ты.
Возможно, что Джемсу почудилась опасность в самом очаровании ее позы,
возможно, что виной тут был пищеварительный процесс, но он вдруг умолк.
Если память ему не изменяет, он еще никогда не оставался наедине с Ирэн.
И, глядя на нее. Джемс испытывал странное чувство, словно ему пришлось
столкнуться с чем-то необычным и чуждым.
О чем она думает, откинувшись вот так в кресле?
И когда Джемс заговорил, слова его прозвучали резко, словно кто-то
прервал его приятные сновидения.
- Что вы тут делаете одна по целым дням? - сказал он. - Почему бы вам
не заглянуть когда-нибудь на ПаркЛейн?
Ирэн придумала какую-то отговорку. Джемс выслушал ответ, не глядя на
нее. Ему не хотелось верить, что она на самом деле избегает его семьи, -
это было бы уж слишком.
- Наверно, вам просто некогда, - сказал он, - ведь вы вечно с Джун.
Ей это очень кстати. Вы, должно быть, всюду сопровождаете ее с женихом.
Говорят, она совсем не бывает дома; дяде Джолиону, наверно, это не по
душе, приходится сидеть одному. Говорят, она по пятам ходит за этим Бос-
нии. Он каждый день бывает у вас? Ну, а как вы к нему относитесь? Как,
по-вашему, он положительный человек? На мой взгляд - ничтожество. Она
будет держать его под каблучком!
Щеки Ирэн залились краской. Джемс подозрительно посмотрел на нее.
- Боюсь, что вы не совсем разобрались в мистере Босини, - сказала
она.
- Не разобрался! - выпалил Джемс. - Это почему же? Сразу видно, что
он, как это называется... "художественная натура". Говорят, талантливый,
но они все себя считают талантами. Впрочем, вам лучше знать, - добавил
он и снова кинул на нее подозрительный взгляд.
- Он работает над проектом дома для Сомса, - мягко сказала Ирэн, явно
стараясь успокоить его.
- Вот как раз об этом я и хотел поговорить, - подхватил Джемс. - Не
понимаю, зачем Сомсу понадобилось связываться с этим юнцом; почему он не
обратился к первоклассному архитектору?
- А может быть, мистер Босини тоже первоклассный архитектор?
Джемс встал и прошелся по комнате, низко опустив голову.
- Ну конечно, - сказал он, - вы, молодежь, горой стоите друг за дру-
га; думаете, что умнее вас никого нет!
Длинная, тощая фигура Джемса остановилась перед ней, он угрожающе
поднял палец, словно произнося приговор красоте Ирэн.
- Я могу сказать только одно: все эти "таланты", или как они там себя
называют, самые ненадежные люди; послушайте моего совета: держитесь от
него подальше!
Ирэн улыбнулась, и в изгибе ее рта был какой-то вызов. Вся ее предуп-
редительность к Джемсу исчезла. Казалось, что затаенный гнев волнует ее
грудь; она подняла руки, сомкнула кончики пальцев; непроницаемый взгляд
ее темных глаз остановился на Джемсе.
Он сумрачно уставился себе под ноги.
- Я вам прямо скажу, - проговорил он, - очень жаль, что у вас нет ре-
бенка, вам нечего делать, не о ком заботиться!
Лицо Ирэн сразу омрачилось, и даже Джемс почувствовал, какое напряже-
ние сковало ее тело под мягким покровом шелка и кружев.
Эффект, произведенный этими словами, испугал его самого, и, как
большинство людей не храброго десятка, он сразу же для большей убеди-
тельности, перешел в наступление.
- Вы вечно сидите дома. Почему бы, например, вам не проехаться с нами
в Харлингэм? Или не сходить в театр? В ваши годы надо всем интересо-
ваться. Вы же молодая женщина!
Лицо Ирэн еще более омрачилось; Джемсу стало совсем не по себе.
- Впрочем, кто вас знает, - сказал он, - мне никогда ничего не расс-
казывают. Сомс должен сам о себе позаботиться. А если не может, пусть на
меня не рассчитывает - вот и все.
Прикусив кончик указательного пальца, он бросил на невестку холодный,
испытующий взгляд.
Ее глаза, темные и глубокие, так твердо смотрели на него, что он зап-
нулся и почувствовал легкую испарину.
- Ну, мне надо идти, - сказал он после короткой паузы и секундой поз-
же поднялся с удивленным видом, словно ждал, что его будут удерживать.
Он протянул Ирэн руку и позволил проводить себя до дверей и выпустить на
улицу. Нет, не нужно звать кэб, он прогуляется пешком, пусть Ирэн пере-
даст привет Сомсу, а если ей захочется немного развлечься, что ж, он в
любой день поедет с ней в Ричмонд.
Джемс пришел домой и, поднявшись к себе, разбудил Эмили, впервые за
сутки забывшуюся сном, чтобы сказать ей, что семейные дела Сомса, кажет-
ся, идут неважно; обсуждение этой темы заняло у Джемса полчаса, а затем,
заявив, что не сможет сомкнуть глаз всю ночь, он повернулся на другой
бок и сейчас же захрапел.
В доме на Монпелье-сквер Сомс, выйдя из верхней комнаты, стоял неза-
меченный на лестнице и смотрел, как Ирэн разбирает письма, полученные с
последней почтой. Она вернулась в гостиную, но сейчас же вышла оттуда и
остановилась в дверях, словно прислушиваясь к чему-то. Затем стала тихо
подниматься по лестнице, держа на руках котенка. Он видел ее лицо, скло-
нившееся над котенком, который с мурлыканьем терся об ее шею. Почему она
никогда не смотрит так на него?
Вдруг она заметила Сомса, и выражение ее лица сейчас же изменилось.
- Есть для меня письма? - спросил он.
- Три.
Сомс посторонился, а Ирэн прошла в спальню, не сказав больше ни сло-
ва.
VII
ПРЕГРЕШЕНИЕ СТАРОГО ДЖОЛИОНА
В тот же самый день старый Джолион ушел с крикетграунда с твердым на-
мерением отправиться домой. Но, не дойдя и до Гамильтон-Террес, раздумал
и, подозвав кэб, велел отвезти себя на Вистариа-авеню. В голове у него
созрело решение.
Последнюю неделю Джун почти не бывала дома; она уже давно не баловала
его своим обществом, точнее говоря, с того самого дня, как состоялась ее
помолвка с Босини. Старый Джолион не просил Джун побыть с ним. Не в его
привычках просить людей о чем-нибудь! Голова ее была занята только Боси-
ни и его делами. Старый Джолион остался один с оравой слуг в громадном
доме - и ни души рядом, с кем можно бы перекинуться словом за весь дол-
гий день. Клуб его был временно закрыт; правления компаний, где он сос-
тоял директором, не заседали на каникулах, поэтому в Сити делать было
нечего. Джун настаивала, чтобы он уехал из города; сама же ехать не хо-
тела, потому что Босини оставался в Лондоне.
Но куда он денется без нее? Не ехать же одному за границу; море он не
переносит из-за печени; об отелях противно и думать. Роджер ездит на во-
ды, но он не намерен на старости лет заниматься такими глупостями: все
эти новомодные курорты - чистейшая ерунда!
Такими изречениями старый Джолион прикрывал свое угнетенное состояние
духа, прячась от самого себя; морщины около его рта залегли глубже, в
глазах с каждым днем все больше и больше сквозила печаль, так нес-
войственная лицу, в котором прежде было столько воли и спокойствия.
Итак, в этот день он отправился в Сент-Джонс-Вуд, где золотые брызги
света дрожали на зеленых шапках акаций перед скромными домиками, где
летнее солнце, словно в буйном веселье, заливало маленькие сады; старый
Джолион с интересом смотрел по сторонам - он находился в той части горо-
да, куда Форсайты заходят, не скрывая своего неодобрения, но с тайным
любопытством.
Кэб остановился перед маленьким домиком, судя по его неопределенно
бурому цвету, давно не знавшим ремонта. Вход с улицы был через калитку,
как у деревенских коттеджей.
Старый Джолион вышел из кэба с чрезвычайно спокойным видом; его мас-
сивная голова с длинными усами, с прядью седых волос, видневшейся из-под
полей очень высокого цилиндра, была гордо поднята; взгляд твердый, нем-
ного сердитый. Вот до чего его довели!
- Миссис Джолион Форсайт дома?
- Дома, сэр. Как прикажете доложить, сэр?
Старый Джолион не вытерпел и подмигнул маленькой служанке, говоря ей
свое имя. "Ну и лягушонок!" - пронеслось у него в голове.
Он, прошел за ней через темную переднюю в небольшую гостиную, где
стояла мебель в ситцевых чехлах; служанка предложила ему кресло.
- Они в саду, сэр; присядьте, пожалуйста, я сейчас доложу.
Старый Джолион сел в кресло, покрытое ситцевым чехлом, и оглядел ком-
нату. Все здесь казалось жалким, как он выразился про себя; на всем ле-
жал особый отпечаток - он затруднялся определить, какой именно, - ка-
кой-то оттенок убожества, вернее, старания свести концы с концами. Нас-
колько можно было судить, ни одна вещь в гостиной не стоила и пяти фун-
тов. На стенах, давным-давно выцветших, висели акварельные эскизы; попе-
рек потолка шла длинная трещина.
Все эти домишки - старая рухлядь; надо надеяться, что платят за такую
конуру меньше сотни в год; старому Джолиону трудно было бы выразить сло-
вами ту боль, которую он испытывал при одной мысли, что Форсайт - его
родной сын - живет в таком доме.
Служанка вернулась. Не угодно ли ему пройти в сад?
Старый Джолион вышел через стеклянную дверь. Спускаясь с крылечка, он
подумал, что его давно следовало бы покрасить.
Молодой Джолион, его жена, двое детей и пес Балтазар сидели в саду
под грушевым деревом.
Старый Джолион направился к ним, и это был самый мужественный посту-
пок в его жизни; но ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одно дви-
жение не выдало его. Он шел, устремив твердый взгляд прямо на врага.
В эти две минуты старый Джолион с предельной безупречностью проде-
монстрировал бессознательную здравость ума, выдержку и жизнеспособность
- все то, что делало его и многих других людей одного с ним класса ядром
нации. В манере вести свои дела без лишнего шума и с полным пренебреже-
нием ко всему остальному миру эти люди воплощают самую сущность британс-
кого индивидуализма - результата естественной обособленности всей стра-
ны.
Пес Балтазар обнюхал его брюки; благосклонно настроенный и несколько
циничный пес - незаконное детище пуделя и фокстерьера - чуял необычное
безошибочно.
После натянутых приветствий старый Джолион сел в плетеное кресло,
внучата его стали по бокам и молча уставились на деда, первый раз в жиз-
ни видя перед собой такого старого человека.
Дети были совсем непохожи друг на друга, как будто и здесь сказалась
разница обстоятельств, сопутствовавших их рождению. Джолли - плод греха,
толстощекий, с форсайтскими глазами, с зачесанной кверху светлой, как
лен, шевелюрой, с ямочкой на подбородке - смотрел приветливо и твердо;
маленькая Холли - плод брачного союза - была смуглая, серьезная особа с
глазами матери - серыми и задумчивыми.
Пес Балтазар обошел три маленькие клумбы, всем своим видом показывая
полнейшее презрение к окружающему миру, затем уселся напротив старого
Джолиона и, повиливая хвостиком, которому самой природой указано было
лежать крендельком на спине, смотрел, не мигая, прямо перед собой.
Общее впечатление убожества преследовало старого Джолиона даже здесь,
в саду; плетеное кресло поскрипывало под его тяжестью; клумбы жалкие; у
потемневшей каменной ограды - тропинка, протоптанная кошками.
Пока дед и внуки внимательно разглядывали друг друга с тем любо-
пытством и доверием, которые всегда возникают между очень юными и очень
старыми людьми, молодой Джолион наблюдал за женой.
Ее худое продолговатое лицо с большими серыми глазами, смотревшими
из-под прямых бровей, вспыхнуло. Волосы, высоко зачесанные со лба, уже
начинали седеть, как и у него, и эта седина с щемящей сердце трога-
тельностью только подчеркивала румянец, внезапно загоревшийся у нее на
щеках.
Это лицо - такое, каким он никогда не знал его раньше, какое она
всегда прятала от него, - было полно долго таимой враждебности, тоски и
страха. В глазах, под тревожно подергивающимися бровями, была боль. Она
молчала.
Разговор поддерживал один Джолли; у него было много сокровищ, и этот
новый друг с длинными усами и голубыми жилками на руках, сидевший, поло-
жив ногу на ногу, как папа (Джолли давно уже старался научиться сидеть
