лен; Иван Иванович принялся за другой. Глаза его горели и ничего не ви-
дали от страха. Вдруг Иван Иванович вскрикнул и обомлел: ему показался
мертвец; но скоро он пришел в себя, увидевши, что это был гусь, просу-
нувший к нему свою шею. Иван Иванович плюнул от негодования и начал про-
должать работу. И второй столб подпилен: здание пошатнулось. Сердце у
Ивана Ивановича начало так страшно биться, когда он принялся за третий,
что он несколько раз прекращал работу; уже более половины его было под-
пилено, как вдруг шаткое здание сильно покачнулось... Иван Иванович едва
успел отскочить, как оно рухнуло с треском. Схвативши пилу, в страшном
испуге прибежал он домой и бросился на кровать, не имея даже духа погля-
деть в окно на следствия своего страшного дела. Ему казалось,что весь
двор Ивана Никифоровича собрался: старая баба, Иван Никифорович, мальчик
в бесконечном сюртуке - все с дрекольями, предводительствуемые Агафией
Федосеевной, шли разорять и ломать его дом.
Весь следующий день провел Иван Иванович как в лихорадке. Ему все чу-
дилось, что ненавистный сосед в отмщение за это, по крайней мере, подож-
жет дом его. И потому он дал повеление Гапке поминутно обсматривать вез-
де, не подложено ли где-нибудь сухой соломы. Наконец, чтобы предупредить
Ивана Никифоровича, он решился забежать зайцем вперед и подать на него
прошение в миргородский поветовый суд. В чем оно состояло, об этом можно
узнать из следующей главы.
Глава IV
О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПРИСУТСТВИИ МИРГОРОДСКОГО ПОВЕТОВОГО СУДА
Чудный город Миргород! Какие в нем нет строений! И под соломенною, и
под очеретяною, даже под деревянною крышею; направо улица, налево улица,
везде прекрасный плетень; по нем вьется хмель, на нем висят горшки,
из-за него подсолнечник выказывает свою солнцеобразную голову, краснеет
мак, мелькают толстые тыквы... Роскошь! Плетень всегда убран предметами,
которые делают его еще более живописным: или напяленною плахтою, или со-
рочкою, или шароварами. В Миргороде нет ни воровства, ни мошенничества,
и потому каждый вешает, что ему вздумается. Если будете подходить к пло-
щади, то, верно, на время остановитесь полюбоваться видом: на ней нахо-
дится лужа, удивительная лужа! единственная, какую только вам удавалось
когда видеть! Она занимает почти всю площадь. Прекрасная лужа! Домы и
домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг,
дивятся красоте ее.
Но я тех мыслей, что нет лучше дома, как поветовый суд. Дубовый ли он
или березовый, мне нет дела; но в нем, милостивые государи, восемь око-
шек! восемь окошек в ряд, прямо на площадь и на то водное пространство,
о котором я уже говорил и которое городничий называет озером! Один
только он окрашен цветом гранита: прочие все домы в Миргороде просто вы-
белены. Крыша на нем вся деревянная, и была бы даже выкрашена красною
краскою, если бы приготовленное для того масло канцелярские, приправивши
луком, не съели, что было, как нарочно, во время поста, и крыша осталась
некрашеною. На площадь выступает крыльцо, на котором часто бегают куры,
оттого что на крыльце всегда почти рассыпаны крупы или что-нибудь съест-
ное, что, впрочем, делается не нарочно, но единственно от неосторожности
просителей. Он разделен на две половины: в одной присутствие, в другой
арестантская. В той половине, где присутствие, находятся две комнаты
чистые, выбеленные: одна - передняя для просителей; в другой стол, уб-
ранный чернильными пятнами; на нем зерцало. Четыре стула дубовые с высо-
кими спинками; возле стен сундуки, кованные железом, в которых сохраня-
лись кипы поветовой ябеды. На одном из этих сундуков стоял тогда сапог,
вычищенный ваксою. Присутствие началось еще с утра. Судья, довольно пол-
ный человек, хотя несколько тоньше Ивана Никифоровича, с доброю миною, в
замасленном халате, с трубкою и чашкою чаю, разговаривал с подсудком. У
судьи губы находились под самым носом, и оттого нос его мог нюхать верх-
нюю губу, сколько душе угодно было. Эта губа служила ему вместо табакер-
ки, потому что табак, адресуемый в нос, почти всегда сеялся на нее.
Итак, судья разговаривал с подсудком. Босая девка держала в стороне под-
нос с чашками.
В конце стола секретарь читал решение дела, но таким однообразным и
унывным тоном, что вам подсудимый заснул бы, слушая. Судья, без сомне-
ния, это бы сделал прежде всех, если бы не вошел в занимательный между
тем разговор.
- Я нарочно старался узнать, - говорил судья, прихлебывая чай уже с
простывшей чашки, - каким образом это делается, что они поют хорошо. У
меня был славный дрозд, года два тому назад. Что ж? вдруг испортился
совсем. Начал петь бог знает что. Чем далее, хуже, хуже, стал картавить,
хрипеть, - хоть выбрось! А ведь самый вздор! это вот отчего делается:
под горлышком делается бобон, меньше горошинки. Этот бобончик нужно
только проколоть иголкою. Меня научил этому Захар Прокофьевич, и именно,
если хотите, я вам расскажу, каким это было образом: приезжаю я к нем
у...
- Прикажете, Демьян Демьянович, читать другое? - прервал секретарь,
уже несколько минут как окончивший чтение.
- А вы уже прочитали? Представьте, как скоро! Я и не услышал ничего!
Да где ж оно? дайте его сюда, я подпишу. Что там еще у вас?
- Дело козака Бокитька о краденой корове.
- Хорошо, читайте! Да, так приезжаю я к нему... Я могу даже расска-
зать вам подробно, как он угостил меня. К водке был подан балык,
единственный! Да, не нашего балыка, которым, - при этом судья сделал
языком и улыбнулся, причем нос понюхал свою всегдашнюю табакерку, - ко-
торым угощает наша бакалейная миргородская лавка. Селедки я не ел, пото-
му что, как вы сами знаете, у меня от нее делается изжога под ложечкою.
Но икры отведал; прекрасная икра! нечего сказать, отличная! Потом выпил
я водки персиковой, настоянной на золототысячник. Была и шафранная; но
шафранной, как вы сами знаете, я не употребляю. Оно, видите, очень хоро-
шо: наперед, как говорят, раззадорить аппетит, а потом уже завершить...
А! слыхом слыхать, видом видать... - вскричал вдруг судья, увидев входя-
щего Ивана Ивановича.
- Бог в помощь! желаю здравствовать! - произнес Иван Иванович, покло-
нившись на все стороны, с свойственною ему одному приятностию. Боже мой,
как он умел обворожить всех своим обращением! Тонкости такой я нигде не
видывал. Он знал очень хорошо сам свое достоинство и потому на всеобщее
почтение смотрел, как на должное. Судья сам подал стул Ивану Ивановичу,
нос его потянул с верхней губы весь табак, что всегда было у него знаком
большого удовольствия.
- Чем прикажете потчевать вас, Иван Иванович? - спросил он. - Не при-
кажете ли чашку чаю?
- Нет, весьма благодарю, - отвечал Иван Иванович, поклонился и сел.
- Сделайте милость, одну чашечку! - повторил судья.
- Нет, благодарю. Весьма доволен гостеприимством, - отвечал Иван Ива-
нович, поклонился и сел.
- Одну чашку, - повторил судья.
- Нет, не беспокойтесь, Демьян Демьянович!
При этом Иван Иванович поклонился и сел.
- Чашечку?
- Уж так и быть, разве чашечку! - произнес Иван Иванович и протянул
руку к подносу.
Господи боже! какая бездна тонкости бывает у человека! Нельзя расска-
зать, какое приятное впечатление производят такие поступки!
- Не прикажете ли еще чашечку?
- Покорно благодарствую, - отвечал Иван Иванович, ставя на поднос оп-
рокинутую чашку и кланяясь.
- Сделайте одолжение, Иван Иванович!
- Не могу. Весьма благодарен. - При этом Иван Иванович поклонился и
сел.
- Иван Иванович! сделайте дружбу, одну чашечку!
- Нет, весьма обязан за угощение.
Сказавши это, Иван Иванович поклонился и сел.
- Только чашечку! одну чашечку!
Иван Иванович протянул руку к подносу и взял чашку.
Фу ты пропасть! как может, как найдется человек поддержать свое дос-
тоинство!
- Я, Демьян Демьянович, - говорил Иван Иванович, допивая последний
глоток, - я к вам имею необходимое дело: я подаю позов. - При этом Иван
Иванович поставил чашку и вынул из кармана написанный гербовый лист бу-
маги. - Позов на врага своего, на заклятого врага.
- На кого же это?
- На Ивана Никифоровича Довгочхуна.
При этих словах судья чуть не упал со стула.
- Что вы говорите! - произнес он, всплеснув руками. - Иван Иванович!
вы ли это?
- Видите сами, что я.
- Господь с вами и все святые! Как! вы, Иван Иванович, стали неприя-
телем Ивану Никифоровичу? Ваши ли это уста говорят? Повторите еще! Да не
спрятался ли у вас кто-нибудь сзади и говорит вместо вас?..
- Что ж тут невероятного. Я не могу смотреть на него; он нанес мне
смертную обиду, оскорбил честь мою.
- Пресвятая троица! как же мне теперь уверить матушку! А она, старуш-
ка, каждый день, как только мы поссоримся с сестрою, говорит: "Вы, дет-
ки, живете между собою, как собаки. Хоть бы вы взяли пример с Ивана Ива-
новича и Ивана Никифоровича. Вот уж друзья так друзья! то-то приятели!
то-то достойные люди!" Вот тебе и приятели! Расскажите, за что же это?
как?
- Это дело деликатное, Демьян Демьянович! на словах его нельзя расс-
казать. Прикажите лучше прочитать просьбу. Вот, возьмите с этой стороны,
здесь приличнее.
- Прочитайте, Тарас Тихонович! - сказал судья, оборотившись к секре-
тарю.
Тарас Тихонович взял просьбу и, высморкавшись таким образом, как
сморкаются все секретари по поветовым судам, с помощью двух пальцев, на-
чал читать:
- "От дворянина Миргородского повета и помещика Ивана, Иванова сына,
Перерепенка прошение; а о чем, тому следуют пункты:
1) Известный всему свету своими богопротивными, в омерзение приводя-
щими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин
Иван, Никифоров сын, Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне
смертельную обиду, как персонально до чести моей относящуюся, так равно-
мерно в уничижение и конфузию чина моего и фамилии. Оный дворянин, и сам
притом гнусного вида, характер имеет бранчивый и преисполнен разного ро-
да богохулениями и бранными словами..."
Тут чтец немного остановился, чтобы снова высморкаться, а судья с
благоговением сложил руки и только говорил про себя:
- Что за бойкое перо! Господи боже! как пишет этот человек!
Иван Иванович просил читать далее, и Тарас Тихонович продолжал:
- "Оный дворянин, Иван, Никифоров сын, Довгочхун, когда я пришел к
нему с дружескими предложениями, назвал меня публично обидным и поносным
для чести моей именем, а именно: гусаком, тогда как известно всему Мир-
городскому повету, что сим гнусным животным я никогда отнюдь не имено-
вался и впредь именоваться не намерен. Доказательством же дворянского
моего происхождения есть то, что в метрической книге, находящейся в
церкви Трех Святителей, записан как день моего рождения, так равномерно
и полученное мною крещение. Гусак же, как известно всем, кто сколько-ни-
будь сведущ в науках, не может быть записан в метрической книге, ибо гу-
сак есть не человек, а птица, что уже всякому, даже не бывавшему, в се-
минарии, достоверно известно. Но оный злокачественный дворянин, будучи
обо всем этом сведущ, не для чего иного, как чтобы нанесть смертельную
для моего чина и звания обиду, обругал меня оным гнусным словом.
2) Сей же самый неблагопристойный и неприличный дворянин посягнул
притом на мою родовую, полученную мною после родителя моего, состоявшего
в духовном звании, блаженной памяти Ивана, Онисиева сына, Перерепенка,
собственность, тем, что, в противность всяким законам, перенес совершен-
но насупротив моего крыльца гусиный хлев, что делалось не с иным каким
намерением, как чтоб усугубить нанесенную мне обиду, ибо оный хлев стоял
до сего в изрядном месте и довольно еще был крепок. Но омерзительное на-
мерение вышеупомянутого дворянина состояло единственно в том, чтобы учи-
