можно было захватить побольше свежего воздуха, стоял близнец Суизина,
Джемс, - "толстый и тощий", прозвал их старый Джолион. Как и Суизин,
Джемс был более шести футов роста, но очень худой, словно ему с самого
рождения суждено было искупать своей худобой чрезмерную дородность бра-
та. Джемс стоял, как всегда, сгорбившись, и хмуро поглядывал по сторо-
нам; в его серых глазах застыла какая-то тревожная мысль, от которой он
время от времени отвлекался и обводил окружающих быстрым, беглым взгля-
дом; запавшие щеки с двумя параллельными складками и выдававшуюся вперед
чисто выбритую длинную верхнюю губу обрамляли густые пушистые бакенбар-
ды. В руках он вертел фарфоровую вазу. Немного дальше его единственный
сын Сомс, бледный, гладко выбритый, с темными редеющими волосами, слушал
какую-то даму в коричневом платье, выпятив подбородок, склонив голову
набок и скорчив вышеупомянутую презрительную гримасу, словно он фыркал.
Джордж, услышав про шляпу, усмехнулся. Совершенно ясно, что Боснии хотел
пошутить! Джордж был любителем таких шуток.
- Заносчивый юноша, - сказал он, - настоящий пират! И это mot [1]
"пират" передавалось из уст в уста и наконец окончательно закрепилось за
Боснии.
После случая со шляпой все три тетки накинулись на Джун:
- Как ты позволяешь ему такие выходки, милочка! Джун не замедлила от-
ветить тем властным тоном, каким всегда говорило это крохотное существо
- воплощение воли:
- Ну и что ж такого? Филу совершенно безразлично, что носить!
Никто не поверил столь дикому ответу - Безразлично, что носить? Нет,
нет!
Но что же представлял собой этот молодой человек, который сделал
столь удачный шаг, обручившись с Джун - наследницей старого Джолиона? Он
был архитектор, - но ведь это недостаточная причина, чтобы носить такую
шляпу. Среди Форсайтов архитекторов не было, но кто-то из них знал двух
архитекторов, которые никогда бы не явились с официальным визитом в та-
кой шляпе в самый разгар лондонского сезона. Подозрительно, да, очень
подозрительно!..
Джун, конечно, ничего особенного в этом не видел, хотя, несмотря на
свои неполные девятнадцать лет, она слыла очень придирчивой особой. Раз-
ве не она сказала миссис Сомс, которая так прекрасно одевается, что
перья вульгарны? И миссис Сомс действительно перестала носить перья Вот
что могла натворить маленькая Джун своей бесцеремонностью.
Однако ни опасения, ни скептицизм, ни самое откровенное недоверие не
помешали Форсайтам собраться у старого Джолиона. Приемы на Стэнхоп-Гейт
стали большой редкостью; за последние двенадцать лет их не устраивали -
да, ни одного приема с тех пор, как умерла старая миссис Джолион.
Никогда еще на Стэнхоп-Гейт не было такого полного сборища. Каким-то
таинственным образом сплотившись, несмотря на все свое различие, Форсай-
ты вооружились против общей опасности. Словно стадо, увидевшее на лугу
собаку, они стояли голова в голову, плечо к плечу, готовые кинуться и
затоптать чужака насмерть. Они пришли сюда также и затем, чтобы разуз-
нать, какие надо готовить подарки. Вопрос о свадебных подарках разрешал-
ся обычно так: "Что ты собираешься дарить? Николае дарит ложки". Но ведь
от жениха тоже многое зависело. Если жених одет опрятно, даже щеголева-
то, и по виду состоятельный, ему нужно дарить хорошие вещи, ибо он на
это рассчитывает. И в конце концов каждый дарил то, что следовало; спи-
сок подарков устанавливался всей Семьей примерно так же, как устанавли-
вается курс на бирже, а детали разрабатывались на Бэйсуотер-Род в прос-
торном, выходившем окнами в парк кирпичном особняке Тимоти, где жили те-
ти Энн, Джули и Эстер.
Беспокойство Форсайтов вполне объяснялось уже одним упоминанием о
шляпе. Какой нелепостью, какой ошибкой было бы для любой семьи, уделяю-
щей столько внимания внешности (что вечно будет служить отличительной
чертой могучего класса буржуазии), испытывать в этом случае что-либо,
кроме беспокойства!
Виновник всего этого беспокойства стоял у дальней двери и разговари-
вал с Джун. Его кудрявые волосы были взъерошены - не оттого ли, что все
вокруг казалось ему странным? К тому же он словно подсмеивался про себя
над чем-то.
Джордж сказал потихоньку своему брату Юстасу:
- Он еще даст отсюда тягу, этот лихой пират!
"Странный молодой человек", как впоследствии назвала Босини миссис
Смолл, был среднего роста, крепкого сложения, со смугло-бледным лицом,
усами пепельного цвета и резко обозначенными скулами. Покатый лоб, выс-
тупающий шишками, напоминал те лбы, что видишь в зоологическом саду в
клетках со львами. Его карие глаза принимали порой рассеянное, от-
сутствующее выражение. Кучер старого Джолиона, возивший как-то Джун и
Босини в театр, выразился о нем в разговоре с лакеем так:
- Я что-то не разберусь в нем. Здорово смахивает на полудикого лео-
парда...
Время от времени кто-нибудь из Форсайтов подходил поближе, описывал
около Босини круг и внимательно оглядывал его.
Джун, эта "копна волос плюс характер", как кто-то сказал про нее, эта
крошка с бесстрашным взглядом синих глаз, твердым подбородком, ярким ру-
мянцем и золотисторыжими волосами, слишком пышными для такого узенького
личика и хрупкой фигурки, стояла перед своим женихом, охраняя его от
этого праздного любопытства.
Высокая, прекрасно сложенная женщина, которую ктото из Форсайтов
сравнил однажды с языческой богиней, смотрела на эту пару, еле заметно
улыбаясь.
Ее руки в серых лайковых перчатках лежали одна на другой, она склони-
ла голову немного набок, и мужчины, стоявшие поблизости, не могли отор-
вать глаз от этого спокойного, очаровательного лица. Ее тело чуть пока-
чивалось, и казалось, что достаточно движения воздуха, чтобы поколебать
его равновесие. В ее щеках чувствовалось тепло, хотя румянца на них не
было; большие темные глаза мягко светились. Но мужчины смотрели на ее
губы, в которых таился вопрос и ответ, на ее губы с еле заметной улыб-
кой; они были нежные, чувственные и мягкие; казалось, что от них исходит
тепло и благоухание, как исходит тепло и благоухание от цветка.
Молодая пара, находившаяся под таким наблюдением, не замечала этой
безмолвной богини. Архитектор, первым обратив на нее внимание, спросил,
кто она.
И Джун подвела своего жениха к женщине с прекрасной фигурой.
- Ирэн - мой самый большой друг, - сказала она, - извольте и вы под-
ружиться!
Выслушав приказание молоденькой хозяйки, они улыбнулись, и в эту ми-
нуту Сомс Форсайт безмолвно появился позади прекрасно сложенной женщины,
которая была его женой, и сказал:
- Познакомь и меня!
Он редко оставлял Ирэн одну в обществе и, даже когда светские обязан-
ности разъединяли их, следил за ней глазами, в которых сквозила странная
настороженность и тоска.
У окна отец Сомса, Джемс, все еще разглядывал марку на фарфоровой ва-
зе.
- Удивляюсь, как Джолион разрешил эту помолвку, - обратился он к тете
Энн. - Говорят, что свадьба отложена бог знает на сколько. У этого Боси-
ни (он сделал ударение на первом слоге) ничего нет за душой. Когда Уи-
нифрид выходила за Дарти, я заставил его оговорить каждый пенни - и хо-
рошо сделал, а то бы они остались ни с чем!
Тетя Энн взглянула на него из глубины бархатного кресла. На лбу у нее
были уложены седые букли - букли, которые, не меняясь десятилетиями,
убили у членов семьи всякое ощущение времени. Тетя Энн промолчала, она
берегла свой старческий голос и говорила редко, но Джемсу, совесть у ко-
торого была неспокойна, ее взгляд сказал больше всяких слов.
- Да, - проговорил он, - у Ирэн не было своих средств, но что я мог
поделать? Сомсу не терпелось; он так увивался около нее, что даже поху-
дел.
Сердито поставив вазу "а рояль, он перевел взгляд на группу у дверей.
- Впрочем, я думаю, - неожиданно добавил он, - что это к лучшему.
Тетя Энн не попросила разъяснить это странное заявление. Она поняла
мысль брата. Если у Ирэн нет своих средств, значит она не наделает оши-
бок; потому что ходили слухи... ходили слухи, будто она просит отдельную
комнату, но Сомс, конечно, не...
Джемс прервал ее размышления.
- А где же Тимоти? - спросил он. - Разве он не приехал?
Сквозь сжатые губы тети Энн прокралась нежная улыбка.
- Нет, Тимоти решил не ездить; сейчас свирепствует дифтерит, а он так
подвержен инфекции.
Джемс ответил:
- Да, он себя бережет. Я вот не имею возможности так беречься.
И трудно сказать, чего было больше в этих словах - восхищения, завис-
ти или презрения.
Тимоти и в самом деле показывался редко. Самый младший в семье, изда-
тель по профессии, он несколько лет назад, когда дела шли как нельзя
лучше, почуял возможность застоя, который, правда, еще не наступил, но,
по всеобщему мнению, был неминуем, и, продав свою долю в издательстве,
выпускавшем преимущественно книги религиозного содержания, поместил
весьма солидный капитал в трехпроцентные консоли. Этим поступком он сра-
зу же поставил себя в обособленное положение, так как ни один Форсайт
еще не довольствовался меньшим, чем четыре процента; и эта обособлен-
ность медленно, но верно расшатала дух человека, и так уже наделенного
чрезмерной осторожностью. Тимоти стал почти мифическим существом -
чем-то вроде символа обеспеченного дохода, без которого немыслима фор-
сайтская вселенная. Он не решился на такой неблагоразумный поступок, как
женитьба, и ни при каких обстоятельствах не захотел обзаводиться детьми.
Джемс снова заговорил, постукивая пальцем по фарфоровой вазе:
- Не настоящий Вустер. Джолион, наверно, рассказывал тебе про этого
молодого человека. Насколько мне известно, у него нет ни дела, ни дохо-
дов, ни сколько-нибудь серьезных связей; но я ведь ничего не знаю - мне
никогда ничего не рассказывают.
Тетя Энн покачала головой. По ее старческому лицу с орлиным носом и
квадратным подбородком пробежала дрожь; она стиснула свои худые паучьи
лапки и переплела пальцы, как бы незаметно набираясь силы воли.
Старшая из всех Форсайтов, тетя Энн занимала в семье не совсем обыч-
ное положение. Беспринципные эгоисты - впрочем, не в большей степени,
чем их ближние, - Форсайты пасовали перед неподкупной тетей Энн, а когда
приходилось поступать уж очень беспринципно, им не оставалось ничего
другого, как стараться избегать встреч с ней.
Заложив одна за другую свои длинные худые ноги, Джемс, все еще стояв-
ший у окна, снова заговорил:
- Джолион, конечно, сделает по-своему. У него нет детей... - и зап-
нулся, вспомнив о существовании сына Джолиона, молодого Джолиона, отца
Джун, который натворил таких дел в прошлом и погубил себя, бросив жену и
ребенка ради какой-то гувернантки. - Впрочем, - поторопился добавить
Джемс, - пусть делает как знает, я думаю, он может себе разрешить это. А
сколько он даст ей? Наверно, тысячу в год, ведь у него больше нет нас-
ледников.
Он протянул руку щеголеватому, чисто выбритому человеку с почти голым
черепом, длинным кривым носом, полными губами и холодным взглядом серых
глаз, смотревших из-под прямых бровей.
- А, Ник, - пробормотал он, - как поживаешь?
Николае Форсайт, подвижной, как птица, и похожий на развитого не по
летам школьника (совершенно законным путем он нажил солидный капитал,
будучи директором нескольких компаний), вложил в холодную ладонь Джемса
кончики своих еще более холодных пальцев и быстро отдернул их.
- Скверно, - с надутым видом сказал он, - последнюю неделю чувствую
себя очень скверно; не сплю по ночам. Доктор никак не разберет, в чем
дело. Неглупый малый - иначе я не стал бы с ним возиться, - но кроме
счетов я от него ничего не вижу.
- Доктора! - с раздражением сказал Джемс. - У меня в доме перебывали
все, какие только есть в Лондоне.
А проку от них? Наговорят вам с три короба, и только. Вот, например,
