так), должен был узнать об этих сокровищах; но будучи истым Форсайтом,
хотя всего-навсего восьми лет от роду, он не обмолвился ни словом о са-
мом дорогом его сердцу - об оловянных солдатиках в витрине игрушечного
магазина, которые отец обещал подарить ему. Эта вещь казалась Джолли
бесценной; лучше даже не заикаться о ней, чтобы не искушать судьбу.
Солнце, пробравшись сквозь листву, играло на этой маленькой группе,
на представителях трех поколений, спокойно сидевших под грушевым дере-
вом, которое уже давно не приносило плодов.
Морщинистое лицо старого Джолиона покраснело пятнами, как краснеют на
солнце лица стариков. Он взял Джолли за руку; мальчик вскарабкался ему
на колени; и маленькая Холли, зачарованная этим зрелищем, подобралась к
ним поближе; пес Балтазар принялся ритмически почесывать себе спину.
Вдруг миссис Джолион встала и быстро пошла к дому; минутой позже муж
пробормотал какое-то извинение и ушел за ней. Старый Джолион остался
один с внуками.
И природа со свойственной ей тонкой иронией принялась за старого Джо-
лиона, испытывая на его сердце свой закон циклического чередования. Та
нежность к детям, та страстная любовь к росткам жизни, которая заставила
его однажды бросить сына и пойти за Джун, теперь заставляла его бросить
Джун и пойти за этими совсем крохотными существами. Молодость незатухаю-
щим пламенем горела в сердце старого Джолиона, и к молодости он потянул-
ся, к пухлым ручонкам, таким шаловливым и требующим такой заботы о себе,
к пухлым личикам - то важным, то веселым, к звонким голосам, громкому,
захлебывающемуся смеху, к настойчивым цепким пальцам, к этим крошкам,
копошившимся у его ног, - ко всему, что было молодо, молодо и еще раз
молодо. В его глазах появилась нежность, нежным стал голос и худые, со
вздутыми венами руки, нежность затеплилась у него в сердце. И крохотные
создания сразу же нашли здесь убежище для своих забав, убежище, где их
никто не тронет, где можно и поболтать, и посмеяться, и поиграть; и
вскоре плетеное кресло и те, кто сидел в нем, стали, как солнце, излу-
чать радость, царившую во всех трех сердцах.
Но молодой Джолион, последовавший за женой в комнаты, чувствовал себя
по-иному.
Он нашел жену в кресле перед зеркалом; она сидела, закрыв лицо рука-
ми.
Плечи ее вздрагивали от рыданий. Эта способность так легко подда-
ваться горю всегда была непонятна молодому Джолиону. Сотни раз приходи-
лось ему быть свидетелем таких вспышек отчаяния; он и сам не знал, как
удавалось переносить их, ибо ему не верилось, что это всего лишь вспыш-
ки, что последний час их совместной жизни еще не пробил.
А ночью она обхватит его шею руками и скажет: "Зачем я тебя мучаю,
Джо!" - как бывало уже сотни раз.
Он протянул руку и незаметно спрятал в карман футляр с бритвой.
"Я не могу здесь оставаться, - думал молодой Джолион, - надо идти ту-
да!" Не говоря ни слова, он вышел из комнаты в сад.
Старый Джолион усадил Холли на колени; она завладела его часами;
Джолли, весь побагровевший, пытался показать, что умеет стоять на голо-
ве. Пес Балтазар сидел вплотную у стола, не сводя глаз с печенья.
Молодой Джолион почувствовал недоброе желание нарушить эту идиллию.
Зачем отец явился сюда и так взволновал его жену?
После всех этих лет - такое потрясение! Он должен был сам догадаться;
должен был предупредить их; но разве Форсайту придет когда-нибудь в го-
лову, что его поведение может причинить неприятность другим! Молодой
Джолион был несправедлив к отцу.
Он резко заговорил с детьми, послав их пить чай в комнаты. Удивленные
его резкостью - отец никогда еще не разговаривал с ними таким тоном, -
они пошли, взявшись за руки, и, уходя, Холли несколько раз оглянулась
через плечо.
Молодой Джолион налил себе и отцу чаю.
- Жена немного нездорова сегодня, - сказал он, отлично зная, что отцу
понятна причина ее внезапного ухода, и почти ненавидя старика за то, что
тот сидит с таким невозмутимым видом.
- У тебя славный домик, - сказал старый Джолион, пристально глядя на
сына. - Ты снимаешь его?
Молодой Джолион кивнул.
- Хотя самый район мне не нравится, - сказал старый Джолион, - очень
убогий.
Молодой Джолион ответил:
- Да, у нас убого.
Теперь молчание прерывал только пес Балтазар, почесывавший себе спи-
ну.
Старый Джолион сказал просто:
- Я, должно быть, напрасно пришел, Джо, но мне так тоскливо одному!
В ответ на эти слова молодой Джолион встал и положил руку отцу на
плечо.
В соседнем доме кто-то бесконечно наигрывал на расстроенном рояле "La
donna e mobile"; на садик спустилась тень, солнце доходило теперь только
до задней стены, на которой, греясь в последних лучах, пристроилась кош-
ка; ее желтые глаза сонно поглядывали вниз на Балтазара. Издалека доно-
сился глухой шум уличного движения; увитые плющом стены садика скрывали
все, кроме неба, дома и грушевого дерева, верхушку которого все еще зо-
лотило солнце.
Некоторое время они сидели, изредка перекидываясь словами. Потом ста-
рый Джолион собрался уходить, и о его дальнейших посещениях ничего ска-
зано не было.
Он вышел от сына с горечью на сердце. Какой жалкий домишко! И он
вспомнил о большом пустынном доме на Стэнхоп-Гейт, достойной резиденции
для Форсайта, с громадной бильярдной и гостиной, куда по целым неделям
никто не заходил.
Эта женщина, лицо которой ему даже понравилось, какая она чувстви-
тельная! Джолиону, должно быть, очень трудно с ней ладить. А дети, что
за прелесть! Как это все тяжело и нелепо!
Он пошел по направлению к Эджуэр-Род между двумя рядами маленьких до-
миков, вызывавших у него мысли (ничем, конечно, не оправданные, но пред-
рассудки Форсайтов священны) о всевозможных непозволительных историях.
Так называемое общество - болтливые мегеры и всякий сброд - произнес-
ло приговор его плоти и крови! Старые бабы! Он стукнул по тротуару зон-
тиком, точно хотел вогнать его в самое сердце жалкого общества, осмелив-
шегося отвергнуть его сына и сына его сына, в котором он мог бы снова
жить на старости лет.
Старый Джолион гневно стукнул зонтиком; но ведь он сам вот уже пят-
надцать лет следовал законам этого общества и только сегодня изменил им!
Он вспомнил Джун, ее покойную мать и всю катастрофу, и прежняя горечь
поднялась в нем. Тяжелая история!
Путь до Стэнхоп-Гейт был долгий, потому что, словно назло самому се-
бе, старый Джолион, чувствуя сильную усталость, шел всю дорогу пешком.
Вымыв внизу руки, старый Джолион пошел в ожидании обеда в столовую -
единственную комнату, где он проводил время, когда Джун не бывало дома:
здесь не так тоскливо одному Вечерняя газета еще не пришла; "Таймс" он
уже просмотрел, значит делать было решительно нечего.
Окна столовой выходили на спокойную улицу, и в комнате было очень ти-
хо. Старый Джолион не любил собак, но сейчас он обрадовался бы и такому
обществу. Его взгляд, блуждающий по стенам, остановился на картине "Гол-
ландские рыбачьи лодки на закате" - гордость всей его коллекции. Сейчас
она не доставила ему никакого удовольствия. Он закрыл глаза. Тоскливо
одному! Жаловаться бесполезно, он прекрасно знает это, но трудно сдер-
жать себя. Жалкий старик, всегда был жалким - хватки не было в жизни!
Такие мысли бродили в голове старого Джолиона.
Лакей пришел накрыть на стол и, решив, что хозяин спит, старался дви-
гаться с величайшей осторожностью. Этот бородач носил также и усы, что
вызывало большие сомнения у многих членов семьи, особенно у тех, кто,
подобно Сомсу, кончил закрытую школу и с сугубой щепетильностью разби-
рался в таких вопросах. В самом деле, разве он похож на лакея? Игриво
настроенные умы называли его "дядин сектант". Джордж, известный остряк,
прозвал его "миссионером".
Лакей с неподражаемой мягкостью бесшумно двигался между большим поли-
рованным буфетом и большим полированным столом.
Старый Джолион наблюдал за ним, притворившись спящим. Низкая душонка
- он всегда считал его таким - только и думает, как бы отделаться поско-
рей и удрать на скачки, или к своей даме, или черт его знает куда! Туне-
ядец! А как разжирел! И ни малейшего чувства привязанности к своему хо-
зяину!
Но тут против его собственной воли старым Джолионом вдруг завладела
обычная склонность пофилософствовать, которая так сильно выделяла его из
среды остальных Форсайтов.
В конце концов, разве лакей обязан чувствовать привязанность к хозяи-
ну? Ведь за это не платят, значит нечего с него и требовать. В этом мире
нельзя надеяться на бескорыстные чувства. В другом, может быть, все пой-
дет поиному, кто знает, кто может угадать? И он снова закрыл глаза.
Упорно продолжая заниматься своим делом, лакей бесшумно доставал по-
суду из разных отделений буфета. Он ни разу не повернулся к старому Джо-
лиону лицом, вероятно, стараясь скрыть неприглядность своих манипуляций,
заключавшуюся в том, что они совершались в присутствии хозяина; время от
времени он дышал украдкой на серебро и протирал его кусочком замши. Мож-
но было подумать, что лакей размышляет, достаточно ли вина в графинах,
которые он осторожно нес к столу, высоко держа их в руках и покрови-
тельственно прикрывая сверху бородой. Кончив приготовления, он с минуту
глядел на хозяина, и в его зеленоватых глазах было презрение.
В конце концов, хозяин у него старая развалина, совсем сдал старик!
Тихо, как кошка, он прошел через комнату к звонку. Было приказано:
"обед в семь". Хозяин спит. Ну что ж, он его живо разбудит; успеет выс-
паться за ночь! Надо и о себе подумать: в половине девятого его ждут в
клубе.
В ответ на звонок в столовую вошел мальчик с серебряной суповой мис-
кой. Лакей принял от него миску и поставил на стол, потом остановился в
дверях и, словно обращаясь к большому обществу, провозгласил торжествен-
ным голосом:
- Кушать подано, сэр!
Старый Джолион медленно поднялся с кресла и перешел к столу обедать.
VIII
ПРОЕКТ ДОМА ГОТОВ
Все Форсайты, как это общеизвестно, живут в раковинах, подобно тому
чрезвычайно полезному моллюску, который идет в пищу как величайший дели-
катес; другими словами, в натуральном виде Форсайты никогда не встреча-
ются, а если и встречаются, то никто их не узнает без этой оболочки,
сотканной из различных обстоятельств их жизни, их имущества, знакомств и
жен, без всего того, что на каждом шагу сопутствует им в этом мире, ки-
шащем тысячами других Форсайтов, запрятанных в такие же оболочки. Предс-
тавить себе Форсайта без раковины немыслимо, в таком случае он уподобил-
ся бы роману без интриги, что, как известно, явление противоестествен-
ное.
На взгляд Форсайтов, Босини жил без такой оболочки; по-видимому, он
принадлежал к тому редкостному и незадачливому типу мужчин, которые
шествуют по своему пути в окружении обстоятельств чужой жизни, чужого
имущества, чужих знакомых и чужих жен.
Его квартира в верхнем этаже дома на Слоун-стрит, с дощечкой на две-
рях, на которой было написано "Архитектор Филип Бейнз Босини", не имела
ничего общего с жилищами Форсайтов, Гостиной у Босини не было, а такие
необходимые в обиходе вещи, как диван, кресло, трубки, винный погребец,
книги и домашние туфли, хранились в большой нише, отгороженной от рабо-
чей комнаты ширмой. Мебель в деловой половине его квартиры была самая
обычная; бюро с множеством ящичков, круглый дубовый стол, складной умы-
вальник, несколько стульев и еще один стол очень больших размеров, зава-
ленный рисунками и чертежами. Джун два раза пила здесь чай под охраной
тетки Босини.
Предполагалось, что позади рабочей комнаты имеется спальня.
Насколько семье Форсайтов удалось выяснить, доходы Босини сводились к
сорока фунтам в год за консультацию в двух строительных конторах, слу-
