бороться за будущее.
Еще и по другим причинам такое разрешение проблемы было бы
самым правильным.
Ведь многие европейские государства ныне прямо похожи на
опрокинутую пирамиду, поставленную на свое собственное острие.
У многих европейских государств их собственно европейские
владения до смешного малы в сравнении с той ролью, какую играют
их колонии, их внешняя торговля и т. д. Выходит так: острие - в
Европе, а вся база - в других частях света. Только у
Североамериканских соединенных штатов положение другое. У САСШ
вся база находится в пределах собственного континента, и лишь
острие их соприкасается с остальными частями света. Отсюда-то и
вытекает невиданная внутренняя сила Америки в сравнении со
слабостью большинства европейских колониальных держав.
Пример Англии также не опровергает сказанного. Глядя на
британскую империю, не следует забывать весь англосаксонский
мир как таковой. Англию нельзя сравнить ни с каким другим
европейским государством уже по одному тому, что Англия имеет
так много общего в языке и культуре с САСШ.
Ясно, что политику завоевания новых земель Германия могла
бы проводить только внутри Европы. Колонии не могут служить
этой цели, поскольку они не приспособлены к очень густому
заселению их европейцами. В XIX столетии мирным путем уже
нельзя было получить таких колониальных владений. Такие колонии
можно было получить только ценой очень тяжелой борьбы. Но если
уж борьба неминуема, то гораздо лучше воевать не за отдаленные
колонии, а за земли, расположенные на нашем собственном
континенте. Такое решение конечно можно принять только при
наличии полного единодушия. Нельзя приступать с колебаниями,
нельзя браться лишь наполовину за такую задачу, проведение
которой требует напряжения всех сил. Такое решение надо
принимать лишь тогда, когда все политические руководители
страны вполне единодушны. Каждый наш шаг должен быть
продиктован исключительно сознанием необходимости этой великой
задачи. Необходимо отдать себе полный отчет в том, что
достигнуть этой цели можно только силой оружия и, поняв это,
спокойно и хладнокровно идти навстречу неизбежному.
Только с этой точки зрения нам надо было оценивать в свое
время степень пригодности всех тех союзов, которые заключала
Германия. Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы
могли получить их в общем и целом только за счет России. В этом
случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же
дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий
меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем
обеспечить хлеб насущный немецкой нации.
Для такой политики мы могли найти в Европе только одного
союзника: Англию.
Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли
бы начать новый великий германский поход. Наше право на это
было бы не менее обосновано, нежели право наших предков. Ведь
никто из наших современных пацифистов не отказывается кушать
хлеб, выросший в наших восточных провинциях, несмотря на то,
что первым "плугом", проходившим некогда через эти поля, был,
собственно говоря, меч. Никакие жертвы не должны были
показаться нам слишком большими, чтобы добиться благосклонности
Англии. Мы должны были отказаться от колоний и от позиций
морской державы и тем самым избавить английскую промышленность
от необходимости конкуренции с нами.
Только полная ясность в этом вопросе могла привести к
хорошим результатам. Мы должны были полностью отказаться от
колоний и от участия в морской торговле, полностью отказаться
от создания немецкого военного флота. Мы должны были полностью
сконцентрировать все силы государства на создании исключительно
сухопутной армии.
В результате мы имели бы некоторое самоограничение для
данной минуты, но обеспечили бы себе великую будущность.
Было время, когда Англия вполне готова была идти на такое
соглашение.
Англия отлично понимала, что ввиду быстрого роста
народонаселения Германия должна будет искать какого-нибудь
выхода и вынуждена будет либо войти в соглашение с Англией для
ведения совместной политики в Европе, либо без Англии
концентрировать свои силы для участия в мировой политике.
На рубеже XX столетия Лондон пробовал начать политику
сближения с Германией. Англичане исходили именно из
предчувствия того, о чем мы говорили выше. Тогда-то впервые и
можно было констатировать то явление, которое впоследствии не
раз сказывалось в прямо ужасающих размерах. Мы, видите ли, ни
за что не хотели допустить и мысли о том, что Германия будет
таскать каштаны из огня для Англии. Как будто в самом деле на
свете бывают иные соглашения, нежели основанные на взаимных
уступках. А ведь такой союз с Англией был тогда вполне
возможен. Британская дипломатия была достаточно умна, чтобы
понимать, что какое бы то ни было соглашение с Германией
возможно только на основе взаимных уступок.
Представим себе только на одну минуту, что наша германская
иностранная политика была бы настолько умна, чтобы в 1904 г.
взять на себя роль Японии. Представьте себе это хоть на миг и
вы поймете, какие благодетельные последствия это могло бы иметь
для Германии.
Тогда дело не дошло бы до "мировой" войны.
Кровь, которая была бы пролита в 1904 г., сберегла бы нам
во сто раз кровь, пролитую в 1914-1918 гг.
А какую могущественную позицию занимала бы в этом случае
ныне Германия!
С этой точки зрения союз с Австрией был конечно
нелепостью.
Эта государственная мумия заключала союз с Германией не
для того, чтобы вместе биться на войне, а для того чтобы
обеспечить вечный мир, на путях которого можно было бы
умненько, медленно, но систематически вести дело к полному
устранению немецкого влияния в габсбургской монархии.
Этот союз с Австрией был бессмысленным уже по одному тому,
что немецкому государству не было никакого расчета заключать
союз с габсбургской монархией, которая не имела ни желания ни
силы положить конец или даже просто ослабить процесс
разнемечивания, быстро развивавшийся в собственных границах.
Раз Германия не обладала национальным пониманием и решимостью
настолько, чтобы по крайней мере вырвать из рук Австрии судьбу
10 миллионов братьев, то как же можно было ожидать, что она
найдет в себе понимание необходимости более далеко идущих
планов, о которых мы говорим выше. Поведение Германии в
австрийском вопросе являлось оселком, на котором проверялась
вся ее позиция в тех основных вопросах, которые решали судьбы
всей нации.
Казалось, что во всяком случае нельзя было спокойно
смотреть на то, как из года в год уничтожается немецкое влияние
в австро-венгерской монархии. Казалось бы, вся ценность союза с
Австрией заключалась для нас ведь именно в том, чтобы сохранить
немецкое влияние.
И что же? путь, о котором мы говорили выше, признан был
совершенно неприемлемым. В Германии ничего так не боялись как
войны, а вели политику так, что война должна была неизбежна
придти, да еще в очень неблагоприятный для нас момент. Люди,
определявшие cудьбы Германии, хотели, чтобы страна ушла от
неизбежной судьбы, на деле же судьба настигла страну еще
скорей. Мечтали о сохранении мира во всем мире, а кончили
мировой войной.
Вот главная причина того, почему о третьем пути устроения
немецкого будущего, о котором мы говорили выше, не хотели даже
и думать. Люди знали, что приобрести новые земли можно только
на востоке Европы, люди знали, что этого нельзя сделать без
борьбы, и люди эти хотели во что бы то ни стало сохранить мир.
Лозунгом германской внешней политики уже давно не было
"сохранение германской нации во что бы то ни стало", ее
лозунгом давно уже стало: "сохранение мира всего мира во что бы
то ни стало". Каковы оказались результаты - всем известно.
Мне еще придется об этом говорить подробнее. Ввиду всего
этого осталась только четвертая возможность: усиленное
развитие промышленности и мировой торговли, создание военного
флота и завоевание колоний.
Такой путь развития на первый взгляд казался более легким.
Заселение новых земель - процесс длительный, требующий иногда
целых столетий. С нашей точки зрения в этом и заключается
внутренняя сила этого пути, ибо тут дело идет не о мимолетной
вспышке, а о постепенном, но зато основательном и длительном
процессе роста. В этом и заключается отличие этого пути от пути
быстрой индустриализации, которую можно раздуть в течение
немногих лет, а потом убедиться, что все это оказалось просто
мыльным пузырем. Гораздо быстрей можно построить флот, чем в
тяжелой борьбе с рядом препятствий создать крестьянское
хозяйство и заселить фермерами новые земли. Но зато флот
гораздо легче разрушить, нежели сломить создавшееся крепкое
сельское хозяйство.
Но если уж Германия пошла по избранному ею пути, то надо
было по крайней мере ясно понимать, что и этот путь развития
неизбежно в один прекрасный день приведет к войне. Только дети
могли верить в то, что дружественными заверениями и добрыми
фразами о длительном мире мы сможем в "мирном соревновании
народов" получить и удержать свою долю колоний, не будучи
поставлены перед необходимостью прибегнуть к силе оружия.
Нет, раз мы пошли по этому пути, то ясно, что в один
прекрасный день Англия должна была стать нашим врагом.
Совершенно нелепо было возмущаться по поводу того, что злая
Англия, видите ли, решилась на наши мирные поползновения
ответить грубостью сознававших свою силу эгоистов.
Конечно мы, добренькие немцы, никогда не решились бы
поступить, как англичане.
Политику завоевания новых земель в Европе Германия могла
вести только в союзе с Англией против России, но и наоборот:
политику завоевания колоний и усиления своей мировой торговли
Германия могла вести только с Россией против Англии. Казалось
бы, что в данном случае надо было по крайней мере сделать
надлежащие выводы и прежде всего - как можно скорей поспать к
черту Австрию.
Со всех точек зрения союз с Австрией в начале XX века был
уже настоящей бессмыслицей.
Однако наша дипломатия не подумала ни о союзе с Россией
против Англии, ни о союзе с Англией против России; как же, ведь
в обоих этих случаях война становилась неизбежной. Между тем
Германия становилась на путь усиленной индустриализации и
развития торговли именно для того, чтобы "избегнуть войны".
Германской дипломатии казалось, что ее формула о "мирном
экономическом проникновении" является той всеспасающей
формулой, которая раз и навсегда сделает излишней прежнюю
политику насилия. Однако время от времени эта уверенность
испытывала некоторые колебания, в особенности, когда со стороны
Англии послышались угрозы, на первый взгляд для нашей
дипломатии совершенно непонятные. Тогда у нас пришли к выводу,
что надо построить большой флот, но опять-таки, упаси боже, не
для наступательных целей и не для того, чтобы уничтожить
Англию, а исключительно для "защиты" уже хорошо нам известного
"мира всего мира" и пресловутых наших "мирных" завоеваний на
земле. А принявшись строить флот, мы опять-таки старались
проявить скромность не только в вопросе о количестве кораблей,
но и в вопросе об их тоннаже и вооружении. Как же, ведь мы и
тут должны были продемонстрировать наши совершенно "мирные"
намерения.
Вся болтовня о предстоящем нам завоевании земли
исключительно мирными экономическими средствами являлась
