живут на свете!
И все козаки, до последнего в поле, выпили последний глоток в ковшах
за славу и всех христиан, какие ни есть на свете. И долго еще повторя-
лось по всем рядам промеж всеми куренями:
- За всех христиан, какие ни есть на свете!
Уже пусто было в ковшах, а вс° еще стояли козаки, поднявши руки. Хоть
весело глядели очи их всех, просиявшие вином, но сильно загадались они.
Не о корысти и военном прибытке теперь думали они, не о том, кому пос-
частливится набрать червонцев, дорогого оружия, шитых кафтанов и чер-
кесских коней; но загадалися они - как орлы, севшие на вершинах обрывис-
тых, высоких гор, с которых далеко видно расстилающееся беспредельно мо-
ре, усыпанное, как мелкими птицами, галерами, кораблями и всякими суда-
ми, огражденное по сторонам чуть видными тонкими поморьями, с прибрежны-
ми, как мошки, городами и склонившимися, как мелкая травка, лесами. Как
орлы, озирали они вокруг себя очами все поле и чернеющую вдали судьбу
свою. Будет, будет все поле с облогами и дорогами покрыто торчащими их
белыми костями, щедро обмывшись козацкою их кровью и покрывшись разбиты-
ми возами, расколотыми саблями и копьями. Далече раскинутся чубатые го-
ловы с перекрученными и запекшимися в крови чубами и запущенными книзу
усами. Будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать из них козацкие очи.
Но добро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге!
Не погибнет ни одно великодушное дело, и не пропадет, как малая порошин-
ка с ружейного дула, козацкая слава. Будет, будет бандурист с седою по
грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый ста-
рец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово. И пой-
дет дыбом по всему свету о них слава, и все, что ни народится потом, за-
говорит о них. Ибо далеко разносится могучее слово, будучи подобно гудя-
щей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чистого
серебра, чтобы далече по городам, лачугам, палатам и весям разносился
красный звон, сзывая равно всех на святую молитву.
IX
В городе не узнал никто, что половина запорожцев выступила в погоню
за татарами. С магистратской башни приметили только часовые, что потяну-
лась часть возов за лес; но подумали, что козаки готовились сделать за-
саду; тоже думал и французский инженер. А между тем слова кошевого не
прошли даром, и в городе оказался недостаток в съестных припасах. По
обычаю прошедших веков, войска не разочли, сколько им было нужно. Попро-
бовали сделать вылазку, но половина смельчаков была тут же перебита ко-
заками, а половина прогнана в город ни с чем. Жиды, однако же, вос-
пользовались вылазкою и пронюхали вс°: куда и зачем отправились запорож-
цы, и с какими военачальниками, и какие именно курени, и сколько их чис-
лом, и сколько было оставшихся на месте, и что они думают делать, - сло-
вом, чрез несколько уже минут в городе вс° узнали. Полковники ободрились
и готовились дать сражение. Тарас уже видел то по движенью и шуму в го-
роде и расторопно хлопотал, строил, раздавал приказы и наказы, уставил в
три таборы курени, обнесши их возами в виде крепостей, - род битвы, в
которой бывали непобедимы запорожцы; двум куреням повелел забраться в
засаду: убил часть поля острыми кольями, изломанным оружием, обломками
копьев, чтобы при случае нагнать туда неприятельскую конницу. И когда
все было сделано как нужно, сказал речь козакам, не для того, чтобы
ободрить и освежить их, - знал, что и без того крепки они духом, - а
просто самому хотелось высказать все, что было на сердце.
- Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество.
Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и
грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пыш-
ные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католи-
ческие недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы,
сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, зем-
ля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на
чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое
дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, брат-
цы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по
крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но
таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не
одному помногу пропадать на чужбине; видишь - и там люди! также божий
человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы
поведать сердечное слово, - видишь: нет, умные люди, да не те; такие же
люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, - любить не
то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе,
а... - сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом
моргнул, и сказал: - Нет, так любить никто не может! Знаю, подло заве-
лось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные
стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатан-
ные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются
языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как
продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и
не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом
своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего
подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонни-
честве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно
когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за
голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить по-
зорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле
товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, - так никому ж из них
не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мы-
шиной натуры их!
Так говорил атаман и, когда кончил речь, все еще потрясал посеребрив-
шеюся в козацких делах головою. Всех, кто ни стоял, разобрала сильно та-
кая речь, дошед далеко, до самого сердца. Самые старейшие в рядах стали
неподвижны, потупив седые головы в землю; слеза тихо накатывалася в ста-
рых очах; медленно отирали они ее рукавом. И потом все, как будто сгово-
рившись, махнули в одно время рукою и потрясли бывалыми головами. Знать,
видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, что бывает на
сердце у человека, умудренного горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем
жизни, или хотя и не познавшего их, но много почуявшего молодою жемчуж-
ною душою на вечную радость старцам родителям, родившим их.
А из города уже выступало неприятельское войско, гремя в литавры и
трубы, и, подбоченившись, выезжали паны, окруженные несметными слугами.
Толстый полковник отдавал приказы. И стали наступать они тесно на козац-
кие таборы, грозя, нацеливаясь пищалями, сверкая очами и блеща медными
доспехами. Как только увидели козаки, что подошли они на ружейный выст-
рел, все разом грянули в семипядные пищали, и, не перерывая, вс° палили
они из пищалей. Далеко понеслось громкое хлопанье по всем окрестным по-
лям и нивам, сливаясь в беспрерывный гул; дымом затянуло все поле, а за-
порожцы вс° палили, не переводя духу: задние только заряжали да переда-
вали передним, наводя изумление на неприятеля, не могшего понять, как
стреляли козаки, не заряжая ружей. Уже не видно было за великим дымом,
обнявшим то и другое воинство, не видно было, как то одного, то другого
не ставало в рядах; но чувствовали ляхи, что густо летели пули и жарко
становилось дело; и когда попятились назад, чтобы посторониться от дыма
и оглядеться, то многих недосчитались в рядах своих. А у козаков, может
быть, другой-третий был убит на всю сотню. И вс° продолжали палить коза-
ки из пищалей, ни на минуту не давая промежутка. Сам иноземный инженер
подивился такой, никогда им не виданной тактике, сказавши тут же, при
всех: "Вот бравые молодцы-запорожцы! Вот как нужно биться и другим в
других землях!" И дал совет поворотить тут же на табор пушки. Тяжело
ревнули широкими горлами чугунные пушки; дрогнула, далеко загудевши,
земля, и вдвое больше затянуло дымом все поле. Почуяли запах пороха сре-
ди площадей и улиц в дальних и ближних городах. Но нацелившие взяли
слишком высоко: раскаленные ядра выгнули слишком высокую дугу. Страшно
завизжав по воздуху, перелетели они через головы всего табора и углуби-
лись далеко в землю, взорвав и взметнув высоко на воздух черную землю.
Ухватил себя за волосы французский инженер при виде такого неискусства и
сам принялся наводить пушки, не глядя на то, что жарили и сыпали пулями
беспрерывно козаки.
Тарас видел еще издали, что беда будет всему Незамайковскому и Стеб-
ликивскому куреню, и вскрикнул зычно: "Выбирайтесь скорей из-за возов, и
садись всякий на коня!" Но не поспели бы сделать то и другое козаки, ес-
ли бы Остап не ударил в самую середину; выбил фитили у шести пушкарей, у
четырех только не мог выбить: отогнали его назад ляхи. А тем временем
иноземный капитан сам взял в руку фитиль, чтобы выпалить из величайшей
пушки, какой никто из казаков не видывал дотоле. Страшно глядела она ши-
рокою пастью, и тысяча смертей глядело оттуда. И как грянула она, а за
нею следом три другие, четырехкратно потрясши глухо-ответную землю, -
много нанесли они горя! Не по одному козаку взрыдает старая мать, ударяя
себя костистыми руками в дряхлые перси. Не одна останется вдова в Глухо-
ве, Немирове, Чернигове и других городах. Будет, сердечная, выбегать
всякий день на базар, хватаясь за всех проходящих, распознавая каждого
из них в очи, нет ли между их одного, милейшего всех. Но много пройдет
через город всякого войска, и вечно не будет между ними одного, милейше-
го всех.
Так, как будто и не бывало половины Незамайковского куреня! Как гра-
дом выбивает вдруг всю ниву, где, что полновесный червонец, красовался
всякий колос, так их выбило и положило.
Как же вскинулись козаки! Как схватились все! Как закипел куренной
атаман Кукубенко, увидевши, что лучшей половины куреня его нет! Разом
вбился он с остальными своими незамайковцами в самую середину. В гневе
иссек в капусту первого попавшегося, многих конников сбил с коней, дос-
тавши копьем и конника и коня, пробрался к пушкарям и уже отбил одну
пушку. А уж там, видит, хлопочет уманский куренной атаман и Степан Гуска
уже отбивает главную пушку. Оставил он тех козаков и поворотил с своими
в другую неприятельскую гущу. Так, где прошли незамайковцы - так там и
улица, где поворотились - так уж там и переулок! Так и видно, как редели
ряды и снопами валились ляхи! А у самых возов Вовтузенко, а спереди Че-
ревиченко, а у дальних возов Д°гтяренко, а за ним куренной атаман Вер-
тыхвист. Двух уже шляхтичей поднял на копье Д°гтяренко, да напал наконец
на неподатливого третьего. Увертлив и крепок был лях, пышной сбруей ук-
рашен и пятьдесят одних слуг привел с собою. Согнул он крепко Д°гтярен-
ка, сбил его на землю и уже, замахнувшись на него саблей, кричал: "Нет
из вас, собак-козаков, ни одного, кто бы посмел противустать мне!"
"А вот есть же!" - сказал и выступил вперед Мосий Шило. Сильный был
он козак, не раз атаманствовал на море и много натерпелся всяких бед.
Схватили их турки у самого Трапезонта и всех забрали невольниками на га-
леры, взяли их по рукам и ногам в железные цепи, не давали по целым не-
делям пшена и поили противной морской водою. Все выносили и вытерпели
бедные невольники, лишь бы не переменять православной веры. Не вытерпел
атаман Мосий Шило, истоптал ногами святой закон, скверною чалмой обвил
грешную голову, вошел в доверенность к паше, стал ключником на корабле и
