расе "Короны и скипетра" вместе с Николасом Трефри, Трэкуэром, Джеком
Хэрингом и Антони Торнуорси. Какие хорошие сигары тогда были! Бедняга
Ник! - умер, и Джек Хэрйнг умер, и Трэкуэр - жена в могилу свела, а Тор-
нуореи сильно сдал за последнее время (ничего удивительного при таком
аппетите).
Из всей компании, кажется, только он один и остался, конечно если не
считать Суизина, а этот до того растолстел, что на него только рукой
махнуть.
Трудно поверить, что все это было так давно; он еще чувствует себя
молодым! Из всех мыслей, проносившихся в голове старого Джолиона, пока
он стоял, пересчитывая сигары, эта была самая мучительная, самая
горькая. Несмотря на свою седую голову и одиночество, он сохранил моло-
дость и свежесть сердца. А те воскресные дни на Хэмстед-Хисе, когда мо-
лодой Джолион ходил вместе с ним на прогулку по Спэньярдс-Род на Хайгет,
Чайлдс Хилл и обратно, снова через Хис, обедать в "Замок Джека Соломин-
ки" - какие восхитительные тогда были сигары! А какая погода! С тепереш-
ней даже сравнить нельзя.
- Когда Джун была пятилетней крошкой и он ходил с ней через воскре-
сенье в зоологический сад, забирая ее у этих добрейших женщин - ее мате-
ри и бабушки - и совал в клетку ее любимцам медведям булки, насажанные
на конец зонтика, какие тогда были вкусные сигары!
Сигары! Он до сих пор не утратил своего тончайшего вкуса - прослав-
ленного вкуса, который в пятидесятых годах люди считали мерилом и, заго-
ворив о старом Джолионе, восклицали: "Форсайт! Ну, еще бы, в Лондоне не
найдется лучшего дегустатора!" Вкус, в некотором смысле принесший состо-
яние своему владельцу и известной чайной фирме "Форсайт и Трефри", чай у
которой, как ни у кого другого, имел романтический аромат - совсем осо-
бую прелесть настоящего чая. Фирму "Форсайт и Трефри" в Сити окутывала
атмосфера тайны и предприимчивости, эта фирма заключала специальные
контракты на специальные корабли, в специальных портах, со специальными
восточными купцами.
В свое время он много поработал! Тогда умели работать. Теперешние мо-
локососы вряд ли вникают в смысл этого слова. Он входил во все мелочи,
знал все, что делалось в фирме, иногда просиживал за работой целыми но-
чами. И всегда сам подбирал себе агентов и гордился этим. Умение подби-
рать людей, как он часто говорил, и являлось секретом его успеха, а при-
менение этой хитрой науки было единственной частью работы, которая ему
действительно нравилась. Не совсем подходящая карьера для человека с его
способностями. Даже теперь, когда фирма была преобразована в "Лимитэд
компани" и дела ее шли все хуже (он давно разделался со своими акциями),
старый" Джолион чувствовал острую боль, вспоминая те времена. Насколько
лучше можно было прожить жизнь! Из него мог бы выйти блестящий адвокат!
Он даже подумывал иногда, не выставить ли свою кандидатуру в парламент.
Сколько раз Николае Трефри говорил ему: "Ты мог бы достичь чего угодно,
Джо, если бы только не берег себя так!" Старина Ник! Прекрасный человек,
но бесшабашная голова! Всем известный Трефри! Он-то себя никогда не бе-
рег. Вот и умер. Старый Джолион твердой рукой пересчитал сигары, я в го-
лову ему закралось сомнение: а может быть, он действительно слишком бе-
рег себя?
Он положил портсигар во внутренний карман, застегнул сюртук и, тяжело
ступая и опираясь рукой на перила, поднялся по высокой лестнице к себе в
спальню. Дом слишком велик. Когда Джун выйдет замуж, если только она в
конце концов выйдет за этого человека, а этого следует ожидать, он сдаст
большой дом в аренду, а сам снимет квартиру. Чего ради держать ораву
слуг, которым совершенно нечего делать?
На его звонок пришел лакей - высокий бородатый человек с неслышной
поступью и совершенно исключительной способностью молчать. Старый Джоли-
он приказал ему приготовить фрак: он поедет обедать в клуб.
- Когда коляска вернулась с вокзала? В два часа? Тогда велите подать
к половине седьмого.
Клуб, куда старый Джолион вошел ровно в семь часов, был одним из тех
политических учреждений крупной буржуазии, которое знавало лучшие време-
на. Несмотря на то, что сплетники предсказывали ему близкий конец, а мо-
жет быть, вследствие этих сплетен, клуб проявлял удручающую живучесть.
Всем уже наскучило повторять, что "Разлад" находится при последнем изды-
хании. Старый Джолион тоже говорил это, но относился к самому факту с
равнодушием, раздражавшим заправских клубменов.
- Почему ты не уйдешь оттуда? - часто с глубокой досадой спрашивал
его Суизин. - Почему бы тебе не перейти в "Полиглот"? Такого вина, как
наш Хайдсик, во всем Лондоне не достанешь дешевле двадцати шиллингов за
бутылку. - И, понизив голос, добавлял: - Осталось всего-навсего пять ты-
сяч дюжин. Я пью его изо дня в день.
- Я подумаю, - отвечал старый Джолион, но всякий раз, когда он заду-
мывался над этим, перед ним вставал вопрос о пятидесяти гинеях вступи-
тельного взноса и о четырех-пяти годах, которые понадобились бы, чтобы
пройти в члены. И старый Джолион продолжал думать.
Он был слишком стар, чтобы вдруг стать либералом, давно уже перестал
верить в политические доктрины своего клуба, даже называл их, как это
было известно, "белибердой", но ему доставляло удовольствие быть членом
клуба, принципы которого так расходились с его собственными. Старый Джо-
лион всегда презирал это учреждение и вступил сюда много лет назад, пос-
ле того как был забаллотирован во "Всякой всячине" под тем предлогом,
что он занимался торговлей. Точно он был хуже других! Вполне естествен-
но, что старый Джолион презирал клуб, который принял его. Публика там
была средняя, многие из Сити - биржевые маклеры, адвокаты, аукционисты,
всякая мелюзга! Как большинство людей сильного характера, но не слишком
большой самобытности, старый Джолион был невысокого мнения о классе, к
которому принадлежал сам. Он неизменно следовал его законам как общест-
венным, так и всяким другим, а втайне считал людей своего класса сбро-
дом.
Годы и философические раздумья, которым он отдал дань, стушевали вос-
поминание о поражении, понесенном во "Всякой всячине", и теперь этот
клуб возвышался в его мыслях как лучший из лучших. Он мог бы состоять
там членом все эти годы, но его поручитель Джек Хэринг так небрежно по-
вел все дело, что в клубе просто сами не понимали, какую они совершают
ошибку, отводя кандидатуру старого Джолиона. А ведь его сына Джо приняли
сразу, и, по всей вероятности, мальчик и до сих пор состоит там членом;
он получил от него письмо оттуда восемь лет назад.
Старый Джолион не показывался в своем клубе уже многие месяцы, и за
это время здание его подверглось той пестрой отделке, какой люди обычно
приукрашивают старые дома и старые корабли, желая сбыть их с рук.
"Курительную комнату покрасили безобразно, - подумал он. - Столовая
получилась хорошо".
Ее сумрачный, шоколадный тон, оживленный светлозеленым, ему понравил-
ся.
Старый Джолион заказал обед и сел в том же углу, может быть, за тот
же самый столик (в "Разладе", где властвовали принципы чуть ли не ради-
кализма, перемен было мало), за который они с молодым Джолионом садились
двадцать пять лет назад перед поездкой в "Друрилейн" [2], куда он часто
возил сына во время каникул.
Мальчик очень любил театр, и старый Джолион вспомнил, как Джо садился
напротив, тщетно стараясь скрыть свое волнение под маской безразличия.
И он заказал себе тот же самый обед, который всегда выбирал мальчик,
- суп, жареные уклейки, котлеты и сладкий пирог. Ах, если бы он сидел
сейчас напротив!
Они не встречались четырнадцать лет. И не первый раз за эти четырнад-
цать лет старый Джолион задумался о том, не сам ли он до некоторой сте-
пени виноват в тяжелой истории с сыном. Неудачный роман с дочерью Антони
Торнуорси, этой вертушкой Данаей Торнуорси, теперь Данаей Белью, бросил
его в объятия матери Джун. Может быть, следовало помешать этому браку:
они были слишком молоды. Но после того, как уязвимое место Джо обнаружи-
лось, он хотел возможно скорее видеть его женатым. А через четыре года
разразилась катастрофа. Оправдать поведение сына во время этой катастро-
фы было, конечно, невозможно; здравый смысли воспитание - комбинация
всемогущих факторов, заменявших старому Джолиону принципы, - твердили об
этой невозможности, но сердце его возмущалось. Суровая неумолимость всей
этой истории не знала снисхождения к человеческим сердцам. Осталась Джун
- песчинка с пламенеющими волосами, которая завладела им, обвилась,
сплелась вокруг него - вокруг его сердца, созданного для того, чтобы
быть игрушкой и любимым прибежищем крохотных, беспомощных существ. С ха-
рактерной для него проницательностью он видел, что надо расстаться или с
сыном, или с ней - полумеры здесь не могли помочь. В этом и заключалась
трагедия. И крохотное беспомощное существо победило. Он не мог служить
двум богам и простился со своим сыном.
Эта разлука длилась до сих пор.
Он предложил молодому Джолиону денежную помощь, несколько меньшую,
чем прежде, но сын отказался принять ее, и может быть, этот отказ оскор-
бил его больше, чем все остальное, потому что теперь исчезла последняя
отдушина для его чувства, не находившего иного выхода, и появилось столь
ощутимое, столь реальное доказательство разрыва, какое может дать только
контракт на передачу собственности - заключение такого контракта или
расторжение его.
Обед показался ему пресным. Шампанское было, как несладкая, горькова-
тая водичка, - ничего похожего на "Вдову Клико" прежних лет.
За чашкой кофе ему пришла мысль съездить в оперу. Он посмотрел в
"Таймс" программу на сегодняшний вечер - к другим газетам старый Джолион
питал недоверие. Давали "Фиделио".
Благодарение богу, что не какая-нибудь новомодная немецкая пантомима
этого Вагнера.
Надев старый цилиндр с выпрямившимися от долгой носки полями и
объемистой тульей, цилиндр, казавшийся эмблемой прежних лучших времен, и
вынув старую пару очень тонких светлых перчаток, распространявших
сильный запах кожи вследствие постоянного соседства с портсигаром, ле-
жавшем в кармане его пальто, он уселся в кэб.
Кэб весело загромыхал по улицам, и старый Джолион удивился, заметив
на них необычайное оживление.
"Отели, вероятно, загребают уйму денег", - подумал он. Несколько лет
назад этих отелей ив помине не было. Он с удовлетворением подумал о зе-
мельных участках, имевшихся у него в этих местах. Вероятно, поднимаются
в цене с каждым днем. Какое здесь движение!
Но вслед за этим он предался странным, отвлеченным размышлениям, со-
вершенно необычным для Форсайтов, в чем отчасти и заключался секрет его
превосходства над ними. Какие все-таки песчинки люди, и сколько их! И
что со всеми нами будет?
Он оступился, выходя из кэба, заплатил кэбмену ровно столько, сколько
полагалось, прошел к кассе за билетом в кресла и остановился, держа ко-
шелек в руке, - он всегда носил деньги в кошельке, не одобряя привычки
рассовывать их прямо по карманам, как теперь делает молодежь. - Кассир
выглянул из окошечка, как старый пес из конуры.
- Кого я вижу! - сказал он удивленным голосом. - Да это мистер Джоли-
он Форсайт! Так и есть! Давненько не видались, сэр. Да! Теперь времена
совсем другие! Ведь вы с братом, и мистер Трэкуэр, и мистер Николае
Трефри брали у нас шесть или семь кресел на каждый сезон. Как поживаете,
сэр? Мы с вами не молодеем!
У старого Джолиона заблестели глаза; он уплатил гинею. Его еще не за-
были. Под звуки увертюры он проследовал в зал, как старый боевой конь на
поле битвы.
Сложив цилиндр, он опустился в кресло, привычным жестом вынул из кар-
мана перчатки и поднял к глазам бинокль, чтобы как следует осмотреть
весь театр. Опустив наконец бинокль на сложенный цилиндр, он обратил
