движение и дает ему постоянство и упорство.
Немецкое национальное движение повело систематическую
борьбу с католической церковью. Это в свою очередь объясняется
тоже только недостаточным пониманием народной психологии.
Причины резкой борьбы новой партии против Рима были
таковы:
Когда дом Габсбургов окончательно решился превратить
Австрию в славянское государство, все средства показались ему
для этого хороши. Бессовестная династия поставила на службу
этой новой "государственной идее" также религиозные учреждения.
Для этого династия стала использовать также чешских
священников, видя в них тоже одно из подходящих орудий
славянизации Австрии.
Дело происходило приблизительно следующим образом: В чисто
немецкие общины назначались священники-чехи. Эти последние
систематически и неуклонно проводили чешскую политику, ставя
интересы чехов выше интересов церкви. Чешские приходы таким
образом становились ячейками разнемечивания страны.
Немецкое духовенство к сожалению оказалось совершенно
бессильным противостоять этому. Оно не только неспособно было
само повести аналогичную наступательную кампанию, оно не в
состоянии было даже и к оборонительной политике. Так обошли
немцев с тыла. Злоупотребления религией на одной стороне,
неспособность оказать какое бы то ни было сопротивление - на
другой, приводили к тому, что немцы вынуждены были медленно, но
непрерывно отступать.
Так обстояло дело в малом. Но и в большом положение было
такое же
Антинемецкие попытки Габсбургов не встречали отпора и в
высшем духовенстве. Защита самых элементарных прав немцев все
больше отступала на задний план.
Общее впечатление получалось такое, что здесь дело идет о
сознательном и грубом попирании интересов немецкого народа,
совершаемом католическим духовенством как таковым.
Получалось так, что церковь не только отворачивается от
немецкого народа, но прямо переходит на сторону его врагов.
Шенерер же считал, что главная причина всего этого заложена в
головке католической церкви, находящейся вне Германии. По его
мнению уже из одного этого вытекало враждебное отношение
руководящих кругов католической церкви к чаяниям нашего народа.
Так называемые культурные проблемы отступали при этом
почти целиком на задний план, как и во всем в тогдашней
Австрии. Для немецкого национального движения решающим было
тогда не отношение каталитической церкви, скажем, к науке и т.
п., а более всего и прежде всего то, что она не защищала прав
немецкого народа и оказывала постоянное предпочтение
домогательствам и жадности славян.
Георг Шенерер был человек последовательный, он ничего не
делал наполовину. Он открыл кампанию против церкви в полном
убеждении, что только таким путем можно еще спасти немецкий
народ. Движение за эмансипацию от влияния римской церкви
казалось ему самым верным путем к цели, самым могучим снарядом,
направленным против крепости врага. Если бы этот удар оказался
победоносным, то это означало бы, что и в Германии печальному
расколу церкви был бы положен конец и что внутренние силы
германской империи и всей немецкой нации выиграли бы благодаря
этому чрезвычайно много.
К сожалению ни предпосылки, ни выводы не были правильны.
Верно то, что сила сопротивления немецкого католического
духовенства в области национальной борьбы была несравненно
меньше силы сопротивления их коллег не немецкого и в
особенности чешского происхождения.
Только люди невежественные могли не понимать того, что
немецкому духовенству и в голову не приходит взять на себя
действительно смелую защиту немецких интересов.
Однако только ослепленные люди могли не понимать того, что
это обстоятельство в первую очередь объясняется причинами
общими для всех нас, немцев: они заложены в нашей так
называемой "объективности", в нашем равнодушном отношении к
проблемам нашей народности, как впрочем и к некоторым другим
проблемам.
Чешское духовенство относится вполне субъективно к своему
народу и "объективно" к судьбам церкви. А немецкий священник
наоборот: он предан со всей субъективностью церкви и остается
совершенно "объективным" по отношению к своей нации. Это
явление мы к несчастью наблюдаем среди нас и в тысячах других
случаев.
Это вовсе не только особое наследие католицизма. Нет, эта
печальная черта разъедает у нас почти все учреждения, в
особенности государственные и духовные.
Попробуйте только сравнить, как относится наше
чиновничество к попыткам национального возрождения и как в
аналогичном случае отнеслось бы чиновничество любого другого
народа. Или посмотрите, как относится наш офицерский корпус к
чаяниям нашей нации. Разве можно себе представить, чтобы
офицерский корпус любой другой страны в мире занял бы такую же
позицию и стал бы прятаться под сенью фраз об "авторитете
государства". А ведь у нас эти фразы за последние 5 лет стали
чем-то само собою разумеющимся и считаются даже похвальными.
Ну, а возьмите еврейский вопрос. Ведь и католики и протестанты
занимают у нас по отношению к нему позицию, которая явно не
соответствует ни чаяниям народа, ни действительным потребностям
религии. Попробуйте сравнить позицию еврейского раввина в
вопросах, имеющих хотя бы самое малое значение для еврейства
как расы, с позицией громадного большинства нашего духовенства,
- увы, одинаково и католического и протестантского.
Это явление мы можем наблюдать у нас постоянно, когда речь
идет о защите той или другой абстрактной идеи.
"Государственный авторитет", "демократия", "пацифизм",
"международная солидарность" и т. д. - вот понятия, которые
господствуют у нас и которым придается такое прямолинейное и
доктринерское истолкование, что теряется всякое здравое
понимание действительно жизненных задач нации.
Этот несчастный подход ко всем чаяниям нации под углом
зрения предвзятого мнения убивает всякую способность вдуматься
в дело глубоко субъективно, раз это дело объективно
противоречит доктрине. В конце концов отсюда получается полное
извращение и целей и средств. Такие люди выскажутся против
всякой попытки национального восстания только потому, что
восстание предполагает насильственное устранение пусть хотя бы
самого плохого и вредного правительства. Как же, ведь это было
бы преступлением перед "авторитетом государства". А в глазах
такого жалкого фетишиста "государственный авторитет" является
не средством к цели, а самоцелью. Для его жалкого умственного
обихода этого жупела вполне достаточно. Такие герои печального
образа с негодованием выскажутся, например, против попытки
диктатуры, даже если бы носителем этой последней стал Фридрих
Великий, а представителями современного парламентского
большинства оказались самые неспособные политические лилипуты
или даже просто недостойные субъекты. А почему? Да на том
единственном основании, что для таких "принципиальных" чудаков
закон демократии более священен, чем великая нация. Такой
сухарь станет на защиту самой ужасной тирании, губящей его
собственный народ, только потому что в этой тирании в данный
момент воплощается "авторитет государства". И он откажется
иметь что-либо общее с самым полезным для народа
правительством, только потому что оно не соответствует его
представлениям о "демократии".
Так и наш немецкий пацифист отнесется совершенно
безразлично к самому злодейскому насилию над его нацией - если
даже насилие это будет исходить от злейших милитаристов, -
только потому, что для изменения положения понадобилось бы
оказать сопротивление, т. е. применить силу, а это последнее,
видите ли противоречит всему его представлению о духе мирного
сожительства. Интернационально настроенный немецкий социалист
примет как должное, если весь остальной мир совместными
усилиями будет грабить его. Он только с братскими чувствами
распишется в получении соответствующих ударов и никогда не
подумает о том, что грабителей надо наказать или по крайней
мере надо умерить их пыл. Никогда! А почему? Да единственно
потому, что он - немец.
Может быть это и печально, но это так. Чтобы побороть то
или другое зло, надо прежде всего установить и понять его.
Это же относится и к тому равнодушию, которым отличается
известная часть духовенства в деле защиты немецких чаяний.
Это объясняется не его злой волей, не приказом, скажем,
сверху. Нет. Эта недостаточная решимость есть результат
недостатков национального воспитания с молодых лет, а затем это
есть продукт некритического подчинения той или другой
абстрактной идее, ставшей фетишем.
Воспитание в духе демократии, интернационального
социализма пацифизма и т. д. приняло в наше время характер
столь исключительный и столь, можно сказать, субъективный, что
оно подчиняет себе все и целиком предопределяет взгляд на все
окружающее. Что же касается отношения к нации, то оно у нас с
ранней молодости только чисто "объективное". Вот и выходит, что
немецкий пацифист, субъективно отдающий себя своей идее без
остатка, не станет без долгих размышлений на сторону своего
народа даже в том случае, если народ подвергнется
несправедливым и тяжелым угрозам. Он сначала будет искать, на
чьей стороне "объективная" справедливость, и будет считать ниже
своего достоинства руководиться простым чувством национального
самосохранения.
Насколько это одинаково относится и к католицизму и к
протестантизму, видно из следующего.
В сущности говоря, протестантизм лучше защищает чаяния
немецкого народа, поскольку это заложено в самом его
происхождении и в более поздней исторической традиции вообще.
Но и он оказывается совершенно парализованным, как только
приходится защищать национальные интересы в такой сфере,
которая мало связана с общей линией его представлений и
традиций, как только ему приходится иметь депо с требованиями,
которыми он до сих пор не интересовался или которые он по тем
или другим причинам отвергал.
Протестантизм всегда выступит на поддержку всего
немецкого, поскольку дело идет о внутренней чистоте или
национальном углублении, поскольку дело идет, скажем, о защите
немецкого языка и немецкой свободы. Все эти вещи глубоко
заложены в самой сущности протестантизма. Но стоит возникнуть,
например вопросу об еврействе и окажется, что протестантизм
относится самым враждебным образом к малейшей попытке
освободить нацию от этого смертельно враждебного окружения и
только потому, что протестантизм тут связан уже своими
определенными догматами. А ведь тут дело идет о вопросе, вне
разрешения которого все другие попытки возрождения немецкого
народа совершенно бесцельны или даже нелепы.
В свой венский период я располагал достаточным досугом,
чтобы беспристрастно продумать и этот вопрос. Все, что я видел
вокруг себя, тысячу раз подтверждало правильность сказанного
В Вене, этом фокусе различных национальностей, на каждом
шагу было особенно очевидно, что именно только немецкий
пацифист относится к судьбам своей нации с той пресловутой
"объективностью", о которой мы говорили выше, но еврей так
никогда не относится к судьбам своего еврейского народа. В Вене
становилось ясным, что только немецкий социалист настроен
"интернационально" в том смысле, что умеет только клянчить и
заискивать перед интернациональными "товарищами". Чешский
