рону, и достал его ружейною пулею Кукубенко. Вошла в спинные лопатки ему
горячая пуля, и свалился он с коня. Но и тут не поддался лях, все еще
силился нанести врагу удар, но ослабела упавшая вместе с саблею рука. А
Кукубенко, взяв в обе руки свой тяжелый палаш, вогнал его ему в самые
побледневшие уста. Вышиб два сахарные зуба палаш, рассек надвое язык,
разбил горловой позвонок и вошел далеко в землю. Так и пригвоздил он его
там навеки к сырой земле. Ключом хлынула вверх алая, как надречная кали-
на, высокая дворянская кровь и выкрасила весь обшитый золотом желтый
кафтан его. А Кукубенко уже кинул его и пробился с своими незамайковцами
в другую кучу.
- Эх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! - сказал уманский
куренной Бородатый, отъехавши от своих к месту, где лежал убитый Куку-
бенком шляхтич. - Я семерых убил шляхтичей своею рукою, а такого уб-
ранства еще не видел ни на ком.
И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие
доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвя-
зал от пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем,
дорогим серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюся на память.
И не услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий,
уже раз сбитый им с седла и получивший добрую зазубрину на память. Раз-
махнулся он со всего плеча и ударил его саблей по нагнувшейся шее. Не к
добру повела корысть козака: отскочила могучая голова, и упал обезглав-
ленный труп, далеко вокруг оросивши землю. Понеслась к вышинам суровая
козацкая душа, хмурясь и негодуя, и вместе с тем дивуясь, что так рано
вылетела из такого крепкого тела. Не успел хорунжий ухватить за чуб ата-
манскую голову, чтобы привязать ее к седлу, а уж был тут суровый мсти-
тель.
Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильными крылами,
вдруг останавливается распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой
на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, - так Тарасов сын, Ос-
тап, налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку. По-
багровело еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затянула ему горло
жестокая петля; схватился он было за пистолет, но судорожно сведенная
рука не могла направить выстрела, и даром полетела в поле пуля. Остап
тут же, у его же седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хо-
рунжий для вязания пленных, и его же шнуром связал его по рукам и по но-
гам, прицепил конец веревки к седлу и поволок его через поле, сзывая
громко всех козаков Уманского куреня, чтобы шли отдать последнюю честь
атаману.
Как услышали уманцы, что куренного их атамана Бородатого нет уже в
живых, бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же стали
совещаться, кого выбрать в куренные. Наконец сказали:
- Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные, как
Бульбенка Остапа. Он, правда, младший всех нас, но разум у него, как у
старого человека.
Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не
стал отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, что время
военное и не до того теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж пока-
зал им всем, что недаром выбрали его в атаманы. Почувствовали ляхи, что
уже становилось дело слишком жарко, отступили и перебежали поле, чтоб
собраться на другом конце его. А низенький полковник махнул на стоявшие
отдельно, у самых ворот, четыре свежих сотни, и грянули оттуда картечью
в козацкие кучи. Но мало кого достали: пули хватили по быкам козацким,
дико глядевшим на битву. Взревели испуганные быки, поворотили на козац-
кие таборы, переломали возы и многих перетоптали. Но Тарас в это время,
вырвавшись из засады с своим полком, с криком бросился навпереймы. Пово-
ротило назад все бешеное стадо, испуганное криком, и метнулось на ляшс-
кие полки, опрокинуло конницу, всех смяло и рассыпало.
- О, спасибо вам, волы! - кричали запорожцы, - служили вс° походную
службу, а теперь и военную сослужили! - И ударили с новыми силами на
неприятеля.
Много тогда перебили врагов. Многие показали себя: Метелыця, Шило,
оба Пысаренки, Вовтузенко, и немало было всяких других. Увидели ляхи,
что плохо наконец приходит, выкинули хоругвь и закричали отворять го-
родские ворота. Со скрыпом отворились обитые железом ворота и приняли
толпившихся, как овец в овчарню, изнуренных и покрытых пылью всадников.
Многие из запорожцев погнались было за ними, но Остап своих уманцев ос-
тановил, сказавши: "Подальше, подальше, паны-братья, от стен! Не годится
близко подходить к ним". И правду сказал, потому что со стен грянули и
посыпали всем чем ни попало, и многим досталось. В это время подъехал
кошевой и похвалил Остапа, сказавши: "Вот и новый атаман, а ведет войско
так, как бы и старый!" Оглянулся старый Бульба поглядеть, какой там но-
вый атаман, и увидел, что впереди всех уманцев сидел на коне Остап, и
шапка заломлена набекрень, и атаманская палица в руке. "Вишь ты какой!"
- сказал он, глядя на него; и обрадовался старый, и стал благодарить
всех уманцев за честь, оказанную сыну.
Козаки вновь отступили, готовясь идти к таборам, а на городском валу
вновь показались ляхи, уже с изорванными епанчами. Запеклася кровь на
многих дорогих кафтанах, и пылью покрылись красивые медные шапки.
- Что, перевязали? - кричали им снизу запорожцы.
- Вот я вас! - кричал все так же сверху толстый полковник, показывая
веревку.
И все еще не переставали грозить запыленные, изнуренные воины, и все,
бывшие позадорнее, перекинулись с обеих сторон бойкими словами.
Наконец разошлись все. Кто расположился отдыхать, истомившись от боя;
кто присыпал землей свои раны и драл на перевязки платки и дорогие одеж-
ды, снятые с убитого неприятеля. Другие же, которые были посвежее, стали
прибирать тела и отдавать им последнюю почесть. Палашами и копьями копа-
ли могилы; шапками, полами выносили землю; сложили честно козацкие тела
и засыпали их свежею землею, чтобы не досталось во'ронам и хищным орлам
выплевывать им очи. А ляшские тела увязавши как попало десятками к хвос-
там диких коней, пустили их по всему полю и долго потом гнались за ними
и хлестали их по бокам. Летели бешеные кони по бороздам, буграм, через
рвы и протоки, и бились о землю покрытые кровью и прахом ляшские трупы.
Потом сели кругами все курени вечереть и долго говорили о делах и
подвигах, доставшихся в удел каждому, на вечный рассказ пришельцам и по-
томству. Долго не ложились они. А долее всех не ложился старый Тарас,
все размышляя, что бы значило, что Андрия не было между вражьих воев.
Посовестился ли Иуда выйти противу своих или обманул жид и попался он
просто в неволю? Но тут же вспомнил он, что не в меру было наклончиво
сердце Андрия на женские речи, почувствовал скорбь и заклялся сильно в
душе против полячки, причаровавшей его сына. И выполнил бы он свою клят-
ву: не поглядел бы на ее красоту, вытащил бы ее за густую, пышную косу,
поволок бы ее за собою по всему полю, между всех козаков. Избились бы о
землю, окровавившись и покрывшись пылью, ее чудные груди и плечи, блес-
ком равные нетающим снегам, покрывающим горные вершины; разнес бы по
частям он ее пышное, прекрасное тело. Но не ведал Бульба того, что гото-
вит бог человеку завтра, и стал позабываться сном, и наконец заснул.
А козаки все еще говорили промеж собой, и всю ночь стояла у огней,
приглядываясь пристально во все концы, трезвая, не смыкавшая очей стра-
жа.
VIII
Еще солнце не дошло до половины неба, как все запорожцы собрались в
круги. Из Сечи пришла весть, что татары во время отлучки козаков ограби-
ли в ней все, вырыли скарб, который втайне держали козаки под землею,
избили и забрали в плен всех, которые оставались, и со всеми забранными
стадами и табунами направили путь прямо к Перекопу. Один только козак,
Максим Голодуха, вырвался дорогою из татарских рук, заколол мирзу, отвя-
зал у него мешок с цехинами и на татарском коне, в татарской одежде пол-
тора дни и две ночи уходил от погони, загнал насмерть коня, пересел до-
рогою на другого, загнал и того, и уже на третьем приехал в запорожский
табор, разведав на дороге, что запорожцы были под Дубном. Только и успел
объявить он, что случилось такое зло; но отчего оно случилось, курнули
ли оставшиеся запорожцы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен,
и как узнали татары место, где был зарыт войсковой скарб, - того ничего
не сказал он. Сильно истомился козак, распух весь, лицо пожгло и опалило
ему ветром; упал он тут же и заснул крепким сном.
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж минуту за по-
хитителями, стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные как раз
могли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и
бог знает в какие местах не показались бы чубатые запорожские головы.
Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, по-
тому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ,
но совещаться, как ровные между собою.
- Давай совет прежде старшие! - закричали в толпе.
- Давай совет кошевой! - говорили другие.
И кошевой снял шапку, уж не так, как начальник, а как товарищ, благо-
дарил всех козаков за честь и сказал:
- Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня поч-
тили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином.
Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. Он не станет с награбленным
добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов
не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что
такое козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с го-
лодного города не много. Итак, мой совет - идти.
- Идти! - раздалось голосно в запорожских куренях.
Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще
ниже на очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим
по высокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный
иней.
- Нет, не прав совет твой, кошевой!- сказал он. - Ты не так говоришь.
Ты позабыл, видно, что в плену остаются наши, захваченные ляхами? Ты хо-
чешь, видно, чтоб мы не уважили первого, святого закона товарищества:
оставили бы собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или,
исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и
селам, как сделали они уже с гетьманом и лучшими русскими витязями на
Украйне. Разве мало они поругались и без того над святынею? Что ж мы та-
кое? спрашиваю я всех вас. Что ж за козак тот, который кинул в беде то-
варища, кинул его, как собаку, пропасть на чужбине? Коли уж на то пошло,
что всякий ни во что ставит козацкую честь, позволив себе плюнуть в се-
дые усы свои и попрекнуть себя обидным словом, так не укорит же никто
меня. Один остаюсь!
Поколебались все стоявшие запорожцы.
- А разве ты позабыл, бравый полковник, - сказал тогда кошевой, - что
у татар в руках тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим, то
жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже вся-
кой лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна наша, добы-
тая христианскою кровью?
Задумались все козаки и не знали, что сказать. Никому не хотелось из
них заслужить обидную славу. Тогда вышел вперед всех старейший годами во
всем запорожском войске Касьян Бовдюг. В чести был он от всех козаков;
два раза уже был избираем кошевым и на войнах тоже был сильно добрый ко-
зак, но уже давно состарелся и не бывал ни в каких походах; не любил то-
же и советов давать никому, а любил старый вояка лежать на боку у козац-
ких кругов, слушая рассказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы.
Никогда не вмешивался он в их речи, а все только слушал да прижимал
