- Я не спрашиваю тебя, захочется ли ему встретиться с Уилмером; я
спросила тебя, захочет ли Уилмер встретиться с ним.
- Ну, Уилмер только скажет: "Люблю маленькую миссис Монт, уж очень
здорово она кормит", и ты действительно хорошо кормишь, детка. А верти-
жинисту нужно хорошо питаться, иначе у него голова не закружится.
Перо Флер снова быстро забегало по бумаге - строчки стали чуть нераз-
борчивее. Она пробормотала:
- По-моему, Уилфрид выручит - ведь тебя не будет.
Один, два, три, Каких женщин звать?
- Для художников? Хорошеньких и толстеньких; ума не требуется.
Флер рассердилась:
- Где же мне взять толстых? Их теперь и не бывает. - Ее перо бегло
застрочило:
"Милый Уилфрид, в пятницу завтрак: Уилмер, Губерт Марсленд и две жен-
щины. Выручайте!
Всегда Ваша Флер".
- Майкл, у тебя подбородок - как сапожная щетка!
- Прости, маленькая; у тебя слишком нежные плечи. Барт сегодня дал
Уилфриду замечательный совет, когда мы шли сюда.
Флер перестала писать.
- Да?
- Напомнил ему, что состояние влюбленности здорово вдохновляет поэ-
тов...
- По какому же это поводу?
- Уилфрид жаловался, что у него стихи что-то не выходят.
- Какая чепуха! Его последние вещи лучше всего.
- Да, я тоже так считаю. А может быть, он уже предвосхитил совет? Ты
не знаешь, а?
Флер взглянула через плечо ему в лицо. Нет, такое же, как всегда, -
открытое, добродушное, слегка похожее на лицо фавна: чуть торчащие уши,
подвижные губы и ноздри.
Она медленно проговорила:
- Если ты ничего не знаешь, то никто не знает.
Какое-то сопенье помешало Майклу ответить. Тинг-аЛинг, длинный, ни-
зенький, немного приподнятый с обоих концов, стоял между ними, задрав
свою черную мордочку. "Родословная у меня длинная, - казалось, говорил
он, - да вот ноги короткие; как же быть?"
III
МУЗЫКА
Следуя великому руководящему правилу. Флер и Майкл пошли на концерт
Гуго Солстиса не для того, чтобы испытать удовольствие, а потому, что
были знакомы с композитором. Кроме того, они чувствовали, что Солстис,
англичанин русско-голландского происхождения, - один из тех, кто возрож-
дает английскую музыку, великодушно освобождая ее от мелодии и ритма и
щедро наделяя литературными и математическими достоинствами. Побывав на
концерте музыкантов этой школы, невозможно было не сказать, уходя:
"Очень занятно!" И спать под такую обновленную английскую музыку было
тоже невозможно. Флер, любившая поспать, даже и не пыталась. Майкл поп-
робовал и потом жаловался, что это все равно, что спать на Льежском вок-
зале. В этот вечер они занимали у прохода в первом ряду амфитеатра те
места, на которые у Флер была своего рода естественная монополия. Видя
ее здесь, Гуго и прочие могли убедиться, что и она принимает участие в
английском возрождении. И отсюда легко было ускользнуть в фойе и обме-
няться словом "занятно!" с какими-нибудь знатоками, украшенными бачками;
или, вытянув папироску из маленького золотого портсигара - свадебный по-
дарок кузины Имоджин Кардиган, - отдохнуть за двумя-тремя затяжками. Го-
воря совершенно честно, Флер обладала врожденным чувством ритма, и ей
было очень не по себе во время этих бесконечных "занятных" пассажей, яв-
но изобличавших все перипетии тернистого пути композитора. Она втайне
любила мелодию, и невозможность сознаться в этом, не выпустив из рук
Солстиса, Баффа, Бэрдигэла, Мак-Льюиса, Клорейна и других обновителей
английской музыки, иногда требовала предельного напряжения всех спар-
танских сторон ее натуры. Даже Майклу она не решалась "исповедаться", и
ей становилось труднее, когда он, с присущим ему непочтением к авторите-
ту, еще усилившимся от жизни в окопах и работы в издательстве, бормотал
вполголоса: "Боже, ну и заверчено!" или: "Эк его разбирает!" А ведь она
знала, что Майкл гораздо лучше ее переносит эту музыку, потому что у не-
го больше склонности к литературе и меньше танцевального зуда в пальцах
ног.
Первая тема нового произведения Солстиса "Пьемонтская фантасмагория"
- ради него они, собственно, и пришли - началась рядом тягучих аккордов.
- Вот это да! - прошептал Майкл ей на ухо. - Мебель двигают, штуки
три разом, по паркетному полу!
Невольная улыбка Флер выдала тайну, почему брак не стал для нее невы-
носимым. В конце концов Майкл все-таки прелесть! Обожание и живость,
остроумие и преданность - такое сочетание трогало и задевало даже серд-
це, которое принадлежало другому, прежде чем было отдано ему. "Трога-
тельность" без "задевания" была бы скучной; "задевание" без "трога-
тельности" раздражало бы. В эту минуту он был особенно привлекателен.
Положив руки на колени, с остекленелыми от сочувствия к Гуго глазами,
навострив уши и втайне подсмеиваясь, он слушал вступление с таким видом,
что Флер просто восхищалась им. Музыка, очевидно, будет "занятной", и
Флер погрузилась в состояние поверхностной наблюдательности и внутренней
сосредоточенности, ставшее столь обычным для нее в последнее время. Вон
сидит Л. С. Д. - знаменитый драматург; она с ним незнакома - пока еще.
Вид у него довольно страшный, уж очень торчат кверху волосы. Флер предс-
тавила себе, как он стоит на медном полу перед одной из ее китайских
картин. А вот - да, конечно! Гэрдон Минхо! Только подумать, что он при-
шел слушать эту новую музыку! Профиль у него совершенно римский - авре-
лианского периода! Она оторвалась от созерцания этой древности приятным
чувством, что завтра он, быть может, попадет ее коллекцию, и стала расс-
матривать по очереди всех присутствующих - ей не хотелось пропустить ко-
го-нибудь нужного.
"Мебель" внезапно остановилась.
- Занятно! - произнес голос у плеча Флер.
Обри Грин! Весь нереальный, словно пронизанный лунным светом, - шел-
ковистые светлые волосы, гладко зачесанные назад, и зеленоватые глаза;
когда он улыбался, ей всегда казалось, что он ее "разыгрывает". Но ведь
он в конце концов карикатурист!
- Да, занятно!
Он ускользнул. Мог бы остаться еще минутку - все равно никто не успе-
ет подойти до исполнения песен Бэрдигэла. Вот уже выходит певец - Чарлз
Паулз. Какой он толстый и решительный и как тащит маленького Бэрдигэла к
роялю!
Прелестный аккомпанемент - журчащий, мелодичный!
Толстый решительный мужчина запел. Как не похоже на аккомпанемент!
Мелодия, казалось, состояла из одних фальшивых нот и с математической
точностью отнимала у Флер всякую возможность испытывать удовольствие.
Бэрдигэл, очевидно, писал, больше всего на свете боясь, что его вещь
кто-нибудь назовет "певучей". Певучей! Флер понимала, насколько это сло-
во заразительно. Оно обойдет всех, как корь, и Бэрдигэл будет изничто-
жен. Бедный Бэрдигэл! Конечно, песни вышли занятные. Только, как говорит
Майкл: "Господи, что же это?"
Три песни! Паулз изумителен - честно работает. Ни единой ноты не взял
так, чтобы было похоже на музыку! Мысли Флер вернулись к Уилфриду.
Только за ним, из всех молодых поэтов, признавалось право о чем-то гово-
рить всерьез. Это создавало ему особое положение - он как бы исходил от
жизни, а не от литературы. Кроме того, он выдвинулся на войне, был сыном
лорда Мэллиона, вероятно, получит Мерсеровскую премию за "Медяки". Если
Уилфрид бросит ее, то упадет звезда с сияющего над ее медным полом неба.
Он не имеет права так уходить от нее. Он должен научиться сдерживаться -
не думать так физиологически. Нет! Нельзя упускать Уилфрида; но и нельзя
опять вводить в свою жизнь слезы, душераздирающие страсти, безвыходное
положение, раскаяние. Она уже раз испытала все это: заглушенная тоска до
сих пор служила предостережением.
Бэрдигэл раскланивался. Майкл сказал: "Выйдем покурить. Дальше - ску-
чища!" А, Бетховен! Бедный старик Бетховен! Так устарел - даже приятно
его послушать!
В коридорах и буфете только и было разговоров, что о возрождении.
Юноши и молодые дамы с живыми лицами и растрепанными волосами обменива-
лись словом "занятно! ". Более солидные мужчины, похожие на отставных
матадоров, загораживали все проходы, флер и Майкл прошли подальше и,
став у стены, закурили. Флер очень осторожно курила свою крохотную папи-
роску в малюсеньком янтарном мундштуке. Она как будто больше любовалась
синеватым дымком, чем действительно курила; приходилось считаться не
только с этой толпой: никогда не знаешь, с кем встретишься! Например,
круг, где вращалась Элисон Черрел, - политико-литературный, все люди с
широкими взглядами, но, как всегда говорит Майкл, "уверенные, что они -
единственные люди в мире; посмотри только, как они пишут мемуары друг о
друге". Флер чувствовала, что этим людям может не понравиться, если жен-
щины курят в общественных местах. Осторожно присоединяясь к иконоборца,
Флер никогда не забывала, что принадлежит по крайней мере двум мирам.
Наблюдая все, что происходило вокруг нее, она вдруг заметила у стены че-
ловека, спрятавшего лицо за программой. "Уилфрид, - подумала она, - и
притворяется, что не видит меня!" Обиженная, как ребенок, у которого от-
няли игрушку, она сказала:
- Вон Уилфрид, приведи его сюда, Майкл!
Майкл подошел и коснулся рукава своего друга. Показалось нахмуренное
лицо Дезерта. Флер видела, как он пожал плечами, повернулся и смешался с
толпой. Майкл вернулся к ней.
- Уилфрид здорово не в духе, говорит, что сегодня не годен для чело-
веческого общества. Чудак!
До чего мужчины тупы! Оттого, что Уилфрид - его приятель, Майкл ниче-
го не замечает; и счастье, что это так. Значит, Уилфрид действительно
решил ее избегать. Ладно, посмотрим! И она сказала:
- Я устала, Майкл, поедем домой.
Он взял ее под руку.
- Бедняжка моя! Ну, пошли!
На минуту они задержались у двери, которую забыли закрыть, и смотре-
ли, как Вуман, дирижер, изогнулся перед оркестром.
- Посмотри на него - настоящее чучело, вывешенное из окна: руки и но-
ги болтаются, точно набиты опилками. А погляди на Фрапку с ее роялем -
мрачный союз!
Послышался странный звук.
- Ей-богу, мелодия! - сказал Майкл.
Капельдинер прошептал ему на ухо: "Позвольте, сэр, я закрываю двери".
Флер мельком заметила знаменитого драматурга Л. С. Д., сидевшего с зак-
рытыми глазами, так же прямо, как торчали его волосы. Дверь закрылась -
они остались в фойе.
- Подожди здесь, дорогая, я раздобуду рикшу.
Флер спрятала подбородок в мех. С востока дул холодный ветер.
За спиной раздался голос:
- Ну, Флер, ехать мне на Восток?
Уилфрид! Воротник поднят до ушей, папироска во рту, руки в карманах,
пожирает ее глазами.
- Вы глупый мальчик, Уилфрид!
- Думайте, что хотите. Ехать мне на Восток?
- Нет. В воскресенье утром - в одиннадцать часов, в галерее Тэйт. Мы
поговорим.
- Convenu! [8]
И ушел.
Оставшись внезапно одна, Флер вдруг словно впервые досмотрела в лицо
действительности. Неужели ей не справиться с Уилфридом? Подъехал автомо-
биль. Майкл кивнул ей. Флер села в машину.
Проезжая мимо заманчиво освещенного оазиса, где молодые дамы де-
монстрировали любопытным лондонцам последнее слово парижских дезабилье.
Флер почувствовала, что Майкл наклонился к ней. Если она намерена сохра-
нить Уилфрида, надо быть поласковей с Майклом. Но только:
- Не надо целовать меня посреди Пикадилли, Майкл.
- Прости, маленькая. Конечно, это преждевременно: я собирался тебя
поцеловать только у Партенеума!
Флер вспомнила, как он спал на диване в испанской гостинице в первые
две недели их медового месяца; как он всегда настаивал, чтобы она не
тратила на него ни пенни, а сам дарил ей все, что хотел, хотя у нее было
три тысячи годового дохода, а у него только тысяча двести фунтов; как он
беспокоился, когда у нее бывал насморк, и как он всегда приходил вовремя
к чаю. Да, Майкл - прелесть. Но разобьется ли ее сердце, если он завтра
