывал здоровое форсайтское чувство безопасности. -
Надо нам только держаться подальше от Европы, - добавил он.
- Держаться подальше и не дать вышибить себя с ринга! Форсайт, мне
кажется, вы нашли правильный путь! Быть в хороших отношениях со Сканди-
навией, Голландия Испанией, Италией. Турцией - со всеми окраинными стра-
нами, куда мы можем пройти морем. А остальные нанесут свой жребий. Это -
мысль!..
Как этот человек трещит!
- Я не политик, - сказал Сомс.
- Держаться на ринге! Новая формула! Мы к этому бессознательно и шли.
А что касается торговли - говорю, что мы не можем жить, не торгуя с той
или другой страной, - это чепуха, дорогой мой Форсайт. Мир велик - от-
лично можем!
- Ничего в этом не понимаю, - сказал Сомс - Я только знаю, что нам
надо прекратить страхование этих иностранных контрактов.
- А почему не ограничить его странами, которые тоже борются на ринге?
Вместо "равновесия сил" - "держать на ринге"! Право же, это гениальная
мысль!
Сомс, обвиненный в гениальности, поспешно перебил:
- Я вас тут покину - я иду к дочери!
- А-а! Я иду к сыну. Посмотрите на этих несчастных!
По набережной у Блэкфрайерского моста уныло плелась группа безработ-
ных с кружками для пожертвований.
- Революция в зачатке! Вот о чем, к сожалению, всегда забывают, Фор-
сайт!
- О чем именно? - мрачно спросил Сомс.
Неужели этот тип будет трещать всю дорогу до дома Флер?
- Вымойте рабочий класс, оденьте его в чистое, красивое платье, нау-
чите их говорить, как мы с вами, - и классовое сознание у них исчезнет.
Все дело в ощущениях. Разве вы не предпочли бы жить в одной комнате с
чистым, аккуратно одетым слесарем, чем с разбогатевшим выскочкой, кото-
рый говорит с вульгарным акцентом и распространяет аромат опопанакса?
Конечно предпочли бы!
- Не пробовал, не знаю, - сказал Сомс.
- Вы прагматик! Но поверьте мне. Форсайт, если бы рабочий класс
больше думал о мытье и хорошем английском выговоре вместо всякой там по-
литической и экономической ерунды, равенство установилось бы в два сче-
та!
- Мне не нужно равенство, - сказал Сомс, беря билет до Вестминстера.
"Трескотня" преследовала его, даже когда он спускался к поезду под-
земки.
- Эстетическое равенство, Форсайт, если бы оно у нас было, устранило
бы потребность во всяком другом равенстве. Вы видели когда-нибудь нужда-
ющегося профессора, который хотел бы стать королем?
- Нет, - сказал Сомс, разворачивая газету.
VIII
БИКЕТ
Веселая беззаботность Майкла Монта, словно блестящая полировка, скры-
вала, насколько углубился его характер за два года оседлости и посто-
янства. Ему приходилось думать о других. И его время было занято. Зная с
самого начала, что Флер только снизошла к нему, целиком принимая полуп-
равильную поговорку: "Ny a toujour's un qui baise, et 1'autre qui tend
la joue" [10], он проявил необычайные качества в налаживании семейных
отношений. Однако в своей общественной и издательской работе он никак не
мог установить равновесия. Человеческие отношения он всегда считал выше
денежных. Все же у Дэнби и Уинтера с ним вполне ладили, и фирма даже не
проявляла признаков банкротства, которое ей предсказал Сомс, когда услы-
шал от зятя, по какому принципу тот собирается вести дело. Но и в изда-
тельском деле, как и на всех прочих жизненных путях, Майкл не находил
возможным строго следовать определенным принципам. Слишком много факто-
ров попадало в поле его деятельности - факторов из мира людей, растений,
минералов.
В тот самый вторник, днем, после долгой возни с ценностями расти-
тельного мира - с расценками бумаги и полотна, - Майкл, насторожив свои
заостренные уши, слушал жалобы упаковщика, пойманного с пятью экземпля-
рами "Медяков" в кармане пальто, положенных им туда с явным намерением
реализовать их в свою пользу.
Мистер Дэнби велел ему "выкатываться". Он и не отрицает, что собирал-
ся продать книги, - а что бы сделал мистер Монт на его месте? За кварти-
ру он задолжал, а жена нуждается в питании после воспаления легких,
очень нуждается!
"Ах, черт! - подумал Майкл. - Да я бы стащил целый тираж, если б Флер
нужно было питаться после воспаления легких!"
- Не могу же я прожить на одно жалованье при теперешних ценах, не мо-
гу, мистер Монт, честное слово.
Майкл повернулся к нему:
- Но послушайте, Бикет, если мы вам позволим таскать книжки, все упа-
ковщики начнут таскать. А что тогда станется с Дэнби и Уинтером? Вылетят
в трубу. А если они вылетят в трубу, куда вы все вылетите? На улицу. Так
лучше пусть один из вас вылетит на улицу, чем все, не так ли?
- Да, сэр, я понимаю вас, все это - истинная правда. Но правдой не
проживешь, всякая мелочь выбьет из колеи, когда сидишь без хлеба. Попро-
сите мистера Дэнби еще раз испытать меня.
- Мистер Дэнби всегда говорит, что работа упаковщика требует особого
доверия, потому что почти невозможно за вами углядеть.
- Да, сэр, уж я это запомню на будущее; но при нынешней безработице,
да еще без рекомендаций, мне нипочем не найти другого места. А что будет
с моей женой?
Для Майкла это прозвучало, как будто его спросили:
"А что будет с Флер?" Он зашагал по комнате; а Бикет, еще совсем мо-
лодой парень, смотрел на него большими тоскливыми глазами. Вдруг Майкл
остановился, засунув руки в карманы и приподняв плечи.
- Я его попрошу, - сказал он, - но вряд ли он согласится; скажет, что
это нечестно по отношению к другим. Вы взяли пять экземпляров, это уж
чересчур, знаете ли! Верно, вы и раньше брали, правда, а?
- Эх, мистер Монт, признаюсь по совести, если это поможет: я раньше
тоже стащил несколько штук, только этим и спас жену от смерти. Вы не
представляете, что значит для бедного человека воспаление легких.
Майкл взъерошил волосы.
- Сколько лет вашей жене?
- Совсем еще девочка - двадцать лет.
Только двадцать - одних лет с Флер!
- Я вам скажу, что я сделаю, Бикет: я объясню все дело мистеру Дезер-
ту; если он заступится за вас, может, на мистера Дэнби это подействует.
- Спасибо вам, мистер Монт, - вы настоящий джентльмен, мы все это го-
ворим.
- А, ерунда! Но вот что, Бикет, - вы ведь рассчитывали на эти пять
книжек. Вот возьмите, купите жене, что нужно. Только, бога ради, не го-
ворите мистеру Дэнби.
- Мистер Монт, да я вас ни за что на свете не выдам - ни слова не
пророню, сэр. А моя жена... да она...
Всхлип, шарканье - и Майкл, оставшись один, еще глубже засунул руки в
карманы, еще выше поднял плечи. И вдруг он рассмеялся. Жалость! Жалость
- чушь! Все вышло адски глупо! Он только что заплатил Бикету за кражу
"Медяков". Ему вдруг захотелось пойти за маленьким упаковщиком, посмот-
реть, что он сделает с этими двумя фунтами, - посмотреть, правда ли
"воспаление легких" существует, или этот бедняк с тоскливыми глазами все
выдувал? Невозможно проверить, увы! Вместо этого надо позвонить Уилфриду
и попросить замолвить слово перед старым Дэнби. Его собственное слово
уже потеряло всякий вес. Слишком часто он заступался. Бикет! Ничего ни о
ком не знаешь! Темная штука жизнь, все перевернуто. Что такое честность?
Жизнь нажимает - человек сопротивляется, и если побеждает сопротивление,
это и зовется честностью. А к чему сопротивляться? Люби ближнего, как
самого себя, - но не больше! И разве не во сто раз труднее Бикету при
двух фунтах в неделю любить его, чем ему, при двадцати четырех фунтах в
неделю, любить Бикета?
- Алло... Ты, Уилфрид?.. Говорит Майкл... Слушай, один из наших упа-
ковщиков таскал "Медяки". Его выставили, беднягу. Я и подумал - не зас-
тупишься ли ты за него, - старый Дэн меня и слушать не станет... да, у
него жена ровесница Флер... говорит - воспаление легких. Больше таскать
не станет - твои-то наверняка! Страховка благодарностью - а?.. Спасибо,
старина, очень тебе благодарен. Так ты заглянешь сейчас? Домой можем
пойти вместе... Ага! Ну ладно, во всяком случае ты сейчас заглянешь! По-
ка!
Хороший малый этот Уилфрид! Действительно, чудесный малый, несмотря
на... несмотря на что?
Майкл положил трубку, и вдруг ему вспомнились облака дыма, и газы, и
грохот - все то, о чем его издательство принципиально отказывалось
что-либо печатать, так что он привык немедленно отклонять всякую руко-
пись на эту тему. Война, может быть, и кончилась, но в нем и в Уилфриде
она все еще жила.
Он взял трубку.
- Мистер Дэнби у себя? Ладно! При первой попытке к бегству дайте мне
знать...
Между Майклом и его старшим компаньоном лежала пропасть не менее глу-
бокая, чем между двумя поколениями, хотя отчасти ее заполнял мистер Уин-
тер - добродушный и покладистый человек средних лет.
Майкл, собственно, ничего не имел против мистера Дэнби - разве только
то, что он был всегда прав, этот Филипп Норман Дэнби, из Скай-Хауза, на
Кемден-Хилл. Это был человек лет шестидесяти, отец семейства, высоколо-
бый, с грузным туловищем на коротких ногах, с выражением лица и непоко-
лебимым и задумчивым. Его глаза были, пожалуй, слишком близко поставле-
ны, нос - слишком тонок, но все же в своем большом кабинете он выглядел
весьма внушительно. Дэнби отвел глаза от пробного оттиска объявлений,
когда вошел Уилфрид Дезерт.
- А, мистер Дезерт! Чем могу служить? Садитесь!
Дезерт не сел, посмотрел на рисунки, на свои пальцы, на мистера Дэнби
и проговорил:
- Дело в том, что я прошу вас простить этого упаковщика, мистер Дэн-
би.
- Упаковщика? Ах да! Бикета! Это вам, наверно, сказал Монт?
- Да. У него молоденькая жена больна воспалением легких.
- Все они приходят к нашему милому Монту со всякими россказнями, мис-
тер Дезерт, - он очень мягкосердечен. Но, к сожалению, я не могу держать
этого упаковщика. Это совершенно безобразная история. Мы давно стараемся
выследить причину наших пропаж.
Дезерт прислонился к камину и уставился на огонь.
- Вот, мистер Дэнби, - сказал он, - ваше поколение любит мягкость в
литературе, но в жизни вы очень жестоки. Наше - не выносит никакого сен-
тиментальничанья, но мы во сто раз менее жестоки в жизни.
