шим сэра Лоренса от "Шутников" на восток, его прямая тонкая фигура в
пальто с каракулевым воротником и худое лицо с седыми усами и черепахо-
вым моноклем под темной подвижной бровью казались все более редким явле-
нием. Но он стал почти феноменом в этом унылом переулке, где тележки
застревали, словно зимние мухи, и люди проходили с книгами под мышкой,
будто шли учиться.
Он почти дошел до дверей издательства, когда навстречу ему показались
двое молодых людей. Один из них, конечно, его сын; он после женитьбы
стал одеваться много лучше и, слава богу, курит сигару вместо этих веч-
ных папиросок. А вот другой - ах да, поэт, любимец Майкла, был у него
шафером - идет, закинув голову, велюровая шляпа, и лицо какое тонкое!
- А, Майкл!
- Алло, Барт. Ты знаком с моим родителем, Уилфрид? Это - Уилфрид Де-
зерт, автор "Медяков". Настоящий поэт, Барт, верно говорю! Непременно
прочтите! Мы идем домой. Пойдемте с нами.
Сэр Лоренс повернул.
- Что нового у "Шутников"?
- "Le roi est mort"! [2] Лейбористы уже могут начинать свое вранье,
Майкл, - выборы назначены на следующий месяц.
- Барт вырос в те дни, Уилфрид, когда люди еще не имели понятия о Де-
мосе.
- Скажите, мистер Дезерт, а вы-то находите что-нибудь реальное в ны-
нешней политике?
- А разве для нас на свете есть что-нибудь реальное, сэр?
- Да, подоходный налог.
Майкл засмеялся.
- Кроме дворянского звания, нет ничего лучше простодушной веры.
- Предположим, твои друзья придут к власти, Майкл; отчасти это непло-
хо, они бы выросли немного, а? Но что они смогли бы сделать? Могут ли
они воспитать вкус народа? Уничтожить кино? Научить англичан хорошо го-
товить? Предотвратить угрозу войны со стороны других стран? Заставить
нас самих растить свой хлеб? Остановить рост городов? Разве они переве-
шают изобретателей ядовитых газов? Разве они могут запретить самолетам
летать во время войны? Разве они могут ослабить собственнические инс-
тинкты где бы то ни было? Разве они вообще могут что-нибудь сделать,
кроме как переменить немного распределение собственности? Политика вся-
кой партии - это только глазурь на торте. Нами управляют изобретатели и
человеческая природа; и мы сейчас в тупике, мистер Дезерт.
- Вполне согласен, сэр.
Майкл пыхнул сигарой.
- Оба вы - старые ворчуны!
И, сняв шляпы, они прошли мимо Гробницы [3].
- Удивительно симптоматично - эта вот вещь, - заметил сэр Лоренс, -
памятник страху... страху перед всем показным. А боязнь показного...
- Говорите, Барт, говорите, - сказал Майкл.
- Все прекрасное, все великое, все пышное - все исчезло! Ни широкого
кругозора, ни великих планов, ни больших убеждений, ни большой религии,
ни большого искусства - эстетство в кружках и закоулках, мелкие людишки,
мелкие мыслишки.
- А сердце жаждет Байроном, Уилберфорсов, памятника Нельсону. Бедный
мой старый Барт! Что ты скажешь, Уилфрид?
- Да, мистер Дезерт, что скажете?
Хмурое лицо Дезерта дрогнуло.
- Наш век - век парадоксов, - проговорил он. - Мы все рвемся на сво-
боду, а единственные крепнущие силы - это социализм и римско-католичес-
кая церковь. Мы воображаем, что невероятно многого достигли в искусстве,
а единственное достижение в искусстве - это кино. Мы помешаны на мире -
и ради этого только и делаем, что совершенствуем ядовитые газы.
Сэр Лоренс поглядел сбоку на молодого человека, говорившего с такой
горечью.
- А как дела в издательстве, Майкл?
- Что ж, "Медяки" раскупаются, как горячие пирожки, и ваш "Дуэт" тоже
пошел. Как вы находите такой новый текст для рекламы: "Дуэт", сочинение
сэра Лоренса Монта, баронета. Изысканнейшая беседа двух покойников".
Должно подействовать на психологию читателя! Уилфрид предлагал: "Старик
и Диззи - по радио из ада". Что вам больше нравится?
Но тут они оказались рядом с полисменом, поднявшим руку перед мордой
ломовой лошади, так что ее движение разом остановилось. Моторы автомоби-
лей жужжали впустую, взгляды шоферов вперились в запретное для них
пространство, девушка на велосипеде рассеянно оглядывалась, держась за
край фургона, на котором боком сидел юноша, свесив ноги в ее сторону.
Сэр Лоренс снова поглядел на Дезерта. Тонкое, бледное и смуглое лицо -
красивое лицо, но какая-то в нем судорожность, как будто нарушен внут-
ренний ритм; в одежде, в манерах - никакой утрировки, но все же чувству-
ется некоторая вольность; в нем меньше живости, чем в этом веселом пове-
се, собственном сыне сэра Лоренса, но такая же неустойчивость и, пожа-
луй, больше скептицизма - впрочем, он, наверно, способен на глубокие пе-
реживания! Полисмен опустил руку.
- Вы были на войне, мистер Дезерт?
- Ода!
- В авиации?
- Ив пехоте - всего понемногу.
- Трудновато для поэта!
- О нет! Поэзией только и можно заниматься, когда тебя в любую минуту
может разорвать в клочки или если живешь в Пэтни [4].
Бровь сэра Лоренса приподнялась.
- Разве?
- Теннисон, Браунинг, Вордсворт, Суинберн - вот кому было раздолье
писать: ils vivaient, mais si peu [5].
- А разве нет третьего благоприятного условия?
- Какого же, сэр?
- Как бы это выразиться... ну, известное умственное возбуждение, свя-
занное с женщиной?
Лицо Дезерта передернулось и словно потемнело.
Майкл открыл французским ключом парадную дверь своего дома.
II
ДОМА
Дом на Саут-сквер, в Вестминстере, где поселились молодые Монты два
года назад, после медового месяца, проведенного в Испании, можно было
назвать "эмансипированным". Его строил архитектор, который мечтал соз-
дать новый дом - абсолютно старинный, и старый дом - абсолютно современ-
ный. Поэтому дом не был выдержан в определенном стиле, не отвечал тради-
циям и был свободен от архитектурных предрассудков. Но он с такой необы-
чайной быстротой впитывал колоть столицы, что его стены уже приобрели
почтенное сходство со старинными особняками, построенными еще Рэном. Ок-
на и двери были сверху слегка закруглены. Острая крыша мягкого пе-
пельно-розового цвета была почти что датской, и два "премиленьких око-
шечка" глядели сверху, создавая впечатление, будто там, наверху, живут
очень рослые слуги. Комнаты были расположены по обе стороны парадной
двери - широкой, обрамленной лавровыми деревьями в черных с золотом кад-
ках. Дом был очень глубок, и лестница, широкая и целомудренно-простая,
начиналась в дальнем конце холла, в котором было достаточно места для
целой массы шляп, пальто и визитных карточек. В доме было четыре ванных
- и никакого подвального помещения, даже погреба. Приобретению этого до-
ма помогло форсайтское чутье на недвижимое имущество. Сомс нашел его для
дочери в тот психологический момент, когда пузырь инфляции был проколот
и воздух выходил из воздушного шара мировой торговли. Однако Флер немед-
ленно вошла в контакт с архитектором - сам Сомс так и не примирился с
этой категорией людей - и решила, что в доме будут только три стиля: ки-
тайский, испанский и ее собственный. Комната налево от парадной двери,
проходившая во всю глубину дома, была китайской: панели слоновой кости,
медный пол, центральное отопление и хрустальные люстры. На стенах висели
четыре картины, все китайские - единственная школа, которой еще не зани-
мался ее отец. Широкий открытый камин украшали китайские собаки на ки-
тайских изразцах. Шелка были преимущественно изумрудно-зеленые. Два чу-
десных черных старинных шкафа были куплены Сомсом у Джобсона, и не деше-
во. Рояля не было, отчасти потому, что рояль - вещь неоспоримо западная,
отчасти потому, что он занял бы слишком много места. Флер нужен был
простор - ведь она коллекционировала скорее людей, чем мебель и безде-
лушки. Свет, падавший через окна с двух противоположных сторон, не был,
к сожалению, китайским. Флер часто стояла посреди комнаты, обдумывая,
как "подобрать" гостей, как сделать эту комнату еще более китайской, не
жертвуя уютом; как казаться знатоком литературы и политики, как прини-
мать подарки отца, не давая ему почувствовать, что его вкусы устарели;
как удержать Сибли Суона, новую литературную звезду, и заполучить Гэрдо-
на Минхо - старую знаменитость. Она думала о том, что Уилфрид Дезерт
слишком серьезно увлекся ею; о том, в каком стиле ей, собственно, надо
одеваться, о том, почему У Майкла такие смешные уши; а иногда она стоя-
ла, просто Ни о чем не думая, а так, чуть-чуть тоскуя.
Когда трое мужчин вошли, она сидела у красного лакированного чайного
стола, допивая чай со всякими вкусными вещами. Она обычно просила пода-
вать себе чай пораньше, чтобы можно было как следует "угоститься" на
свободе: ведь ей еще не было двадцати одного года, и в этот час она
вспоминала о своей молодости. Рядом с ней, на задних лапах, стоял
Тинг-а-Линг, поставив рыжие передние лапки на китайскую скамеечку и под-
няв курносую черно-рыжую мордочку к объектам своего философического со-
зерцания.
- Хватит, Тинг-а-Линг! Довольно, душенька! Довольно!
Выражение мордочки Тинг-а-Линга говорило: "Ну, тогда и сама не ешь!
Не мучай меня!"
Ему был год и три месяца, и купил его Майкл с витрины магазина на
Бонд-стрит к двадцатому дню рождения Флер, одиннадцать месяцев тому на-
зад.
Два года замужества не сделали ее короткие каштановые волосы длиннее,
но придали немного больше решимости ее подвижным губам, больше обаяния
ее карим глазам под белыми веками с темными ресницами, больше увереннос-
ти и грации походке; несколько увеличился объем груди и бедер; талия и
щиколотки стали тоньше, чуть побледнел румянец на щеках, слегка утеряв-
ших округлость, да в голосе, ставшем чуть вкрадчивее, исчезла былая мяг-
кость.
Она встала из-за стола и молча протянула белую круглую руку. Она из-
бегала излишних приветствий и прощаний. Ей так часто пришлось бы повто-
рять одинаковые слова - лучше было обойтись взглядом, пожатием руки,
легким наклоном головы.
Пожав протянутые руки, она проговорила:
- Садитесь. Вам сливок, сэр? С сахаром, Уилфрид? Тинг и так объелся,
не кормите его. Майкл, угощай! Я уже слышала о собрании у "Шутников".
Ведь ты не собираешься агитировать за лейбористов, Майкл? Агитация - та-
кая глупость! Если бы меня кто-нибудь вздумал агитировать, я бы сразу
стала голосовать наоборот.
- Конечно, дорогая; но ведь ты не рядовой избиратель.
Флер взглянула на него. Очень мило сказано! Видя, что Уилфрид кусает
губы, что сэр Лоренс это замечает, не забывая, что ее обтянутая шелком
нога всем видна, что на столе - черные с желтым чайные чашки, она сразу
сумела все наладить. Взмах темных ресниц - и Дезерт перестал кусать гу-
бы; движение шелковой ноги - и сэр Лоренс перестал смотреть на него. И,
передавая чашки, Флер сказала:
- Что же, я недостаточно современна?
Не поднимая глаз и мешая блестящей ложечкой в крохотной чашке, Дезерт
проговорил:
- Вы настолько же современнее всех современных людей, насколько вы
древнее их.
- Упаси нас, боже, от поэзии! - сказал Майкл.
Но когда он увел отца посмотреть новые карикатуры Обри Грина, она
сказала:
- Будьте добры объяснить мне, что вы хотели этим сказать, Уилфрид?
Голос Дезерта потерял всякую сдержанность.
- Не все ли равно? Мне не хочется терять времени на разъяснения.
- Но я хочу знать. Это звучало насмешкой.
- Насмешка? С моей стороны? Флер!
- Тогда объясните.
- Я хотел сказать, что вам присуща вся неугомонность, вся практичес-
кая хватка современников, но в вас есть то, чего лишены они, Флер, - вы
обладаете силой сводить людей с ума. И я схожу с ума. Вы знаете это.
- Как бы отнесся к этому Майкл? Вы, его друг!
Дезерт быстро отошел к окну.
Флер взяла Тинг-а-Линга на колени. Ей и раньше говорили такие вещи,
но со стороны Уилфрида это было серьезно. Приятно, конечно, сознавать,
