кин.
Я полагаю, что описывать, каким образом Иван Никифорович надевал ша-
ровары, как ему намотали галстук и, наконец, надели казакин, который под
левым рукавом лопнул, совершенно излишне. Довольно, что он во все это
время сохранял приличное спокойствие и не отвечал ни слова на предложе-
ния Антона Прокофьевича - что-нибудь променять на его турецкий кисет.
Между тем собрание с нетерпением ожидало решительной минуты, когда
явится Иван Никифорович и исполнится наконец всеобщее желание, чтобы сии
достойные люди примирились между собою; многие были почти уверены, что
не придет Иван Никифорович. Городничий даже бился об заклад с кривым
Иваном Ивановичем, что не придет, но разошелся только потому, что кривой
Иван Иванович требовал, чтобы тот поставил в заклад подстреленную свою
ногу, а он кривое око, - чем городничий очень обиделся, а компания поти-
хоньку смеялась. Никто еще не садился за стол, хотя давно уже был второй
час - время, в которое в Миргороде, даже в парадных случаях, давно уже
обедают.
Едва только Антон Прокофьевич появился в дверях, как в то же мгнове-
ние был обступлен всеми. Антон Прокофьевич на все вопросы закричал одним
решительным словом: "Не будет". Едва только он это произнес, и уже град
выговоров, браней, а может быть, и щелчков, готовился посыпаться на его
голову за неудачу посольства, как вдруг дверь отворилась и - вошел Иван
Никифорович.
Если бы показался сам сатана или мертвец, то они бы не произвели та-
кого изумления на все общество, в какое повергнул его неожиданный приход
Ивана Никифоровича. А Антон Прокофьевич только заливался, ухватившись за
бока, от радости, что так подшутил над всею компаниею.
Как бы то ни было, только это было почти невероятно для всех, чтобы
Иван Никифорович в такое короткое время мог одеться, как прилично дворя-
нину. Ивана Ивановича в это время не было; он зачем-то вышел. Очнувшись
от изумления, вся публика приняла участие в здоровье Ивана Никифоровича
и изъявила удовольствие, что он раздался в толщину. Иван Никифорович це-
ловался со всяким и говорил: "Очень одолжен".
Между тем запах борща понесся чрез комнату и пощекотал приятно ноздри
проголодавшимся гостям. Все повалили в столовую. Вереница дам, говорли-
вых и молчаливых, тощих и толстых, потянулась вперед, и длинный стол за-
рябел всеми цветами. Не стану описывать кушаньев, какие были за столом!
Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, которую подава-
ли к борщу, ни об индейке с сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое
очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, ко-
торый есть лебединая песнь старинного повара, - о том соусе, который по-
давался обхваченный весь винным пламенем, что очень забавляло и вместе
пугало дам. Не стану говорить об этих кушаньях потому, что мне гораздо
более нравится есть их, нежели распространяться об них в разговорах.
Ивану Ивановичу очень понравилась рыба, приготовленная с хреном. Он
особенно занялся этим полезным и питательным упражнением. Выбирая самые
тонкие рыбьи косточки, он клал их на тарелку и как-то нечаянно взглянул
насупротив: творец небесный, как это было странно! Против него сидел
Иван Никифорович!
В одно и то же самое время взглянул и Иван Никифорович!.. Нет!.. не
могу!.. Дайте мне другое перо! Перо мое вяло, мертво, с тонким расщепом
для этой картины! Лица их с отразившимся изумлением сделались как бы
окаменелыми. Каждый из них увидел лицо давно знакомое, к которому, каза-
лось бы, невольно готов подойти, как к приятелю неожиданному, и поднесть
рожок с словом: "одолжайтесь", или: "смею ли просить об одолжении"; но
вместе с этим то же самое лицо было страшно, как нехорошее предзнамено-
вание! Пот катился градом у Ивана Ивановича и у Ивана Никифоровича.
Присутствующие, все, сколько их ни было за столом, онемели от внима-
ния и не отрывали глаз от некогда бывших друзей. Дамы, которые до того
времени были заняты довольно интересным разговором, о том, каким о разом
делаются каплуны, вдруг прервали разговор. Все стихло! Это была картина,
достойная кисти великого художника!
Наконец Иван Иванович вынул носовой платок и начал сморкаться; а Иван
Никифорович осмотрелся вокруг и остановил глаза на растворенной двери.
Городничий тотчас заметил это движение и велел затворить дверь покрепче.
Тогда каждый из друзей начал кушать и уже ни разу не взглянули друг на
друга.
Как только кончился обед, оба прежние приятели схватились с мест и
начали искать шапок, чтобы улизнуть. Тогда городничий мигнул, и Иван
Иванович, - не тот Иван Иванович, а другой, что с кривым глазом, - стал
за спиною Ивана Никифоровича, а городничий зашел за спину Ивана Иванови-
ча, и оба начали подталкивать их сзади, чтобы спихнуть их вместе и не
выпускать до тех пор, пока не подадут рук. Иван Иванович, что с кривым
глазом, натолкнул Ивана Никифоровича, хотя и несколько косо, однако ж
довольно еще удачно и в то место, где стоял Иван Иванович; но городничий
сделал дирекцию слишком в сторону, потому что он никак не мог управиться
с своевольною пехотою, не слушавшею на тот раз никакой команды и, как
назло, закидывавшею чрезвычайно далеко и совершенно в противную сторону
(что, может, происходило оттого, что за столом было чрезвычайно много
разных наливок), так что Иван Иванович упал на даму в красном платье,
которая из любопытства просунулась в самую средину. Такое предзнаменова-
ние не предвещало ничего доброго. Однако ж судья, чтоб поправить это де-
ло, занял место городничего и, потянувши носом с верхней губы весь та-
бак, отпихнул Ивана Ивановича в другую сторону. В Миргороде это обыкно-
венный способ примирения. Он несколько похож на игру в мячик. Как только
судья пихнул Ивана Ивановича, Иван Иванович с кривым глазом уперся всею
силою и пихнул Ивана Никифоровича, с которого пот валился, как дождевая
вода с крыши. Несмотря на то что оба приятеля весьма упирались, однако ж
таки были столкнуты, потому что обе действовавшие стороны получили зна-
чительное подкрепление со стороны других гостей.
Тогда обступили их со всех сторон тесно и не выпускали до тех пор,
пока они не решились подать друг другу руки.
- Бог с вами, Иван Никифорович и Иван Иванович! Скажите по совести,
за что вы поссорились? не по пустякам ли? Не совестно ли вам перед
людьми и перед богом!
- Я не знаю, - сказал Иван Никифорович, пыхтя от усталости (заметно
было, что он был весьма не прочь от примирения), - я не знаю, что я та-
кое сделал Ивану Ивановичу; за что же он порубил мой хлев и замышлял по-
губить меня?
- Не повинен ни в каком злом умысле, - говорил Иван Иванович, не об-
ращая глаз на Ивана Никифоровича. - Клянусь и пред богом и пред вами,
почтенное дворянство, я ничего не сделал моему врагу. За что же он меня
поносит и наносит вред моему чину и званию?
- Какой же я вам, Иван Иванович, нанес вред? - сказал Иван Никифоро-
вич.
Еще одна минута объяснения - и давнишняя вражда готова была погас-
нуть. Уже Иван Никифорович полез в карман, чтобы достать рожок и ска-
зать: "Одолжайтесь".
- Разве это не вред, - отвечал Иван Иванович, не подымая глаз, - ког-
да вы, милостивый государь, оскорбили мой чин и фамилию таким словом,
которое неприлично здесь сказать?
- Позвольте вам сказать по-дружески, Иван Иванович! (при этом Иван
Никифорович дотронулся пальцем до пуговицы Ивана Ивановича, что означало
совершенное его расположение), - вы обиделись за черт знает что такое:
за то, что я вас назвал гусаком...
Иван Никифорович спохватился, что сделал неосторожность, произнесши
это слово; но уже было поздно: слово было произнесено.
Все пошло к черту!
Когда при произнесении этого слова без свидетелей Иван Иванович вышел
из себя и пришел в такой гнев, в каком не дай бог видывать человека, -
что ж теперь, посудите, любезные читатели, что теперь, когда это
убийственное слово произнесено было в собрании, в котором находилось
множество дам, перед которыми Иван Иванович любил быть особенно прилич-
ным? Поступи Иван Никифорович не таким образом, скажи он птица, а не гу-
сак, еще бы можно было поправить.
Но - все кончено!
Он бросил на Ивана Никифоровича взгляд - и какой взгляд! Если бы это-
му взгляду придана была власть исполнительная, то он обратил бы в прах
Ивана Никиноровича. Гости поняли этот взгляд и поспешили сами разлучить
их. И этот человек, образец кротости, который ни одну нищую не пропус-
кал, чтоб не расспросить ее, выбежал в ужасном бешенстве. Такие сильные
бури производят страсти!
Целый месяц ничего не было слышно об Иване Ивановиче.
Он заперся в своем доме. Заветный сундук был отперт, из сундука были
вынуты - что же? карбованцы! старые, дедовские карбованцы! И эти карбо-
ванцы перешли в запачканные руки чернильных дельцов. Дело было перенесе-
но в палату. И когда получил Иван Иванович радостное известие, что завт-
ра решится оно, тогда только выглянул на свет и решился выйти из дому.
Увы! с того времени палата извещала ежедневно, что дело кончится завтра,
в продолжение десяти лет!
---------
Назад тому лет пять я проезжал чрез город Миргород.
Я ехал в дурное время. Тогда стояла осень с своею грустно-сырою пого-
дою, грязью и туманом. Какая-то ненатуральная зелень - творение скучных,
беспрерывных дождей - покрывала жидкою сетью поля и нивы, к которым она
так пристала, как шалости старику, розы - старухе. На меня тогда сильное
влияние производила погода: я скучал, когда она была скучна. Но, несмот-
ря на то, когда я стал подъезжать к Миргороду, то почувствовал, что у
меня сердце бьется сильно. Боже, сколько воспоминаний! Я двенадцать лет
не видал Миргорода. Здесь жили тогда в трогательной дружбе два
единственные человека, два единственные друга. А сколько вымерло знаме-
нитых людей! Судья Демьян Демьянович уже тогда был покойником; Иван Ива-
нович, что с кривым глазом, тоже приказал долго жить. Я въехал в главную
улицу; везде стояли шесты с привязанным вверху пуком соломы: производи-
лась какая-то новая планировка! Несколько изб было снесено. Остатки за-
боров и плетней торчали уныло.
День был тогда праздничный; я приказал рогоженную кибитку свою оста-
новить перед церковью и вошел так тихо, что никто не обратился. Правда,
и некому было. Церковь была пуста. Народу почти никого. Видно было, что
и самые богомольные побоялись грязи. Свечи при пасмурном, лучше сказать
- больном дне, как-то были странно неприятны; темные притворы были пе-
чальны; продолговатые окна с круглыми стеклами обливались дождливыми
слезами. Я отошел в притвор и оборотился к одному почтенному старику с
поседевшими волосами:
- Позвольте узнать, жив ли Иван Никифорович?
В это время лампада вспыхнула живее пред иконою, и свет прямо ударил-
ся в лицо моего соседа. Как же я удивился, когда, рассматривая, увидел
черты знакомые! Это был сам Иван Никифорович! Но как изменился!
- Здоровы ли вы, Иван Никифорович? Как же вы постарели!
- Да, постарел. Я сегодня из Полтавы, - отвечал Иван Никифорович.
- Что вы говорите! вы ездили в Полтаву в такую дурную погоду.
- Что ж делать! тяжба...
При этом я невольно вздохнул. Иван Никифорович заметил этот вздох и
сказал:
- Не беспокойтесь, я имею верное известие, что дело решится на следу-
ющей неделе, и в мою пользу.
Я пожал плечами и пошел узнать что-нибудь об Иване Ивановиче.
- Иван Иванович здесь, - сказал мне кто-то, - он на крылосе.
Я увидел тогда тощую фигуру. Это ли Иван Иванович? Лицо было покрыто
морщинами, волосы были совершенно белые; но бекеша была все та же. После
первых приветствий Иван Иванович, обратившись ко мне с веселою улыбкою,
которая так всегда шла к его воронкообразному лицу, сказал:
- Уведомить ли вас о приятной новости?
- О какой новости? - спросил я.
