мательное зрелище, между тем как лучи солнца, охватывая местами синий
или зеленый рукав, красный обшлаг или часть золотой парчи, или играя на
шпажном шпице, делали его чем-то необыкновенным, похожим на тот вертеп,
который развозят по хуторам кочующие пройдохи. Особливо когда толпа на-
рода, тесно сдвинувшись, глядит на царя Ирода в золотой короне или на
Антона, ведущего козу; за вертепом визжит скрыпка; цыган бренчит руками
по губам своим вместо барабана, а солнце заходит, и свежий холод южной
ночи незаметно прижимается сильнее к свежим плечам и грудям полных хуто-
рянок.
Скоро старуха вылезла из кладовой, кряхтя и таща на себе старинное
седло с оборванными стременами, с истертыми кожаными чехлами для писто-
летов, с чепраком когда-то алого цвета, с золотым шитьем и медными бля-
хами.
"Вот глупая баба! - подумал Иван Иванович, - она еще вытащит и самого
Ивана Никифоровича проветривать!"
И точно: Иван Иванович не совсем ошибся в своей догадке. Минут через
пять воздвигнулись нанковые шаровары Ивана Никифоровича и заняли собою
почти половину двора. После этого она вынесла еще шапку и ружье.
"Что ж это значит? - подумал Иван Иванович, - я не видел никогда
ружья у Ивана Никифоровича. Что ж это он? стрелять не стреляет, а ружье
держит! На что ж оно ему? А вещица славная! Я давно себе хотел достать
такое. Мне очень хочется иметь это ружьецо; я люблю позабавиться
ружьецом".
- Эй, баба, баба! - закричал Иван Иванович, кивая пальцем.
Старуха подошла к забору.
- Что это у тебя, бабуся, такое?
- Видите сами, ружье.
- Какое ружье?
- Кто его знает какое! Если б оно было мое, то я, может быть, и знала
бы, из чего оно сделано. Но оно панское.
Иван Иванович встал и начал рассматривать ружье со всех сторон и по-
забыл дать выговор старухе за то, что повесила его вместе с шпагою про-
ветривать.
- Оно, должно думать, железное, - продолжала старуха.
- Гм! железное. Отчего ж оно железное? - говорил про себя Иван Ивано-
вич. - А давно ли оно у пана?
- Может быть, и давно.
- Хорошая вещица - продолжал Иван Иванович. - Я выпрошу его. Что ему
делать с ним? Или променяюсь на что-нибудь. Что, бабуся, дома пан?
- Дома.
- Что он? лежит?
- Лежит.
- Ну, хорошо; я приду к нему.
Иван Иванович оделся, взял в руки суковатую палку от собак, потому
что в Миргороде гораздо более их попадается на улице, нежели людей, и
пошел.
Двор Ивана Никифоровича хотя был возле двора Ивана Ивановича и можно
было перелезть из одного в другой через плетень, однако ж Иван Иванович
пошел улицею. С этой улицы нужно было перейти в переулок, который был
так узок, что если случалось встретиться в нем двум повозкам в одну ло-
шадь, то они уже не могли разъехаться и оставались в таком положении до
тех пор, покамест, схвативши за задние колеса, не вытаскивали их каждую
в противную сторону на улицу. Пешеход же убирался, как цветами, репейни-
ками, росшими с обеих сторон возле забора. На этот переулок выходили с
одной стороны сарай Ивана Ивановича, с другой - амбар, ворота и голубят-
ня Ивана Никифоровича.
Иван Иванович подошел к воротам, загремел щеколдой: извнутри поднялся
собачий лай; но разношерстная стая скоро побежала, помахивая хвостами,
назад, увидевши, что это было знакомое лицо. Иван Иванович перешел двор,
на котором пестрели индейские голуби, кормимые собственноручно Иваном
Никифоровичем, корки арбузов и дынь, местами зелень, местами изломанное
колесо, или обруч из бочки, или валявшийся мальчишка в запачканной ру-
башке, - картина, которую любят живописцы! Тень от развешанных платьев
покрывала почти весь двор и сообщала ему некоторую прохладу. Баба встре-
тила его поклоном и, зазевавшись, стала на одном месте. Перед домом охо-
рашивалось крылечко с навесом на двух дубовых столбах - ненадежная защи-
та от солнца которое в это время в Малороссии не любит шутить и обливает
пешехода с ног до головы жарким потом. Из этого можно было видеть, как
сильно было желание у Ивана Ивановича приобресть необходимую вещь, когда
он решился выйти в такую пору, изменив даже своему всегдашнему обыкнове-
нию прогуливаться только вечером.
Комната, в которую вступил Иван Иванович, была совершенно темна, по-
тому что ставни были закрыты, и солнечный луч, проходя в дыру, сделанную
в ставне, принял радужный цвет и, ударяясь в противостоящую стену, рисо-
вал на ней пестрый ландшафт из очеретяных крыш, дерев и развешанного на
дворе платья, все только в обращенном виде. От этого всей комнате сооб-
щался какой-то чудный полусвет.
- Помоги бог!- сказал Иван Иванович.
- А! здравствуйте, Иван Иванович! - отвечал голос из угла комнаты.
Тогда только Иван Иванович заметил Ивана Никифоровича, лежащего на ра-
зостланном на полу ковре. - Извините, что я перед вами в натуре.
Иван Никифорович лежал безо всего, даже без рубашки.
- Ничего. Почивали ли вы сегодня, Иван Никифорович?
- Почивал. А вы почивали, Иван Иванович?
- Почивал.
- Так вы теперь и встали?
- Я теперь встал? Христос с вами, Иван Никифорович! как можно спать
до сих пор! Я только что приехал из хутора. Прекрасные жита по дороге!
восхитительные! и сено такое рослое, мягкое, злачное!
- Горпина! - закричал Иван Никифорович, - принеси Ивану Ивановичу
водки да пирогов со сметаною.
- Хорошее время сегодня.
- Не хвалите, Иван Иванович. Чтоб его черт взял! некуда деваться от
жару.
- Вот-таки нужно помянуть черта. Эй, Иван Никифорович! Вы вспомните
мое слово, да уже будет поздно: достанется вам на том свете за богопро-
тивные слова.
- Чем же я обидел вас, Иван Иванович? Я не тронул ни отца, ни матери
вашей. Не знаю, чем я вас обидел.
- Полно уже, полно, Иван Никифорович!
- Ей-богу, я не обидел вас, Иван Иванович!
- Странно, что перепела до сих пор нейдут под дудочку.
- Как вы себе хотите, думайте, что вам угодно, только я вас не обидел
ничем.
- Не знаю, отчего они нейдут, - говорил Иван Иванович, как бы не слу-
шая Ивана Никифоровича. - Время ли не приспело еще, только время, кажет-
ся, такое, какое нужно.
- Вы говорите, что жита хорошие?
- Восхитительные жита, восхитительные!
За сим последовало молчание.
- Что эти вы, Иван Никифорович, платье развешиваете? - наконец сказал
Иван Иванович.
- Да, прекрасное, почти новое платье загноила проклятая баба. Теперь
проветриваю; сукно тонкое, превосходное, только вывороти - и можно снова
носить.
- Мне там понравилась одна вещица, Иван Никифорович.
- Какая?
- Скажите, пожалуйста, на что вам это ружье, что выставлено выветри-
вать вместе с платьем? - Тут Иван Иванович поднес табаку. - Смею ли про-
сить об одолжении?
- Ничего, одолжайтесь! я понюхаю своего! - При этом Иван Никифорович
пощупал вокруг себя и достал рожок. - Вот глупая баба, так она и ружье
туда же повесила! Хороший табак жид делает в Сорочинцах. Я не знаю, что
он кладет туда, а такое душистое! На канупер немножко похоже. Вот
возьмите, раздуйте немножко во рту. Не правда ли, похоже на канупер?
Возьмите, одолжайтесь!
- Скажите, пожалуйста, Иван Никифорович, я все насчет ружья:что вы
будете с ним делать? ведь оно вам не нужно.
- Как не нужно? а случится стрелять?
- Господь с вами, Иван Никифорович, когда же вы будете стрелять? Раз-
ве по втором пришествии. Вы, сколько я знаю и другие запомнят, ни одной
еще качки2 не убили, да и ваша натура не так уже господом богом устрое-
на, чтоб стрелять. Вы имеете осанку и фигуру важную. Как же вам тас-
каться по болотам, когда ваше платье, которое не во всякой речи прилично
назвать по имени, проветривается и теперь еще, что же тогда? Нет, вам
нужно иметь покой, отдохновение.(Иван Иванович, как упомянуто выше, нео-
быкновенно живописно говорил, когда нужно было убеждать кого. Как он го-
ворил! Боже, как он говорил!) Да, так вам нужны приличные поступки. Пос-
лушайте, отдайте его мне!
- Как можно! это ружье дорогое. Таких ружьев теперь не сыщете нигде.
Я, еще как собирался в милицию, купил его у турчина. А теперь бы то так
вдруг и отдать его? Как можно? это вещь необходимая.
- На что же она необходимая?
- Как на что? А когда нападут на дом разбойники... Еще бы не необхо-
димая. Слава тебе господи! теперь я спокоен и не боюсь никого. А отчего?
Оттого, что я знаю что у меня стоит в коморе ружье
- Хорошее ружье! Да у него, Иван Никифорович, замок испорчен.
- Что ж, что испорчен? Можно починить. Нужно только смазать конопля-
ным маслом, чтоб не ржавел.
- Из ваших слов, Иван Никифорович, я никак не вижу дружественного ко
мне расположения. Вы ничего не хотите сделать для меня в знак приязни.
- Как же это вы говорите, Иван Иванович, что я вам не оказываю ника-
кой приязни? Как вам не совестно! Ваши волы пасутся на моей степи, и я
ни разу не занимал их. Когда едете в Полтаву,всегда просите у меня по-
возки, и что ж? разве я отказал когда? Ребятишки ваши перелезают чрез
плетень в мой двор и играют с моими собаками - я ничего не говорю: пусть
себе играют, лишь бы ничего не трогали! пусть себе играют!
- Когда не хотите подарить, так, пожалуй, поменяемся.
- Что ж вы дадите мне за него? - При этом Иван Никифорович облокотил-
ся на руку и поглядел на Ивана Ивановича.
- Я вам дам за него бурую свинью, ту самую, что я откормил в сажу.
Славная свинья! Увидите, если на следующий год она не наведет вам поро-
сят.
- Я не знаю, как вы, Иван Иванович, можете это говорить, на что мне
свинья ваша? Разве черту поминки делать.
- Опять! без черта-таки нельзя обойтись! Грех вам, ей-богу, грех,
Иван Никифорович!
- Как же вы, в самом деле, Иван Иванович, даете за ружье черт знает
что такое: свинью!
- Отчего же она - черт знает что такое, Иван Никифорович ?
- Как же, вы бы сами посудили хорошенько. Это-таки ружье, вещь из-
вестная; а то - черт знает что такое: свинья! Если бы вы не говорили, я
бы мог это принять в обидную для себя сторону.
- Что ж нехорошего заметили вы в свинье?
- За кого же, в самом деле, вы принимаете меня? чтоб я свинью...
- Садитесь,садитесь!не буду уже...Пусть вам остается ваше ружье, пус-
кай себе сгниет и перержавеет, стоя в углу в комоде, - не хочу больше
говорить о нем.
После этого последовало молчание.
- Говорят, - начал Иван Иванович, - что три короля объявили войну ца-
рю нашему.
- Да, говорил мне Петр Федорович. Что ж это за война? и отчего она?
- Наверное не можно сказать, Иван Никифорович, за что она. Я полагаю,
что короли хотят, чтобы мы все приняли турецкую веру.
- Вишь, дурни, чего захотели! - произнес Иван Никифорович, приподняв-
ши голову.
- Вот видите, а царь наш и объявил им за то войну. Нет, говорит, при-
мите вы сами веру Христову!
- Что ж? ведь наши побьют их, Иван Иванович!
- Побьют. Так не хотите, Иван Никифорович, менять ружьеца?
- Мне странно, Иван Иванович: вы, кажется, человек, известный уче-
ностью, а говорите, как недоросль. Что бы я за дурак такой...
- Садитесь, садитесь. Бог с ним! пусть оно себе околеет; не буду
больше говорить!..
В это время принесли закуску.
Иван Иванович выпил рюмку и закусил пирогом с сметаною.
- Слушайте, Иван Никифорович. Я вам дам, кроме свиньи, еще два мешка
овса, ведь овса вы не сеяли. Этот год все равно вам нужно будет покупать
овес.
- Ей-богу, Иван Иванович, с вами говорить нужно, гороху наевшись.
(Это еще ничего, Иван Никифорович и не такие фразы отпускает.) Где вида-
но, чтобы кто ружье променял на два мешка овса? Небось бекеши своей не
поставите.
- Но вы позабыли, Иван Никифорович, что я и свинью еще даю вам.
- Как! два мешка овса и свинью за ружье?
- Да что ж, разве мало?
- За ружье?
- Конечно, за ружье.
- Два мешка за ружье?
- Два мешка не пустых, а с овсом; а свинью позабыли?
