ло его самого: зачем она ставит его в такое положение - ведь муж и жена
едины. За весь обед она даже ни разу не взглянула на него; и Сомс не мог
понять, о чем она думает все это время. Тяжело, когда человек трудится
так, как трудится он, добывает для нее деньги - да, для нее, и с болью в
сердце! - а она сидит здесь и смотрит, смотрит, как будто ждет, что эти
стены того и гляди придавят ее. От одного этого можно встать из-за стола
и уйти из комнаты.
Свет лампы, затененной розовым абажуром, падал ей на шею и руки -
Сомс любил, чтобы Ирэн выходила к обеду декольтированной: это давало ему
неизъяснимое чувство превосходства над большинством знакомых, жены кото-
рых, обедая дома, ограничивались домашними платьями или закрытыми вечер-
ними туалетами. В розовом свете лампы янтарные волосы и белая кожа Ирэн
так странно подчеркивали ее темно-карие глаза.
Разве может человек обладать чем-нибудь более прекрасным, чем этот
обеденный стол глубоких, сочных тонов, эти нежные лепестки роз, мерцаю-
щих, точно звезды, бокалы, отливающие рубином, и изысканное серебро сер-
вировки; разве может человек обладать чем-нибудь более прекрасным, чем
эта женщина, которая сидит за его столом? Чувство благодарности не вхо-
дило в список форсайтских добродетелей - в Форсайтах слишком много здра-
вого смысла и духа соперничества, чтобы ощущать потребность в этом
чувстве, - и Сомс испытывал только граничащее с болью раздражение при
мысли, что ему не дано обладать ею так, как полагалось бы по праву, что
он не может протянуть к ней руку, как к этой розе, взять ее и вдохнуть в
себя весь сокровенный аромат ее сердца.
Все, что принадлежало ему - серебро, картины, дома, деньги, - все это
было свое, близкое; но ее близости он не чувствовал.
В его доме пророческие строки горели на каждой стене. Деловитая нату-
ра Сомса восставала против темного предсказания, что Ирэн предназначена
не для него. Он женился на этой женщине, завоевал ее, сделал своей
собственностью, и то, что теперь ему не дано ничего другого, как только
владеть ее телом (да владел ли он им? Теперь и это начинало казаться
сомнительным), шло вразрез с самым основным законом, законом собствен-
ности. Спроси кто-нибудь Сомса, хочет ли он владеть ее душой, вопрос по-
казался бы ему и смешным и сентиментальным. На самом же деле он хотел
этого, а пророчество гласило, что ему никогда не добиться такой власти.
Она всегда была молчалива, пассивна, всегда относилась к нему с гра-
циозной сдержанностью, словно боясь, что он может истолковать какое-ни-
будь ее слово, жест или знак как проявление любви. И Сомс задавал себе
вопрос: неужели это никогда не кончится?
Взгляды Сомса, как и взгляды многих его сверстников. складывались не
без влияния литературы (а Сомс был большим любителем романов); он твердо
верил, что время может сгладить все. В конце концов мужья всегда завое-
вывают любовь своих жен. Даже в тех случаях, которые кончались трагичес-
ки - такие книги Сомс недолюбливал, - жена всегда умирала со словами
горького раскаяния на устах, а если умирал муж - весьма неприятно! - она
бросалась на его труп, обливаясь горькими слезами.
Сомс часто возил Ирэн в театр, бессознательно выбирая современные
пьесы из великосветской жизни, трактующие современную проблему брака в
таком плане, который, по счастью, не имеет ничего общего с действи-
тельностью. Сомс видел, что и у этих пьес конец всегда одинаков, даже
если на сцене появляется любовник. Следя за ходом спектакля. Сомс часто
сочувствовал любовнику; но, не успев даже доехать с Ирэн до дому, он
приходил к заключению, что был неправ, и радовался, что пьеса кончилась
так, как ей и следовало кончиться. В те дни на сцене фигурировал тип му-
жа, входивший тогда в моду: тип властного, грубоватого, но исключительно
здравомыслящего мужчины, который к концу пьесы всегда одерживал полную
победу; такой персонаж не вызывал у Сомса симпатий, и, сложись его се-
мейная жизнь по-иному, он не преминул бы высказать, какое отвращение вы-
зывают у него подобные субъекты. Но Сомс так ясно ощущал необходимость
быть победоносным и даже "властным" мужем, что никогда не высказывал
своего отвращения, которое природа окольными путями вывела, быть может,
из таившейся в нем самом жестокости.
Однако в этот вечер Ирэн была особенно молчалива. Он никогда еще не
видел такого выражения на ее лице. И так как необычное всегда тревожит.
Сомс встревожился. Он кончил есть маслины и поторопил горничную, сметав-
шую серебряной щеточкой крошки со стола. Когда она вышла, Сомс валил се-
бе вина и сказал:
- Был кто-нибудь сегодня?
- Джун.
- Что ей понадобилось? - Форсайты считают за непреложную истину, что
люди приходят только тогда, когда им что-нибудь нужно. - Наверно, прихо-
дила поболтать о женихе?
Ирэн молчала.
- Мне кажется, - продолжал Сомс, - что Джун влюблена в Боснии гораздо
больше, чем он в нее. Она ему проходу не дает.
Он почувствовал себя неловко под взглядом Ирэн.
- Ты не имеешь права так говорить! - воскликнула она.
- Почему? Это все замечают.
- Неправда. А если кто-нибудь и замечает, стыдно говорить такие вещи.
Самообладание покинуло Сомса.
- Нечего сказать, хорошая у меня жена! - воскликнул он, но втайне
удивился ее горячности: это было не похоже на Ирэн. - Ты помешалась на
своей Джун! Могу сказать только одно; с тех пор как она взяла на буксир
этого "пирата", ей стало не до тебя, скоро ты сама в этом убедишься.
Правда, теперь вам не придется часто видеть друг друга: мы будем жить за
городом.
Сомс был рад, что случай позволил ему сообщить эту новость под прик-
рытием раздражения. Он ждал вспышки с ее стороны; молчание, которым были
встречены его слова, обеспокоило его.
- Тебе, кажется, все равно? - пришлось ему добавить.
- Я уже знаю об этом.
Он быстро взглянул на нее.
- Кто тебе сказал?
- Джун.
- А она откуда знает?
Ирэн ничего не ответила. Сбитый с толку, смущенный, он сказал:
- Прекрасная работа для Боснии; он сделает на ней имя. Джун все тебе
рассказала?
- Да.
Снова наступило молчание, затем Сомс спросил:
- Тебе, наверно, не хочется переезжать?
Ирэн молчала.
- Ну, я не знаю, чего ты хочешь. Здесь тебе тоже не по душе.
- Разве мои желания что-нибудь значат?
Она взяла вазу с розами и вышла из комнаты. Сомс остался за столом. И
ради этого он подписал контракт на постройку дома? Ради этого он готов
выбросить десять тысяч фунтов? И ему вспомнились слова Боснии: "Уж эти
женщины!"
Но вскоре Сомс успокоился. Могло быть и хуже. Она могла вспылить. Он
ожидал большего. В конце концов получилось даже удачно, что Джун первая
пробила брешь. Она, должно быть, вытянула признание у Боснии; этого сле-
довало ждать.
Он закурил папиросу. В конце концов, Ирэн не устроила ему сцены. Все
обойдется - это самая хорошая черта в ее характере: она холодна, зато
никогда не дуется. И, пустив дымом в божью коровку, севшую на полирован-
ный стол, он погрузился в мечты о доме. Не стоит волноваться; он пойдет
сейчас к ней - и все уладится. Она сидит там во дворике, под японским
тентом, в руках у нее вязанье. Сумерки, прекрасный теплый вечер...
Джун действительно явилась в то утро с сияющими глазами и выпалила:
- Сомс молодец! Это именно то, что Филу нужно!
И, глядя на непонимающее, озадаченное лицо Ирэн, она пояснила:
- Да ваш новый дом в Робин-Хилле. Как? Вы ничего не знаете?
Ирэн ничего не знала.
- А! Мне, должно быть, не следовало рассказывать? - и, нетерпеливо
взглянув на свою приятельницу, Джун добавила: - Неужели вам все равно?
Ведь я только этого и добивалась. Фил только и ждал, когда ему предста-
вится такая возможность. Теперь вы увидите, на что он способен, - и
вслед за этим она выложила все.
Став невестой, Джун как будто уже меньше интересовалась делами свой
приятельницы; часы, которые они проводили вместе, посвящались теперь
разговорам о ее собственных делах; и временами, несмотря на горячее со-
чувствие к Ирэн, в улыбке Джун проскальзывали жалость и презрение к этой
женщине, которая совершила такую ошибку в жизни - такую громадную, неле-
пую ошибку.
- И отделку дома он ему тоже поручает - полная свобода. Замечательно!
- Джун расхохоталась, ее маленькая фигурка дрожала от радостного волне-
ния; она подняла руку и хлопнула ею по муслиновой занавеске. - Знаете, я
просила даже дядю Джемса... - Но неприятные воспоминания об этом разго-
воре заставили ее замолчать; почувствовав, что Ирэн не отзывается на ее
радость, Джун скоро ушла. Выйдя на улицу, она оглянулась: Ирэн все еще
стояла в дверях. В ответ на прощальный жест Джун она приложила руку ко
лбу и, медленно повернувшись, затворила за собой дверь...
Сомс прошел в гостиную и украдкой выглянул из окна.
Во дворике, в тени японского тента, тихо сидела Ирэн; кружево на ее
белых плечах чуть заметно шевелилось вместе с дыханием, поднимавшим ее
грудь.
Но в этой молчаливой женщине, неподвижно сидевшей в сумерках,
чувствовалось тепло, чувствовался затаенный трепет, словно вся она была
охвачена волнением, словно что-то новое рождалось в самых глубинах ее
существа.
Он прокрался обратно в столовую незамеченным.
VI
ДЖЕМС ВО ВЕСЬ РОСТ
Не много времени понадобилось на то, чтобы слух о решении Сомса обле-
тел всю семью и вызвал среди родственников то волнение, которое неизмен-
но охватывает Форсайтов при всяком известии о каких-либо переменах, свя-
занных с имущественным положением одного из них.
Сомс тут был ни при чем, он твердо решил никому не говорить о пост-
ройке дома. Джун от избытка радости сообщила новость миссис Смолл, поз-
волив ей рассказать об этом только тете Энн, - она рассчитывала, что это
подбодрит старушку! Тетя Энн уже много дней не покидала своей комнаты.
Миссис Смолл сразу же поделилась новостью с тетей Энн, а та улыбну-
лась, не поднимая головы от подушки, и проговорила дрожащим внятным го-
лосом:
- Как это хорошо для Джун; но все-таки надо быть очень осторожным -
это так рискованно!
Когда тетю Энн снова оставили одну, лицо ее омрачилось тревогой,
словно облаком, предвещающим дождливое утро.
Лежа столько дней у себя в комнате, она ни на одну минуту не переста-
вала набираться силы воли; этот процесс отражался и на ее лице - легкие
складки то и дело залегали в уголках ее губ.
Горничная Смизер, поступившая в услужение к тете Энн еще совсем моло-
денькой, - та самая Смизер, о которой говорили: "Хорошая девушка, но та-
кая нерасторопная", - каждое утро с необычайной пунктуальностью добавля-
ла последний, завершающий штрих к издревле заведенной церемонии облаче-
ния тети Энн. Вынув из недр сияющей белизной картонки плоские седые бук-
ли - знак личного достоинства тети Энн, Смизер передавала их из рук в
руки своей хозяйке и поворачивалась к ней спиной.
И каждый день тетя Джули и тетя Эстер должны были являться к Энн с
докладом о Тимоти, о том, что слышно у Николаев, удалось ли Джун угово-
рить Джолиона не откладывать свадьбу на долгий срок, раз мистер Боснии
строит теперь дом для Сомса, правда ли, что жена молодого Роджера в ожи-
дании, как чувствует себя Арчи после операции и что Суизин решил делать
с домом на Уигмор-стрит, арендатор которого разорился и так нехорошо
поступил с Суизином; но больше всего - о Сомсе; неужели Ирэн все еще...
настаивает на отдельной комнате? И каждое утро Смизер говорилось одно и
то же: "Я сойду сегодня вниз, Смизер, так часа в два. Мне потребуется
ваша помощь - я совсем отвыкла ходить!"
Сообщив новость тете Энн, миссис Смолл под величайшим секретом расс-
казала о постройке дома миссис Николае, которая в свою очередь спросила
Уинифрид Дарти, правда ли это, полагая, конечно, что сестра Сомса должна
