ную, с понимающим видом убежала вниз, в кухню.
Джун задержалась на секунду перед небольшим старинным зеркалом в се-
ребряной раме, висевшим над дубовым сундучком, - стройная, горделивая
фигурка, решительное личико, белое платье, вырезанное полумесяцем вокруг
шеи, слишком тоненькой для такой копны золотисто-рыжих вьющихся волос.
Она тихонько открыла дверь в гостиную, чтобы захватить Босини врасп-
лох. В комнате плавал сладкий, душный запах цветущих азалий.
Джун глубоко вдохнула аромат и услышала его голос не в самой комнате,
а где-то совсем близко:
- Мне так хотелось поговорить с вами, а теперь уже нет времени!
Голос Ирэн ответил:
- А за обедом?
- Как можно говорить, когда...
Первой мыслью Джун было уйти, но вместо этого она прошла через всю
комнату к стеклянной двери, выходившей во дворик. Запах азалий шел отту-
да, и спиной к Джун, низко склонясь над золотисто-розовыми цветами, сто-
яли ее жених и Ирэн.
Молча, но не чувствуя ни малейшего стыда, с пылающим лицом и горящими
гневом глазами девушка смотрела на них.
- Приезжайте в воскресенье одна, я покажу вам дом.
Джун видела, как Ирэн взглянула на него поверх азалий. Это не был
взгляд кокетки - нет, Джун уловила в нем нечто худшее для себя: так мог-
ла смотреть только женщина, боявшаяся сказать своим взглядом слишком
много.
- Я обещала поехать кататься с дядей...
- С тем толстым? Пусть привезет вас в Робин-Хилл; каких-нибудь десять
миль - и лошади его промнутся.
- Бедный дядя Суизин!
Запах азалий повеял Джун в лицо; она почувствовала дурноту и головок-
ружение.
- Приезжайте! Я прошу вас!
- Зачем?
- Мне нужно, чтобы вы приехали, я думал, что вы хотите помочь мне.
Девушке показалось, что ответ прозвучал так мягко, словно это затре-
петали цветы:
- Я и хочу помочь!
Джун шагнула в открытую дверь.
- Как здесь душно! - сказала она. - Я задыхаюсь от этого запаха!
Ее глаза, гневные, смелые, смотрели им прямо в лицо.
- Вы говорили о доме? Я его еще не видела, давайте поедем в воскре-
сенье!
Румянец сбежал с лица Ирэн.
- В воскресенье я поеду кататься с дядей Суизином, - ответила она.
- С дядей Суизином! Вот еще. Его можно отставить!
- Нет, это не в моих привычках!
Раздались шаги. Джун обернулась и увидела Сомса.
- Ну что ж, все ждут обеда, - сказала Ирэн, со странной улыбкой пере-
водя взгляд с одного лица на другое, - а обед ждет нас.
II
ПРАЗДНИК ДЖУН
Обед начался в молчании: Джун сидела напротив Ирэн, Босини - напротив
Сомса.
В молчании был съеден суп - прекрасный, хотя чуточку и густоватый;
подали рыбу. В молчании разложили ее по тарелкам.
Босини отважился:
- Сегодня первый весенний день.
Ирэн тихо отозвалась:
- Да, первый весенний день.
- Какая это весна! - сказала Джун. - Дышать нечем!
Никто не возразил ей.
Рыбу унесли - чудесную дуврскую камбалу. И Билсон подала бутылку шам-
панского, закутанную вокруг горлышка белой салфеткой.
Сомс сказал:
- Шампанское сухое.
Подали отбивные котлеты, украшенные розовой гофрированной бумагой.
Джун отказалась от них, и снова наступило молчание.
Сомс сказал:
- Советую тебе съесть котлету, Джун. Больше ничего не будет.
Но Джун снова отказалась, и котлеты унесли.
Ирэн спросила:
- Фил, вы слышали моего дрозда?
Босини ответил:
- Как же! Он теперь заливается по-весеннему. Я еще в сквере его слы-
шал, когда шел сюда.
- Он такая прелесть!
- Прикажете салату, сэр?
Унесли и жареных цыплят.
Заговорил Сомс:
- Спаржа неважная. Босини, стаканчик хереса к сладкому? Джун, ты сов-
сем ничего не пьешь!
Джун сказала:
- Ты же знаешь, что я никогда не пью. Вино - гадость!
Подали яблочную шарлотку на серебряном блюде. И, улыбаясь, Ирэн ска-
зала:
- Азалии в этом году необыкновенные!
Босини пробормотал в ответ:
- Необыкновенные! Совершенно изумительный запах!
Джун сказала:
- Не понимаю, как можно восхищаться этим запахом! Билсон, дайте мне
сахару, пожалуйста.
Ей подали сахар, и Сомс заметил:
- Шарлотка удалась!
Шарлотку унесли. Наступило долгое молчание. Ирэн подозвала Билсон и
сказала:
- Уберите азалии. Мисс Джун не нравится их запах.
- Нет, пусть стоят, - сказала Джун.
По маленьким тарелочкам разложили французские маслины и русскую икру.
И Сомс спросил:
- Почему у нас не бывает испанских маслин?
Но никто не ответил ему.
Маслины убрали. Подняв бокал, Джун попросила:
- Налейте мне воды, пожалуйста.
Ей налили. Принесли серебряный поднос с немецкими сливами. Долгая па-
уза. Все мирно занялись едой.
Босини пересчитал косточки:
- Нынче - завтра - сбудется...
Ирэн докончила мягко:
- Нет... Какой сегодня красивый закат! Небо красное как рубин.
Он ответил:
- А сверху тьма.
Глаза их встретились, и Джун воскликнула презрительным тоном:
- Лондонский закат!
Подали египетские сигареты в серебряном ящичке. Взяв одну. Сомс спро-
сил:
- Когда начало спектакля?
Никто не ответил; подали турецкий кофе в эмалевых чашечках.
Ирэн сказала, спокойно улыбаясь:
- Если бы...
- Если бы что? - спросила Джун.
- Если бы всегда была весна!
Подали коньяк; коньяк был старый, почти бесцветный. Сомс сказал:
- Боснии, наливайте себе.
Боснии выпил рюмку коньяку; все поднялись из-за стола.
- Позвать кэб? - спросил Сомс.
Джун ответила:
- Нет. Принесите мне пальто, Билсон.
Пальто принесли.
Ирэн подошла к окну и тихо сказала:
- Какой чудесный вечер! Вон уж и звезды.
Сомс прибавил:
- Ну, желаю вам хорошо провести время.
Джун ответила с порога:
- Благодарю. Пойдемте, Фил.
Боснии отозвался:
- Иду.
Сомс улыбнулся язвительной улыбкой и сказал:
- Всего хорошего!
Стоя в дверях, Ирэн провожала их взглядом.
Боснии крикнул:
- Спокойной ночи!
- Спокойной ночи! - мягко ответила Ирэн.
Джун потащила жениха на империал омнибуса, сказав, что ей хочется по-
дышать воздухом, и всю дорогу просидела молча, подставив лицо ветру.
Кучер оглянулся на них разок-другой, собираясь пуститься в разговор,
но передумал. Не очень-то веселая парочка! Весна хозяйничала и у него в
крови. Ему не терпелось поболтать, он причмокивал губами, размахивал
кнутом, подгоняя лошадей, и даже они, бедняжки, учуяли весну и целых
полчаса весело цокали копытами по мостовой.
Весь город ожил в этот вечер; ветви в уборе молодой листвы, тянувшие-
ся к небу, ждали, что ветерок принесет им какой-то дар. Недавно зажжен-
ные фонари мало-помалу разгоняли сумрак, и человеческие лица Казались
бледными под их светом, а наверху большие белые облака быстро и легко
летели по пурпурному небу.
Мужчины во фраках шли, распахнув пальто, бойко взбегали по ступенькам
клубов; рабочий люд бродил по улицам; и женщины - Те женщины, которые
гуляют одиночками в этот час, одиночками движутся против течения, - мед-
ленной, выжидающей походкой проходили по тротуару, мечтая о хорошем ви-
не, хорошем ужине да изредка, урывками, о поцелуях, не оплаченных
деньгами.
Эти люди, бесконечной вереницей проходившие в свете уличных фонарей,
под небом, затянутым бегущими облаками, все как один несли с собой будо-
ражащую радость, которую вселило в них пробуждение весны. Все до одного,
как те мужчины в пальто нараспашку, они сбросили с себя броню касты, ве-
рований, привычек и лихо заломленной шляпой, походкой, смехом и даже
молчанием раскрывали то, что единило их всех под этим пылающим страстью
небом.
Боснии и Джун молча вошли в театр и поднялись на свои места в ложе
верхнего яруса. Пьеса уже началась, и полутемный зал с правильными ряда-
ми людей, смотрящих в одном направлении, напоминал огромный сад, полный
цветов, которые повернули головки к солнцу.
Джун еще ни разу в жизни не была в верхнем ярусе. С тех пор как ей
исполнилось пятнадцать лет, она всегда ходила с дедушкой в партер, и не
просто в партер, а на самые лучшие места - в середину третьего ряда кре-
сел, - которые старый Джолион задолго до спектакля заказывал у Грогэна и
Бойнза по дороге домой из Сити; билеты клались во внутренний карман
пальто, туда, где лежал портсигар и неизменная пара кожаных перчаток, а
потом передавались Джун, с тем чтобы она держала их у себя до дня спек-
такля. И в этих креслах они терпеливо высиживали любую пьесу - высокий,
прямой старик с величаво-спокойной седой головой и миниатюрная девушка,
подвижная, возбужденная, с золотисто-рыжей головкой, - а на обратном пу-
ти Джолион неизменно говорил об актере, исполнявшем главную роль:
- Э-э, какое убожество! Ты бы посмотрела Бобсона!
Джун предвкушала много радости от этого вечера: они пошли в театр,
никому не сказавшись, без провожатых; на Стэнхоп-Гейт и не подозревали
об этом - там считалось, что Джун уехала к Сомсу. Джун надеялась полу-
чить вознаграждение за эту маленькую хитрость, на которую она пошла ради
жениха: она надеялась, что сегодняшний вечер разгонит плотное холодное
облако, и их отношения - такие странные, такие мучительные за последнее
время - станут снова простыми и радостными, как это было до зимы. Она
пришла сюда с твердым намерением добиться определенности и теперь смот-
рела на сцену, сдвинув брови, ничего не видя перед собой, крепко стиснув
руки. Ревнивые подозрения терзали и терзали ее сердце.
Может быть, Босини и догадывался о том, что происходит с ней, но виду
он не показывал.
Опустился занавес. Первый акт кончился.
- Здесь страшно жарко! - сказала девушка. - Мне хочется на воздух.
Она была очень бледна, и она прекрасно знала - нервы ее были напряже-
ны, и ничто не могло ускользнуть от ее внимания, - что Босини и неловко
и мучительно с ней.
В глубине театра был балкон, выходивший на улицу; Джун завладела им
и, облокотившись на балюстраду, молча ждала, когда Босини заговорит.
Наконец она не выдержала:
- Я хотела поговорить с вами. Фил.
- Да?
Настороженная нотка в его голосе заставила ее вспыхнуть, слова сами
слетели с губ:
- Вы не позволяете мне быть ласковой с вами; вот уже сколько времени
я...
Босини пристально смотрел на улицу. Он молчал.
Джун горячо продолжала:
- Вы же знаете, ради вас я готова на все - я хочу быть всем для
вас...
С улицы донесся шум, и, смешавшись с ним, пронзительный звонок воз-
вестил о конце антракта. Джун не шевельнулась. В ее душе происходила от-
чаянная борьба. Поставить все на карту? Бросить вызов тому влиянию, той
притягательной силе, которые отнимают у нее Босини? Не в ее характере
было отступать, и она сказала:
- Фил, возьмите меня в Робин-Хилл в воскресенье!
Улыбаясь робкой улыбкой, то и дело сбегавшей с ее губ, прилагая все
старания - какие старания! - к тому, чтобы он не заметил пытливости ее
взгляда, Джун впилась глазами в его лицо, увидела, как оно дрогнуло в
нерешительности, увидела беспокойную складку, залегшую между бровями,
румянец, заливший его щеки. Он ответил:
- Только не в это воскресенье, дорогая, как-нибудь в другой раз.
- Почему не в это? Я не помешаю вам.
Он сделал над собой видимое усилие и сказал:
- Я буду занят.
- Вы поедете с...
Глаза Босини загорелись гневом; он пожал плечами и ответил:
- Я буду занят и не смогу показать вам дом!
Джун до крови закусила губу; она пошла обратно в зал, не сказав
больше ни слова, но не смогла сдержать слезы гнева, залившие ей лицо. К
счастью, огни были уже потушены, и никто не видел ее горя.
Но в мире Форсайтов ни один человек не может считать себя застрахо-
ванным от посторонних взглядов.
Из третьего ряда за ними следили Юфимия - младшая дочь Николаев - и
ее замужняя сестра, миссис Туитимен.
Они рассказали у Тимоти, что видели в театре Джун и ее жениха.
- В партере?
- Нет, не в...
