нить меня свидетелем непристойных пассажей: ибо известно, что всякий че-
ловек не пойдет в хлев, тем паче в гусиный, для приличного дела. При та-
ком противузаконном действии две передние сохи захватили собственную мою
землю, доставшуюся мне еще при жизни от родителя моего, блаженной памяти
Ивана, Онисиева сына, Перерепенка, начинавшуюся от амбара и прямою лини-
ей до самого того места, где бабы моют горшки.
3) Вышеизображенный дворянин, которого уже самое имя и фамилия внуша-
ет всякое омерзение, питает в душе злостное намерение поджечь меня в
собственном доме. Несомненные чему признаки из нижеследующего явствуют:
во-1-х, оный злокачественный дворянин начал выходить часто из своих по-
коев, чего прежде никогда, по причине своей лености и гнусной тучности
тела, не предпринимал; во-2-х, в людской его, примыкающей о самый забор,
ограждающий мою собственную, полученную мною от покойного родителя мое-
го, блаженной памяти Ивана, Онисиева сына, Перерепенка, землю, ежедневно
и в необычайной продолжительности горит свет, что уже явное есть к тому
доказательство, ибо до сего, по скаредной его скупости, всегда не только
сальная свеча, но даже каганец был потушаем.
И потому прошу оного дворянина Ивана, Никифорова сына, Довгочхуна,
яко повинного в зажигательстве, в оскорблении моего чина, имени и фами-
лии и в хищническом присвоении собственности, а паче всего в подлом и
предосудительном присовокуплении к фамилии моей названия гусака, ко
взысканию штрафа, удовлетворения проторей и убытков присудить и самого,
яко нарушителя, в кандалы забить и, заковавши, в городскую тюрьму преп-
роводить, и по сему моему прошению решение немедленно и неукоснительно
учинить. - Писал и сочинял дворянин, миргородский помещик Иван, Иванов
сын, Перерепенко".
По прочтении просьбы судья приблизился к Ивану Ивановичу, взял его за
пуговицу и начал говорить ему почти таким образом:
- Что это вы делаете, Иван Иванович? Бога бойтесь! бросьте просьбу,
пусть она пропадает! (Сатана приснись ей!) Возьмитесь лучше с Иваном Ни-
кифоровичем за руки, да поцелуйтесь, да купите сантуринского, или нико-
польского, или хоть просто сделайте пуншику, да позовите меня! Разопьем
вместе и позабудем все!
- Нет, Демьян Демьянович! не такое дело, - сказал Иван Иванович с
важностию, которая так всегда шла к нему. - Не такое дело, чтобы можно
было решить полюбовною сделкою. Прощайте! Прощайте и вы, господа! - про-
должал он с тою же важностию, оборотившись ко всем. - Надеюсь, что моя
просьба возымеет надлежащее действие. - И ушел, оставив в изумлении все
присутствие.
Судья сидел, не говоря ни слова; секретарь нюхал табак; канцелярские
опрокинули разбитый черепок бутылки, употребляемый вместо чернильницы; и
сам судья в рассеянности разводил пальцем по столу чернильную лужу.
- Что вы скажете на это, Дорофей Трофимович? - сказал судья, после
некоторого молчания обратившись к подсудку.
- Ничего не скажу, - отвечал подсудок.
- Экие дела делаются! - продолжал судья.
Не успел он этого сказать, как дверь затрещала и передняя половина
Ивана Никифоровича высадилась в присутствие, остальная оставалась еще в
передней. Появление Ивана Никифоровича, и еще в суд, так показалось нео-
быкновенным, что судья вскрикнул; секретарь прервал свое чтение. Один
канцелярист, в фризовом подобии полуфрака, взял в губы перо; другой
проглотил муху. Даже отправлявший должность фельдъегеря и сторожа инва-
лид, который до того стоял у дверей, почесывая в своей грязной рубашке с
нашивкою на плече, даже этот инвалид разинул рот и наступил кому-то на
ногу.
- Какими судьбами! что и как? Как здоровье ваше, Иван Никифорович?
Но Иван Никифорович был ни жив ни мертв, потому что завязнул в дверях
и не мог сделать ни шагу вперед или назад. Напрасно судья кричал в пе-
реднюю, чтобы кто-нибудь из находившихся там выпер сзади Ивана Никифоро-
вича в присутственную залу. В передней находилась одна только старуха
просительница, которая, несмотря на все усилия своих костистых рук, ни-
чего не могла сделать. Тогда один из канцелярских, с толстыми губами, с
широкими плечами, с толстым носом, глазами, глядевшими скоса и пьяна, с
разодранными локтями, приблизился к передней половине Ивана Никифорови-
ча, сложил ему обе руки накрест, как ребенку, и мигнул старому инвалиду,
который уперся своим коленом в брюхо Ивана Никифоровича, и, несмотря на
жалобные стоны, вытиснут он был в переднюю. Тогда отодвинули задвижки и
отворили вторую половинку дверей. Причем канцелярский и его помощник,
инвалид, от дружных усилий дыханием уст своих распространили такой
сильный запах, что комната присутствия превратилась было на время в пи-
тейный дом.
- Не зашибли ли вас, Иван Никифорович? Я скажу матушке, она пришлет
вам настойки, которою потрите только поясницу и спину, и все пройдет.
Но Иван Никифорович повалился на стул и, кроме продолжительных охов,
ничего не мог сказать. Наконец слабым, едва слышным от усталости голосом
произнес он:
- Не угодно ли? - и, вынувши из кармена рожок, прибавил: - Возьмите,
одолжайтесь!
- Весьма рад, что вас вижу, - отвечал судья. - Но все не могу предс-
тавить себе, что заставило вас предпринять труд и одолжить нас такою
приятною нечаянностию.
- С просьбою... - мог только произнесть Иван Никифорович.
- С просьбою? с какою?
- С позвом... - тут одышка произвела долгую паузу, - ох!.. с позвом
на мошенника... Ивана Иванова Перерепенка.
- Господи! и вы туда! Такие редкие друзья! Позов на такого доброде-
тельного человека!..
- Он сам сатана! - произнес отрывисто Иван Никифорович.
Судья перекрестился.
- Возьмите просьбу, прочитайте.
- Нечего делать, прочитайте, Тарас Никонович, - сказал судья, обраща-
ясь к секретарю с видом неудовольствия, причем нос его невольно понюхал
верхнюю губу, что обыкновенно он делал прежде только от большого удо-
вольствия. Такое самоуправство носа причинило судье еще более досады. Он
вынул платок и смел с верхней губы весь табак, чтобы наказать дерзость
его.
Секретарь, сделавши обыкновенный свой приступ, который он всегда
употреблял перед начатием чтения, то есть без помощи носового платка,
начал обыкновенным своим голосом таким образом:
- "Просит дворянин Миргородского повета Иван, Никифоров сын, Довгоч-
хун, а о чем, тому следуют пункты:
1) По ненавистной злобе своей и явному недоброжелательству, называю-
щий себя дворянином, Иван Иванов сын, Перерепенко всякие пакости, убытки
и иные ехидненские и в ужас приводящие поступки мне чинит и вчерашнего
дня пополудни, как разбойник и тать, с топорами, пилами, долотами и ины-
ми слесарными орудиями, забрался ночью в мой двор и в находящийся в оном
мой же собственный хлев, собственноручно и поносным образом его изрубил.
На что, с моей стороны,я не подавал никакой причины к столь противоза-
конному и разбойническому поступку.
2) Оный же дворянин Перерепенко имеет посягательство на самую жизнь
мою и до 7-го числа прошлого месяца, содержа втайне сие намерение, при-
шел ко мне и начал дружеским и хитрым образом выпрашивать у меня ружье,
находившееся в моей комнате, и предлагал мне за него, с свойственною ему
скупостью, многие негодные вещи, как-то: свинью бурую и две мерки овса.
Но, предугадывая тогда же преступное его намерение, я всячески старался
от оного уклонить его; но оный мошенник и подлец, Иван, Иванов сын, Пе-
ререпенко, выбранил меня мужицким образом и питает ко мне с того времени
вражду непримиримую. Притом же оный, часто поминаемый, неистовый дворя-
нин и разбойник, Иван, Иванов сын, Перерепенко, и происхождения весьма
поносного: его сестра была известная всему свету потаскуха и ушла за
егерскою ротою, стоявшею назад тому пять лет в Миргороде; а мужа своего
записала в крестьяне. Отец и мать его тоже были пребеззаконные люди, и
оба были невообразимые пьяницы. Упоминаемый же дворянин и разбойник Пе-
ререпенко своими скотоподобными и порицания достойными поступками прев-
зошел всю свою родню и под видом благочестия делает самые соблазни-
тельные дела: постов не содержит, ибо накануне филипповки сей богоотс-
тупник купил барана и на другой день велел зарезать своей беззаконной
девке Гапке, оговариваясь, аки бы ему нужно было под тот час сало на ка-
ганцы и свечи.
Посему прошу оного дворянина, яко разбойника, святотатца, мошенника,
уличенного уже в воровстве и грабительстве, в кандалы заковать и в
тюрьму, или государственный острог, препроводить, и там уже, по усмотре-
нию, лиша чинов и дворянства, добре барбарами шмаровать и в Сибирь на
каторгу по надобности заточить; проторы, убытки велеть ему заплатить и
по сему моему прошению решение учинить. - К сему прошению руку приложил
дворянин Миргородского повета Иван, Никифоров сын, Довгочхун".
Как только секретарь кончил чтение, Иван Никифорович взялся за шапку
и поклонился, с намерением уйти.
- Куда же вы, Иван Никифорович? - говорил ему вслед судья. - Посидите
немного! выпейте чаю! Орышко! что ты стоишь, глупая девка, и перемигива-
ешься с канцелярскими ? Ступай принеси чаю!
Но Иван Никифорович, с испугу, что так далеко зашел от дому и выдер-
жал такой опасный карантин, успел уже пролезть в дверь, проговорив:
- Не беспокойтесь, я с удовольствием... - и затворил ее за собою, ос-
тавив в изумлении все присутствие.
Делать было нечего. Обе просьбы были приняты, и дело готовилось при-
нять довольно важный интерес, как одно непредвиденное обстоятельство со-
общило ему еще большую занимательность. Когда судья вышел из присутствия
в сопровождении подсудка и секретаря, а канцелярские укладывали в мешок
нанесенных просителями кур, яиц, краюх хлеба, пирогов, книшей и прочего
дрязгу, в это время бурая свинья вбежала в комнату и схватила, к удивле-
нию присутствовавших, не пирог или хлебную корку, но прошение Ивана Ни-
кифоровича, которое лежало на конце стола, перевесившись листами вниз.
Схвативши бумагу, бурая хавронья убежала так скоро, что ни один из при-
казных чиновников не мог догнать ее, несмотря на кидаемые линейки и чер-
нильницы.
Это чрезвычайное происшествие произвело страшную суматоху, потому что
даже копия не была еще списана с нее. Судья, то есть его секретарь и
подсудок, долго трактовали об таком неслыханном обстоятельстве; наконец
решено было на том, чтобы написать об этом отношение к городничему, так
как следствие по этому делу более относилось к гражданской полиции. От-
ношение за N389 послано было к нему того же дня, и по этому самому прои-
зошло довольно любопытное объяснение, о котором читатели могут узнать из
следующей главы.
Глава V,
В КОТОРОЙ ИЗЛАГАЕТСЯ СОВЕЩАНИЕ ДВУХ ПОЧЕТНЫХ В МИРГОРОДЕ ОСОБ
Как только Иван Иванович управился в своем хозяйстве и вышел, по
обыкновению, полежать под навесом, как, к несказанному удивлению своему,
увидел что-то красневшее в калитке. Это был красный обшлаг городничего,
который, равномерно как и воротник его, получил политуру и по краям
превращался в лакированную кожу. Иван Иванович подумал про себя: "Недур-
но, что пришел Петр Федорович поговорить", - но очень удивился, увидя,
что городничий шел чрезвычайно скоро и размахивал руками, что случалось
с ним, по обыкновению, весьма редко. На мундире у городничего посажено
было восемь пуговиц, девятая как оторвалась во время процессии при освя-
щении храма назад тому два года, так до сих пор десятские не могут отыс-
кать, хотя городничий при ежедневных рапортах, которые отдают ему квар-
тальные надзиратели, всегда спрашивает, нашлась ли пуговица. Эти восемь
пуговиц были насажены у него таким образом, как бабы садят бобы; одна
направо, другая налево. Левая нога была у него прострелена в последней
кампании, и потому он, прихрамывая, закидывал ею так далеко в сторону,
что разрушал этим почти весь труд правой ноги. Чем быстрее действовал
