Он слышал, как хлопнула дверь; упав ничком на кровать, он лежал, за-
таив дыхание, переполненный страшным, напряженным до предела чувством.
VII
МИССИЯ
Спросив за чаем о Флер, Сомс узнал, что ее с двух часов нет дома -
уехала куда-то на машине. Целых три часа! Куда она поехала? В Лондон, не
сказав ни слова отцу? Никогда не мог он до конца примириться с автомоби-
лями. Он принимал их в принципе, как прирожденный эмпирик или как Фор-
сайт, встречая каждый новый признак прогресса неизменным: "Что же! Без
этого теперь не обойтись", - но на деле он считал их слишком быстрыми,
большими и вонючими. Вынужденный, по настоянию Аннет, завести машину,
комфортабельный ролхард, с жемчужносерой обивкой, с электрическими лам-
почками, с небольшими зеркалами, пепельницами, вазами для цветов (все
это отдавало бензином и духами), он, однако, смотрел на нее так, так
смотрел, бывало, на своего зятя Монтегью Дарти. Машина воплощала для не-
го все, что было в современной жизни быстрого, ненадежного и скрыто-мас-
лянистого. В то время как современная жизнь делалась быстрей, распущен-
ней и моложе, Сомс делался старте, медлительней и собраннее, туже думал,
меньше говорил, как раньше его отец Джемс. Он почти сознавал это сам.
Темпы и прогресс все меньше и меньше нравились ему. И потом, ездить в
автомобиле - значит выставлять напоказ свое богатство, а это Сомс считал
небезопасным при нынешнем настроении рабочих. Был у него однажды случай,
когда его шофер Симз переехал единственное достояние какого-то рабочего.
Сомс не забыл, как вел себя хозяин, - хоть очень немногие на его месте
стали бы задерживаться по таким пустякам. Ему было жаль собаку, и он был
готов принять ее сторону против автомобиля, если бы грубиян хозяин не
держался так нагло. Пятый час быстро истекал, а Флер не возвращалась, и
все чувства в отношении автомобиля, которые Сомс когда-либо пережил пря-
мо или косвенно, смешались у него в груди, под ложечкой сосало. В семь
он позвонил через междугородную сестре. Нет! На Грин-стрит Флер не заез-
жала. Так где же она? Сомса начали преследовать видения страшных катаст-
роф: его любимая дочь лежит под колесами, ее красивое платье с оборками
все в крови и дорожной пыли. Он прошел в ее комнату, тайком осмотрел ее
вещи. Она ничего не взяла - ни чемодана, ни драгоценностей. Это успокои-
ло некоторые его подозрения, но усилило страх перед несчастным случаем.
Как ужасно вот такое беспомощное ожидание, когда пропадает у тебя люби-
мое существо, в особенности если ты при этом не выносишь суеты и оглас-
ки! Что делать, если она не вернется к ночи?
В четверть восьмого он услышал шум автомобиля. Точно большая тяжесть
свалилась с сердца, он поспешил вниз, Флер вышла из машины - бледная,
усталая на вид, но целая и невредимая. Он ее встретил в холле.
- Ты заставила меня тревожиться. Где ты была?
- В Робин-Хилле. Извини, дорогой. Пришлось поехать. Я расскажу потом.
И, наградив его мимолетным поцелуем, она убежала к себе.
Сомс ждал в гостиной. Ездила в Робин-Хилл! Что это предвещает?
За обедом нельзя было поднять эту тему - приходилось считаться с ще-
петильностью лакея. Нервное волнение, пережитое Сомсом, и радость, что
дочь жива и здорова, отнимали у него силы осудить ее за то, что она сде-
лала, или воспротивиться тому, что она собиралась делать дальше; в расс-
лабленном онемении ждал он ее признаний. Страшная штука жизнь! Вот он
дожил до шестидесяти пяти лет, сорок лет провел в том, что строил здание
своей обеспеченности, а все так же не властен управлять ходом вещей -
всегда вынырнет что-нибудь, с чем нельзя мириться! В кармане его смокин-
га лежит письмо от Аннет. Собирается через две недели домой. Он совер-
шенно не знает, что она там делала. И рад, что не знает. Ее отсутствие
было для него облегчением. С глаз долой - из мыслей вон! А теперь она
возвращается. Не было хлопот! И Кром старший упущен - попал в лапы к Ду-
метриусу, а ведь только потому, что он из-за анонимного письма забыл о
Болдерби и о картине. Украдкой подметил он напряженное выражение на лице
дочери, точно и она воззрилась на картину, которую не может купить. Сомс
почти жалел, что кончилась война. Во время войны волнения как-то не так
волновали. По ласковому голосу, по выражению ее лица Сомс знал, что дочь
чего-то хочет от него, но не знал наверное, умно ли будет дать. Он отод-
винул от себя нетронутую тарелку с сыром и даже закурил за компанию с
Флер папироску.
После обеда Флер завела электрическую пианолу. Самые мрачные пред-
чувствия обступили Сомса, когда дочь села на мягкую скамеечку у его ног
и взяла его за руку.
- Дорогой, не сердись на меня. Я должна была повидаться с Джоном - он
мне писал. Он попытается воздействовать на свою мать. Но я все обдумала.
Это, в сущности, в твоих руках, папа. Если бы ты мог убедить ее, что наш
брак ни в каком смысле не означал бы возобновления прошлого! Что я оста-
нусь твоею дочкой, а Джон ее сыном; что ты не стремишься встречаться ни
с ним, ни с нею, и ей не нужно будет встречаться ни с тобой, ни со мной!
Ты один можешь ее убедить, дорогой, потому что обещать это можешь только
ты. Нельзя же обещать за другого. Ведь тебе не будет слишком уж неловко
увидеться с нею один только раз - теперь, когда отец Джона умер?
- Слишком неловко? - повторил Сомс. - Это просто немыслимо!
- Знаешь, - сказала Флер, не подымая глаз, - на самом деле ты непрочь
увидеться с нею!
Сомс молчал. Ее слова выразили чересчур глубокую правду, которую он
не допускал до своего сознания. Флер переплела его пальцы своими; горя-
чие, тонкие, страстные, вцепились они в его руку. Она его дочь, она про-
царапает себе дорогу сквозь кирпичную стену.
- Что же мне делать, если ты не согласишься, папа? - сказала она
очень мягко.
- Для твоего счастья я сделал бы все, - сказал Сомс, - но это не даст
тебе счастья.
- О, ты не знаешь! Даст!
- Только все разбередить! - сказал он угрюмо.
- Все и так разбередили. Теперь надо все уладить. Заставить ее по-
нять, что дело идет только о наших жизнях, что это не касается ни ее
жизни, ни твоей. Ты можешь, папа, я знаю, что можешь.
- Ты в таком случае знаешь очень много, - последовал угрюмый ответ.
- Если ты нам поможешь, мы с Джоном подождем год, два года, если хо-
чешь.
- Мне кажется, - тихо сказал Сомс, - с моими чувствами ты не счита-
ешься нисколько.
Флер прижала его руку к своей щеке.
- Считаюсь, дорогой. Но ведь ты не захочешь, чтобы я была до крайнос-
ти несчастна.
Как она ластится, чтобы достичь своей цели! Сомс всеми силами старал-
ся поверить до конца, что она в самом деле думает о нем, и не мог, не
мог. Все ее помыслы лишь о том мальчике! Зачем же должен он помогать ей
добиться этого мальчика, который убивает ее любовь к отцу? Зачем? По за-
конам Форсайтов это нелепость! На этом ничего не выиграешь, ничего! Ус-
тупить ее этому мальчику! Передать во враждебный лагерь, под влияние
женщины, которая так глубоко оскорбила его! Постепенно и неизбежно он
лишится цветка своей жизни! И вдруг он почувствовал влагу на руке. Серд-
це его болезненно дрогнуло. Флер плачет - этого он не может перенести.
Он быстро положил вторую руку на руку дочери, но и по второй руке потек-
ла слеза. Так дальше нельзя!
- Хорошо, хорошо, - сказал он. - Я подумаю и сделаю, что смогу. Успо-
койся.
Если это нужно для ее счастья, значит нужно. Он не может отказать ей
в помощи. И чтобы она не начала благодарить, он встал с кресла и напра-
вился к пианоле - слишком шумно играет! Пока он подходил, пластинка кон-
чилась и остановилась с тихим шипением. Вспомнился музыкальный ящик дней
его детства: "Мелодия кузницы", "Заздравный кубок", - Сомс всегда
чувствовал себя несчастным, когда мать по воскресеньям заводила среди
дня музыку. И вот опять то же самое, та же штука, только больше, дороже,
и теперь она играет: "Дикие, дикие женщины!" и "Праздник полисмена", а
на Сомсе уже нет черного бархатного костюмчика с небесно-голубым ворот-
ником. "Профон прав, - промелькнула мысль, - ничего во всем этом нет. Мы
идем к могиле!" Изрекши мысленно это поразительное замечание, он вышел.
В этот вечер он больше не видел Флер. Но наутро за завтраком ее глаза
неотступно следили за ним с призывом, от которого он не мог укрыться, да
и не старался. Да! Он решился на эту пытку для нервов. Он поедет в Ро-
бинХилл - дом, с которым, связано столько воспоминаний. Приятное воспо-
минание - последнее! Когда он приехал, чтобы угрозой развода разлучить
Ирэн с отцом этого мальчика! Часто потом приходило ему на ум, что своим
вмешательством он только скрепил их союз. А теперь он собирается скре-
пить союз своей дочери с их сыном. "Не знаю, - думал он, - за какие
прегрешения навалились на меня такие напасти!" В Лондон и из Лондона он
ехал поездом, а от станции пошел в гору пешком по длинной проселочной
дороге, почти не изменившейся, насколько он помнил, за эти тридцать лет.
Странно - в такой близости от города! Повидимому, не все торопятся сбыть
свою землю с рук! Это рассуждение успокаивало Сомса, когда он шел между
высокими изгородями, медленно, чтобы не вспотеть, хотя день был прохлад-
ный. Что ни говори, а все-таки в земле есть что-то реальное, ее не сдви-
нешь с места. Земля и хорошие картины! Цены могут немного колебаться, но
в общем всегда идут вверх - такой собственности стоит держаться в мире,
где так много нереального, дешевой стройки, изменчивых мод, где все за-
ражено настроением: "Сегодня живы, завтра нас не станет". Французы, по-
жалуй, правы с их крестьянским землевладением, хоть он и невысоко ставит
все французское. Свой кусок земли! В этом есть что-то здоровое. Часто
приходится слышать, как собственниковкрестьян называют "тупой и косной
массой"; а молодой Монт назвал как-то своего отца "косным читателем
"Морнинг пост" - непочтительный юнец! Не так уж это плохо - быть косным
и читать "Морнинг пост"; бывает и похуже. Взять хотя бы Профона и всю
его породу; или этих новоявленных лейбористов, этих политиканствующих
горлодеров и "диких, диких женщин!" Много есть очень скверного! И вдруг
Сомс почувствовал слабость, озноб и дрожь в коленях. Просто нервное вол-
нение перед встречей! Как сказала бы тетя Джули, цитируя "Гордого Доссе-
та", нервы куролесят. В просветы между деревьями был уже виден дом; за
его постройкой он сам когда-то наблюдал, располагая жить в нем вдвоем с
этой женщиной, которая странной прихотью судьбы в конце концов стала
жить в нем с другим. Сомс начал думать о Думетриусе, о внутреннем займе
и о других возможностях помещения капитала. Не может же он встретиться с
Ирэн, когда его нервы совсем расстроены, он, который представляет для
нее день страшного суда на земле, как и в небесах; он, олицетворение за-
конной собственности, и она, воплощение преступной красоты! Его досто-
инство требует от него бесстрастия в исполнении своей миссии - соединить
нерушимыми узами их детей, которые, если б эта женщина вела себя как по-
добает, были бы братом и сестрой. Ах, опять эта злосчастная мелодия.
"Дикие, дикие женщины!" вертится в голове точно назло, потому что мело-
дии, как правило, в голове у него не вертятся. Пройдя мимо тополей перед
фасадом дома, он подумал: "Как они выросли; ведь это я посадил их!"
Горничная открыла дверь на звонок.
- Доложите - мистер Форсайт, по очень важному делу.
Если Ирэн поймет, кто пришел, весьма возможно, что она откажется его
принять. "Черт возьми, - подумал он, ожесточаясь по мере приближения ча-
са борьбы. - Нелепая затея! Все шиворот-навыворот!"
Горничная вернулась.
- Не изложит ли джентльмен свое дело?
- Скажите, что оно касается мистера Джона, - ответил Сомс.
Снова остался он один в холле перед бассейном белосерого мрамора, за-
