думанным ее первым любовником. Ох!
Она дурная: она любила двух мужчин, а его не любила!
Он не должен этого забывать, когда встретится с ней еще раз лицом к
лицу. И вдруг он увидел ее в просвет между тяжелыми лиловыми портьерами,
застывшую, словно в раздумье: та же величественная осанка, то же совер-
шенство линий, та же удивленная серьезность в темных глазах, та же спо-
койная самозащита в голосе:
- Войдите, пожалуйста!
Он вошел. Как тогда на выставке, как в той кондитерской, она показа-
лась ему все еще красивой. И в первый раз, самый первый со дня их
свадьбы, состоявшейся тридцать шесть лет назад, он заговорил с Ирэн, не
имея законного права назвать ее своею. Она не была в трауре - все, вер-
но, радикальные выдумки его двоюродного братца.
- Извините, что осмелился к вам прийти, - сказал он угрюмо, - но это
дело надо так или иначе решить.
- Вы, может быть, присядете?
- Нет, благодарю вас.
Досада на свое ложное положение, на невыносимую церемонность между
ними овладела Сомсом, и слова посыпались сбивчиво:
- Какая-то адская, злая судьба! Я не поощрял, я всеми силами старался
пресечь. Моя дочь, я считаю, сошла с ума, но я привык ей потакать, вот
почему я здесь. Вы, я уверен, любите вашего сына.
- Безгранично.
- И что же?
- Решение зависит от Джона.
У Сомса было чувство, точно его осадили и поставили перед ним барьер.
Всегда, всегда она умела поставить барьер перед ним - даже тогда, в пер-
вые дни после свадьбы.
- Прямо какое-то сумасбродство, - сказал он.
- Да.
- Если бы вы... Ну, словом... Они могли бы быть...
Он не договорил своей фразы: "братом и сестрою, и мы были бы избавле-
ны от этого несчастья", но увидел, что она содрогнулась, как если бы он
договорил, и, уязвленный, отошел через всю комнату к окну. С этой сторо-
ны деревья ничуть не выросли - не могли, были слишком стары!
- В отношении меня, - продолжал он, - вы можете быть спокойны. Я не
стремлюсь видеться ни с вами, ни с вашим сыном в случае, если этот брак
осуществится. В наши дни молодые люди - их не поймешь. Но я не могу ви-
деть мою дочь несчастной. Что мне сказать ей, когда я вернусь домой?
- Передайте ей, пожалуйста, то, что я сказала вам: все зависит от
Джона.
- Вы не противитесь?
- Всем сердцем, но молча.
Сомс стоял, кусая палец.
- Я помню один вечер... - сказал он вдруг. И замолчал. Что было...
что было в этой женщине такого, что не могло уложиться в четырех стенах
его ненависти и осуждения? - Где он, ваш сын?
- Вероятно, наверху, в студии отца.
- Вы, может быть, вызовете его сюда?
Он следил, как она нажала кнопку звонка, как вошла горничная.
- Скажите, пожалуйста, мистеру Джону, что я его зову.
- Если решение зависит от него, - заторопился Сомс, когда горничная
удалилась, - можно, вероятно, считать, что этот противоестественный брак
состоится; в таком случае будут неизбежны кое-какие формальности. С кем
прикажете мне вести переговоры - с конторой Хэринга?
Ирэн кивнула.
- Вы не собираетесь жить с ними вместе?
Ирэн покачала головой.
- Что будет с этим домом?
- Как решит Джон.
- Этот дом... - сказал неожиданно Сомс. - Я связывал с ним надежды,
когда задумал построить его. Если в нем будут жить они, их дети! Гово-
рят, есть такое божество - Немеэида. Вы верите в него?
- Да.
- О! Верите?
Он отошел от окна и встал близ нее, у ее большого рояля, в изгибе ко-
торого она стояла, как в бухте.
- Я навряд ли увижу вас еще раз, - медленно заговорил он. - Пожмем
друг другу руки... - губы его дрожали, слова вырывались толчками. - И
пусть прошлое умрет.
Он протянул руку. Бледное лицо Ирэн стало еще бледнее, темные глаза
недвижно остановились на его глазах, руки, сложенные на груди, не ше-
вельнулись. Сомс услышал шаги и обернулся. У полураздвинутой портьеры
стоял Джон. Странен был его вид. В нем едва можно было узнать того
мальчика, которого Сомс видел на выставке в галерее на Корк-стрит; он
очень повзрослел, ничего юного в нем не осталось: изнуренное, застывшее
лицо, взъерошенные волосы, глубоко ввалившиеся глаза. Сомс сделал над
собою усилие и сказал, скривив губы не то в улыбку, не то в гримасу:
- Ну, молодой человек! Я здесь ради моей дочери; дело, как видно, за-
висит от вас. Ваша мать передает все в ваши руки.
Джон пристально глядел матери в лицо и не давал ответа.
- Ради моей дочери я заставил себя прийти сюда, - сказал Сомс. - Что
мне сказать ей, когда я к ней вернусь?
По-прежнему глядя на мать, Джон сказал спокойно:
- Скажите, пожалуйста. Флер, что ничего не выйдет; я должен исполнить
предсмертную волю моего отца.
- Джон!
- Ничего, мама!
В недоумении Симе переводил взгляд с одного на другую; потом взял с
кресла шляпу и зонтик, направился к, выходу. Мальчик посторонился, давая
ему дорогу. Сомс вышел. Было слышно, как скрипели кольца задвигаемой за
ним портьеры. Этот звук расковал что-то в его груди.
"Ну так!" - подумал он и захлопнул парадную дверь.
VIII
НЕЛЕПАЯ МЕЛОДИЯ
Когда Сомс вышел из дома в Робин-Хилле, сквозь пасмурную пелену хо-
лодного дня пробилось дымным сиянием предвечернее солнце. Уделяя так
много внимания пейзажной живописи, Сомс был не наблюдателен к эффектам
живой природы. Тем сильнее поразило его это хмурое сияние: оно будто
откликнулось печалью и торжеством на его собственные чувства. Победа в
поражении! Его миссия ни к чему не привела. Но он избавился от тех лю-
дей, он вернул свою дочь ценой ее счастья. Что скажет Флер? Поверит ли
она, что он сделал все, что мог? И вот под этим заревом, охватившим вя-
зы, орешник, и придорожный остролист, и невозделанные поля, Сомсу стало
страшно. Флер будет совершенно подавлена. Надо бить на ее гордость.
Мальчишка отверг ее, взял сторону женщины, которая некогда отвергла ее
отца! Сомс сжал кулаки. Отвергла его, а почему? Чем он нехорош? И снова
он почувствовал то смущение, которое гнетет человека, пытающегося взгля-
нуть на себя глазами другого; так иногда собака, наткнувшись случайно на
свое отражение в зеркале, останавливается с любопытством и с опаской пе-
ред неосязаемым существом.
Не торопясь попасть домой, Сомс пообедал в городе, в "Клубе знато-
ков". Старательно разрезая грушу, он вдруг подумал, что если бы он не
ездил в Робин-Хилл, то мальчик, может быть, решил бы иначе. Вспомнилось
ему лицо Джона в ту минуту, когда Ирэн не приняла его протянутой руки.
Странная, дикая мысль! Неужели Флер сама себе напортила, поспешив закре-
пить за собой Джона?
Он подъезжал к своему дому около половины десятого. Когда его машина
мягко покатилась по аллее сада, он услышал трескучее брюзжанье мотоцик-
ла, удалявшегося по другой аллее. Монт, конечно. Значит, Флер не скуча-
ла. Но все же с нелегким сердцем вошел он в дом. Она сидела в кремовой
гостиной, поставив локти на колени и подбородок на кисти стиснутых рук,
перед кустом белой камелии, заслонявшей камин. Одного взгляда на дочь,
еще не заметившую его, было довольно, чтобы страх с новой силой охватил
Сомса. Что видела она в этих белых цветах?
- Ну как, папа?
Сомс покачал головой. Язык не повиновался ему. Как приступить к этой
работе палача? Глаза девушки расширились, губы задрожали.
- Что, что? Папа, скорей!
- Дорогая, - сказал Сомс, - я... сделал все, что мог, Но... И он
опять покачал головой.
Флер подбежала к нему и положила руки ему на плечи.
- Она?
- Нет, - проговорил Сомс. - Он! Мне поручено передать тебе, что ниче-
го не выйдет; он должен исполнить предсмертную волю своего отца.
Он обнял дочь за талию.
- Брось, дитя мое! Не принимай от них обиды. Они не стоят твоего ми-
зинца.
Флер вырвалась из его рук.
- Ты не старался... конечно, не старался. Ты... Папа, ты предал меня!
Тяжко оскорбленный, Сомс глядел на дочь. Каждый изгиб ее тела дышал
страстью.
- Ты не старался - нет! Я поступила как дура. Нет.
Не верю... он не мог бы... он никогда не мог бы... Ведь он еще вче-
ра... О! Зачем я тебя попросила!
- В самом деле, - сказал спокойно Сомс, - зачем? Я подавил свои
чувства; я сделал для тебя все, что мог, поступившись своим мнением. И
вот моя награда! Спокойной ночи!
Каждый нерв в его теле был до крайности натянут, он направился к две-
рям.
Флер кинулась за ним.
- Он отверг меня? Это ты хочешь сказать? Папа!
Сомс повернулся к дочери и заставил себя ответить:
- Да.
- О! - воскликнула Флер. - Что же ты сделал, что мог ты сделать в те
старые дни?
Глубокое возмущение этой поистине чудовищной несправедливостью сжало
Сомсу горло. Что он сделал? Что они сделали ему! И, совершенно не созна-
вая, сколько достоинства вложил в своей жест, он прижал руку к груди и
смотрел дочери в лицо.
- Какой стыд! - воскликнула Флер.
Сомс вышел. В ледяном спокойствии он медленно поднялся в картинную
галерею и там прохаживался среди своих сокровищ. Возмутительно! Просто
возмутительно! Девчонка слишком избалована! Да, а кто ее избаловал? Он
остановился перед копией Гойи. Своевольница, привыкла, чтобы ей во всем
потакали. Цветок его жизни! А теперь она не может получить желанного! Он
подошел к окну освежиться. Закат угасал, месяц золотым диском поднимался
за тополями. Что это за звук? Как? Пианола! Какая-то нелепая мелодия, с
вывертами, с перебоями! Зачем Флер ее завела? Неужели ей может доставить
утешение такая музыка? Его глаза уловили какое-то движение в саду перед
верандой, где на молодые акации и трельяж из ползучих роз падал лунный
свет. Она шагает там взад и вперед, взад и вперед. Сердце его болезненно
сжалось. Что сделает она после такого удара? Как может он сказать? Что
он знает о ней? Он так любил ее всю жизнь, берег ее как зеницу ока! Он
не знает, ровно ничего о ней не знает! Вот она ходит там в саду - под
эту нелепую мелодию, а за деревьями в лунном свете мерцает река!
"Надо выйти", - подумал Сомс.
Он поспешно спустился в гостиную, освещенную, как и полчаса назад,
когда он уходил. Пианола упрямо выводила свой глупый вальс, или
фокстрот, и - и как его там теперь называют? Сомс прошел на веранду.
Откуда ему наблюдать за дочерью так, чтобы она не могла его видеть?
Он пробрался фруктовым садом к пристани. Теперь он был между Флер и ре-
кою, и у него отлегло от сердца. Флер - его дочь и дочь Аннет, ничего
безрассудного она не сделает; но все-таки - как знать! Из окна плавучего
домика ему видна была последняя акация и край платья, взвивавшегося,
когда Флер поворачивала назад в неустанной ходьбе. Мелодия, наконец, за-
молкла - слава богу! Сомс подошел к другому оконцу и стал глядеть на во-
ду, тихо протекавшую мимо кувшинок. У стеблей она шла пузырьками, кото-
рые сверкали, попадая в полосу света. Вспомнилось вдруг то раннее утро
когда он проснулся в этом домике, где провел ночь после смерти своего
отца и только что родилась Флер - почти девятнадцать лет назад! Даже
сейчас он ясно помнил странное чувство, охватившее его тогда при пробуж-
дении, - точно он вступает в новый, непривычный мир. В тот день началась
вторая страсть его жизни - к этой девочке, которая бродит сейчас там,
под акациями. Каким утешением стала она для него! Чувство горечи и обиды
прошло без следа" Что угодно, лишь бы снова сделать ее счастливой! Про-
летела мимо сова, угрюмо ухая; шарахнулась летучая мышь; свет месяца яр-
че и смелее ширился над рекой. Сколько времени она еще будет ходить так
взад и вперед? Он вернулся к первому оконцу и вдруг увидел, что дочь
спускается к берегу. Она остановилась совсем близко, на мостках приста-
ни. Сомс наблюдал, крепко стиснув руки. Заговорить с нею? Нервы его были
натянуты до крайности. Эта застывшая девичья фигура, молодость, ушедшая
в отчаяние, в тоску, в самое себя! Он всегда будет помнить ее такою, как
