пальцем золу в своей коротенькой трубке, которой не выпускал изо рта, и
долго сидел он потом, прижмурив слегка очи; и не знали козаки, спал ли
он или все еще слушал. Все походы оставался он дома, но сей раз разобра-
ло старого. Махнул рукою по-козацки и сказал:
- А, не куды пошло! Пойду и я; может, в чем-нибудь буду пригоден ко-
зачеству!
Все козаки притихли, когда выступил он теперь перед собранием, ибо
давно не слышали от него никакого слова. Всякий хотел знать, что скажет
Бовдюг.
- Пришла очередь и мне сказать слово, паны-братья! - так он начал. -
Послушайте, дети, старого. Мудро сказал кошевой; и, как голова козацкого
войска, обязанный приберегать его и пещись о войсковом скарбе, мудрее
ничего он не мог сказать. Вот что! Это пусть будет первая моя речь! А
теперь послушайте, что скажет моя другая речь. А вот что скажет моя дру-
гая речь: большую правду сказал и Тарас-полковник, - дай боже ему по-
больше веку и чтоб таких полковников было побольше на Украйне! Первый
долг и первая честь козака есть соблюсти товарищество. Сколько ни живу я
на веку, не слышал я, паны-братья, чтобы козак покинул где или продал
как-нибудь своего товарища. И те и другие нам товарищи; меньше их или
больше - все равно, все товарищи, все нам дороги. Так вот какая моя
речь: те, которым милы захваченные татарами, пусть отправляются за тата-
рами, а которым милы полоненные ляхами и не хочется оставлять правого
дела, пусть остаются. Кошевой по долгу пойдет с одной половиною за тата-
рами, а другая половина выберет себе наказного атамана. А наказным ата-
маном, коли хотите послушать белой головы, не пригоне быть никому друго-
му, как только одному Тарасу Бульбе. Нет из нас никого, равного ему в
доблести.
Так сказал Бовдюг и затих; и обрадовались все козаки, что навел их
таким образом на ум старый. Все вскинули вверх шапки и закричали:
- Спасибо тебе, батько! Молчал, молчал, долго молчал, да вот наконец
и сказал. Недаром говорил, когда собирался в поход, что будешь пригоден
козачеству: так и сделалось.
- Что, согласны вы на то? - спросил кошевой.
- Все согласны! - закричали козами.
- Стало быть, раде конец?
- Конец раде! - кричали козаки.
- Слушайте ж теперь войскового приказа, дети! - сказал кошевой, выс-
тупил вперед и надел шапку, а все запорожцы, сколько их ни было, сняли
свои шапки и остались с непокрытыми головами, утупив очи в землю, как
бывало всегда между козаками, когда собирался что говорить старший.
- Теперь отделяйтесь, паны-братья! Кто хочет идти, ступай на правую
сторону; кто остается, отходи на левую! Куды бо'льшая часть куреня пере-
ходит, туды и атаман; коли меньшая часть переходит, приставай к другим
куреням.
И все стали переходить, кто на правую, кто на левую сторону. Которого
куреня бо'льшая часть переходила, туда и куренной атаман переходил; ко-
торого малая часть, та приставала к другим куреням; и вышло без малого
не поровну на всякой стороне. Захотели остаться: весь почти Незамайковс-
кий курень, бо'льшая половина Поповичевского куреня, весь Уманский ку-
рень, весь Каневский курень, бо'льшая половина Стебликивского куреня,
бо'льшая половина Тымошевского куреня. Все остальные вызвались идти вдо-
гон за татарами. Много было на обеих сторонах дюжих и храбрых козаков,
Между теми, которые решились идти вслед за татарами, был Череватый, доб-
рый старый козак, Покотыполе, Лемиш, Прокопович Хома; Демид Попович тоже
перешел туда, потому что был сильно завзятого нрава козак - не мог долго
высидеть на месте; с ляхами попробовал уже он дела, хотелось попробовать
еще с татарами. Куренные были: Ностюган, Покрышка, Невылычкий; и много
еще других славных и храбрых козаков захотело попробовать меча и могуче-
го плеча в схватке с татарином. Немало было также сильно и сильно добрых
козаков между теми, которые захотели остаться: куренные Демытрович, Ку-
кубенко, Вертыхвист, Балабан, Бульбенко Остап. Потом много было еще дру-
гих именитых и дюжих козаков: Вовтузенко, Черевыченко, Степан Гуска, Ох-
рим Гуска, Мыкола Густый, Задорожний, Метелыця, Иван Закрутыгуба, Мосий
Шило, Д°гтяренко, Сыдоренко, Пысаренко, потом другой Пысаренко, потом
еще Пысаренко, и много было других добрых козаков. Все были хожалые, ез-
жалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям,
по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам
и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой зем-
ле; изъездили вс° Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в
пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили
немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку. Не
раз драли на онучи дорогие паволоки и оксамиты. Не раз череши у штанных
очкуров набивали все чистыми цехинами. А сколько всякий из них пропил и
прогулял добра, ставшего бы другому на всю жизнь, того и счесть нельзя.
Все спустили по-козацки, угощая весь мир и нанимая музыку, чтобы все ве-
селилось, что ни есть на свете. Еще и теперь у редкого из них не было
закопано добра - кружек, серебряных ковшей и запястьев под камышами на
днепровских островах, чтобы не довелось татарину найти его, если бы, в
случае несчастья, удалось ему напасть врасплох на Сечь; но трудно было
бы татарину найти его, потому что и сам хозяин уже стал забывать, в ко-
тором месте закопал его. Такие-то были козаки, захотевшие остаться и
отмстить ляхам за верных товарищей и Христову веру! Старый козак Бовдюг
захотел также остаться с ними, сказавши: "Теперь не такие мои лета, что-
бы гоняться за татарами, а тут есть место, где опочить доброю козацкою
смертью. Давно уже просил я у бога, чтобы если придется кончать жизнь,
то чтобы кончить ее на войне за святое и христианское дело. Так оно и
случилось. Славнейшей кончины уже не будет в другом месте для старого
козака".
Когда отделились все и стали на две стороны в два ряда куренями, ко-
шевой прошел промеж рядов и сказал:
- А что, панове-братове, довольны одна сторона другою?
- Все довольны, батько! - отвечали козаки.
- Ну, так поцелуйтесь же и дайте друг другу прощанье, ибо, бог знает,
приведется ли в жизни еще увидеться. Слушайте своего атамана, а испол-
няйте то, что сами знаете: сами знаете, что велит козацкая честь.
И все козаки, сколько их ни было, перецеловались между собою. Начали
первые атаманы и, поведши рукою седые усы свои, поцеловались навкрест и
потом взялись за руки и крепко держали руки. Хотел один другого спро-
сить: "Что, пане-брате, увидимся или не увидимся?" - да и не спросили,
замолчали, - и загадались обе седые головы. А козаки все до одного про-
щались, зная, что много будет работы тем и другим; но не повершили, од-
нако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры,
чтобы не дать неприятелю увидеть убыль в козацком войске. Потом все отп-
равились по куреням обедать.
После обеда все, которым предстояла дорога, легли отдыхать и спали
крепко и долгим сном, как будто чуя, что, может, последний сон доведется
им вкусить на такой свободе. Спали до самого заходу солнечного; а как
зашло солнце и немного стемнело, стали мазать телеги. Снарядясь, пустили
вперед возы, а сами, пошапковавшись еще раз с товарищами, тихо пошли
вслед за возами. Конница чинно, без покрика и посвиста на лошадей, слег-
ка затопотела вслед за пешими, и скоро стало их не видно в темноте. Глу-
хо отдавалась только конская топь да скрып иного колеса, которое еще не
расходилось или не было хорошо подмазано за ночною темнотою.
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя не было
ничего видно. А когда сошли и воротились по своим местам, когда увидали
при высветивших ясно звездах, что половины телег уже не было на на мес-
те, что многих, многих нет, невесело стало у всякого на сердце, и все
задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
Тарас видел, как смутны стали козацкие ряды и как уныние, неприличное
храброму, стало тихо обнимать козацкие головы, но молчал: он хотел дать
время всему, чтобы пообыклись они и к унынью, наведенному прощаньем с
товарищами, а между тем в тишине готовился разом и вдруг разбудить их
всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силой, чем прежде,
воротилась бодрость каждому в душу, на что способна одна только славянс-
кая порода - широкая, могучая порода перед другими, что море перед мел-
ководными реками. Коли время бурно, все превращается оно в рев и гром,
бугря и подымая валы, как не поднять их бессильным рекам; коли же без-
ветренно и тихо, яснее всех рек расстилает оно свою неоглядную склянную
поверхность, вечную негу очей.
И повелел Тарас распаковать своим слугам один из возов, стоявший
особняком. Больше и крепче всех других он был в козацком обозе; двойною
крепкою шиною были обтянуты дебелые колеса его; грузно был он навьючен,
укрыт попонами, крепкими воловьими кожами и увязан туго засмоленными ве-
ревками. В возу были вс° баклаги и бочонки старого доброго вина, которое
долго лежало у Тараса в погребах. Взял он его про запас, на торжествен-
ный случай, чтобы, если случится великая минута и будет всем предстоять
дело, достойное на передачу потомкам, то чтобы всякому, до единого, ко-
заку досталось выпить заповедного вина, чтобы в великую минуту великое
бы и чувство овладело человеком. Услышав полковничий приказ, слуги бро-
сились к возам, палашами перерезывали крепкие веревки, снимали толстые
воловьи кожи и попоны и стаскивали с воза баклаги и бочонки.
- А берите все, - сказал Бульба, - все, сколько ни есть, берите, что
у кого есть: ковш, или черпак, которым поит коня, или рукавицу, или шап-
ку, а коли что, то и просто подставляй обе горсти.
И козаки все, сколько ни было их, брали, у кого был ковш, у кого чер-
пак, которым поил коня, у кого рукавица, у кого шапка, а кто подставлял
и так обе горсти. Всем им слуги Тарасовы, расхаживая промеж рядами, на-
ливали из баклаг и бочонков. Но не приказал Тарас пить, пока не даст
знаку, чтобы выпить им всем разом. Видно было, что он хотел что-то ска-
зать. Знал Тарас, что как ни сильно само по себе старое доброе вино и
как ни способно оно укрепить дух человека, но если к нему да присоеди-
нится еще приличное слово, то вдвое крепче будет сила и вина и духа.
- Я угощаю вас, паны-братья, - так сказал Бульба, - не в честь того,
что вы сделали меня своим атаманом, как ни велика подобная честь, не в
честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично
то и другое; не такая теперь перед нами минута. Перед нами дела великого
поту, великой козацкой доблести! Итак, выпьем, товарищи, разом выпьем
поперед всего за святую православную веру: чтобы пришло наконец такое
время, чтобы по всему свету разошлась и везде была бы одна святая вера,
и все, сколько ни есть бусурменов, все бы сделались христианами! Да за
одним уже разом выпьем и за Сечь, чтобы долго она стояла на погибель
всему бусурменству, чтобы с каждым годом выходили из нее молодцы один
одного лучше, один одного краше. Да уже вместе выпьем и за нашу
собственную славу, чтобы сказали внуки и сыны тех внуков, что были ког-
да-то такие, которые не постыдили товарищества и не выдали своих. Так за
веру, пане-братове, за веру!
- За веру! - загомонели все, стоявшие в ближних рядах, густыми голо-
сами.
- За веру! - подхватили дальние; и все что ни было, и старое и моло-
дое, выпило за веру.
- За Сичь! - сказал Тарас и высоко поднял над головою руку.
- За Сичь! - отдалося густо в передних рядах. - За Сичь! - сказали
тихо старые, моргнувши седым усом; и, встрепенувшись, как молодые соко-
лы, повторили молодые: - За Сичь!
И слышало далече поле, как поминали козаки свою Сичь.
- Теперь последний глоток; товарищи, за славу и всех христиан, какие
