основанием. Ведь тогда для нашего народа стоял на карте вопрос
- быть или не быть!
Конечно тогда сразу возник бы следующий вопрос: а можно ли
вообще бороться при помощи меча против определенных идей. Можно
ли вообще применять грубую силу против того или другого
"миросозерцания".
Этот вопрос я в ту пору ставил себе не раз.
Продумывая этот вопрос на основании исторических аналогий,
связанных с преследованием религий, я приходил к следующим
выводам.
Победить силою оружия определенные представления и идеи
(независимо от того, насколько верны или неверны эти идеи)
возможно лишь в том случае, если само применяемое оружие
находится в руках людей, которые тоже представляют
притягательную идею и являются носителями целого
миросозерцания.
Применение одной голой силы, если за ней не стоит
какая-нибудь большая идея, никогда не приведет к уничтожению
другой идеи и не лишит ее возможности распространяться. Из
этого правила возможно лишь одно исключение: если дело дойдет
до полного уничтожения всех до единого носителей данной идеи,
до полного физического истребления тех, кто мог бы продолжать
традицию дальше. Но это в свою очередь большей частью означает
полное исчезновение целого государственного организма на очень
долгий срок, порою навсегда. Такое кровавое истребление большею
частью обрушивается на лучшую часть народа, ибо преследование,
не имеющее за собою большой идеи, вызовет протест как раз со
стороны наилучшей части сынов народа. Те преследования, которые
в глазах лучшей части народа являются морально неоправданными,
приводят как раз к тому, что преследуемые идеи становятся
достоянием новых слоев населения. Чувство оппозиции у многих
вызывается уже одним тем, что они не могут спокойно видеть, как
определенную идею преследуют посредством голого насилия.
В этих случаях число сторонников данной идеи растет прямо
пропорционально обрушивающимся на нее преследованиям. Чтобы
уничтожить без следа такое новое учение, приходится иногда
провести настолько беспощадное преследование, что данное
государство рискует лишиться самых ценных людей. Такое
положение вещей мстит за себя тем, что такая "внутренняя"
чистка оказывается достижимой лишь ценою полного обессиливания
общества, А если преследуемая идея успела уже захватить более
или менее обширный круг сторонников, то даже такие самые
беспощадные преследования окажутся в конце концов бесполезными.
Все мы знаем, что детский возраст особенно подвержен
опасностям. В этом возрасте физическая гибель очень
распространенное явление. По мере возмужания сопротивляемость
организма становится сильнее. И только с наступлением старости
он опять должен уступать дорогу новой юной жизни. То же с
известными видоизменениями можно сказать о жизни идей.
Почти все попытки истребить то или иное учение при помощи
голою насилия без определенной идейной основы, которая стояла
бы за насилием, кончились неудачей и нередко приводили к прямо
противоположным результатам.
Но первейшей предпосылкой успеха кампании, ведущейся с
помощью силы, во всяком случае является систематичность и
настойчивость. Победить то или иное учение силой можно только в
том случае, если сила эта прежде всего будет применяться в
течение долгого времени с одинаковой настойчивостью. Но как
только начинаются колебания, как только преследования начинают
чередоваться с мягкостью и наоборот, так можно наверняка
сказать, что подлежащее уничтожению учение не только будет
оправляться от преследований, но даже будет крепнуть в
результате их. Как только спадет волна преследований, подымется
новое возмущение по поводу перенесенных страданий, и это только
завербует новых сторонников в ряды преследуемого учения. Старые
его сторонники еще больше закалятся в ненависти к
преследователям, отколовшиеся было сторонники после устранения
опасности преследования вернутся вновь к своим старым симпатиям
и т. д. Главнейшей предпосылкой успеха преследований является
таким образом непрерывное, настойчивое применение их. Но
настойчивость в этой области может являться только результатом
идейной убежденности. То насилие, которое не проистекает из
твердого идейного убеждения, непременно будет не уверено в себе
и будет испытывать колебания. Такому насилию никогда не хватит
постоянства, стабильности. Только то мировоззрение, в которое
люди фанатически верят, дает такое постоянство. Такая
настойчивость зависит конечно от энергии и брутальной решимости
того лица, которое руководит операцией. Исход дела поэтому в
известной мере зависит также от личных качеств вождя.
Кроме того необходимо иметь в виду еще следующее.
О каждом мировоззрении (будь оно религиозного или
политического происхождения - провести здесь грань иной раз
бывает трудно) можно сказать, что оно не столько борется за то,
чтобы уничтожить идейную базу противника, сколько за то, чтобы
провести свои собственные идеи. Но благодаря этому борьба
получает не столько оборонительный, сколько наступательный
характер. Цель борьбы устанавливается тут легко: эта цель будет
достигнута, когда собственная идея победит. Куда труднее
сказать, что идея противника уже окончательно побеждена и
победа над ней окончательно гарантирована. Установить момент,
когда именно эта последняя цель может считаться достигнутой,
всегда очень нелегко. Уже по одному этому наступательная борьба
за собственное миросозерцание всегда будет вестись более
планомерно и с большим размахом, нежели оборонительная борьба.
В этой сфере, как и во всех областях, наступательная тактика
имеет все преимущества перед оборонительной. Но насильственная
борьба, ведущаяся против определенных идей, непременно будет
носить характер оборонительной борьбы лишь до тех пор, пока меч
сам не станет носителем, провозвестником и пропагандистом
нового идейного учения.
В итоге можно сказать так:
Любая попытка побороть определенную идею силою оружия
потерпит поражение, если только борьба против упомянутой идеи
сама не примет форму наступательной борьбы за новое
миросозерцание. Лишь в этом случае, если против одного
миросозерцания в идейном всеоружии выступает другое
миросозерцание, насилие сыграет решающую роль и принесет пользу
той стороне, которая сумеет его применить с максимальной
беспощадностью и длительностью.
Но именно этого до сих пор не хватало в той борьбе, какая
велась против марксизма. Вот почему борьба эта и не привела к
успеху.
Этим же объясняется и то, что и бисмарковский
исключительный закон против социалистов в конце концов не
привел к цели и не мог привести к ней. Бисмарку тоже не хватало
платформы нового миросозерцания, за торжество которого можно
было бы вести всю начатую борьбу. Этой роли не могли сыграть
более чем жидкие лозунги: "тишина и порядок", "авторитет
государства" и т. п. Только безыдейные чиновники и глупенькие
"идеалисты" поверят, что люди пойдут на смерть во имя этаких, с
позволения сказать, лозунгов.
Для успешного проведения начатой Бисмарком кампании не
хватало идейной носительницы всей этой кампании. Вот почему и
само проведение своего законодательства против социалистов
Бисмарк вынужден был поставить в известную зависимость от того
учреждения, которое само уже является порождением марксистского
образа мыслей. Судьей в своем споре с марксистами Бисмарк
вынужден был сделать буржуазную демократию, но это и означало -
пустить козла в огород.
Все это логически вытекало из того, что в борьбе против
марксизма отсутствовала другая противоположная идея, которая
обладала бы такой же притягательной силой. В результате всей
кампании Бисмарка против социалистов получилось одно только
разочарование.
Ну, а в начале мировой войны разве в этом отношении
обстановка была другой? К сожалению, нет!
Чем больше я в ту пору задумывался над необходимостью
резкой и решительной борьбы правительства против
социал-демократии как воплощения современного марксизма, тем
яснее становилось мне, что никакой идейной замены этого учения
у нас как раз и нет. Что могли мы тогда дать массам для того,
чтобы сломить социал-демократию? У нас не было никакого
движения, способного повести за собою громадные массы рабочих,
которые только что в большей или меньшей степени освободились
из-под влияния своих марксистских вождей. Совершенно нелепо и
более чем глупо думать, что интернациональный фанатик, только
что покинувший ряды одной классовой партии, тут же согласится
войти в ряды другой, тоже классовой, но буржуазной партии. Как
это ни неприятно будет услышать различным организациям, а ведь
приходится сказать, что наши буржуазные политики тоже целиком
отстаивают классовый характер организаций - только не чужих, а
своих. Кто решится отрицать этот факт, тот не только наглец, но
и глупый лжец.
Остерегайтесь вообще считать широкую массу глупее, нежели
она есть в действительности. В политических вопросах правильный
инстинкт нередко означает больше, нежели разум. Нам возразят,
быть может, что интернационалистские настроения масс доказывают
ведь прямо обратное и опровергают наше мнение о верных
инстинктах народа. На это мы возразим, что ведь демократический
пацифизм ни капельки не менее нелеп, а между тем носителями
этого "учения" обыкновенно являются представители имущих
классов. До тех пор пока миллионы буржуа продолжают каждое утро
читать демократические газеты и молиться на них, представителям
наших имущих классов не к лицу смеяться над глупостью
"товарищей". В конце концов и у рабочих и у этих буржуа идейная
"пища" более или менее одинакова - и те и другие питаются
гадостью.
Очень вредно отрицать факты, которые существуют.
Невозможно отрицать тот факт, что в борьбе классов дело идет не
только об идейных проблемах. Это часто утверждают, в
особенности в предвыборной борьбе, но это тем не менее ничего
общего не имеет с истиной. Сословные предрассудки одной части
нашего народа, отношение к рабочему физического труда сверху
вниз - все это к сожалению реальные факты, а вовсе не фантазии
лунатиков.
Наша интеллигенция к сожалению даже не задумывается над
тем, как же это случилось, что мы не сумели избегнуть упрочения
марксизма. Она еще меньше задумывается над тем, что раз наши
прекрасные порядки не сумели помешать марксизму упрочиться, то
нельзя будет так легко наверстать потерянное и выкорчевать его.
Все это далеко не говорит в пользу больших мыслительных
способностей нашей интеллигенции.
Буржуазные (как они сами себя называют) партии никогда не
сумеют просто перетянуть в свой лагерь "пролетарские" массы.
Ибо здесь противостоят друг другу два мира, разделенные частью
искусственно, а частью и естественно. Взаимоотношения этих двух
миров могут быть только взаимоотношениями борьбы. Победа же в
этой борьбе неизбежно досталась бы более молодой партии, т. е.
в данном случае марксизму.
Начать борьбу против социал-демократии в 1914 г. было
конечно можно; но пока на деле не нашлось серьезной идейной
замены этому движению, борьба эта не могла иметь солидной почвы
и не в состоянии была дать хороших результатов. Тут мы имени
громадный пробел.
Это мнение сложилось у меня уже задолго до войны. И именно
поэтому я не мог решиться вступить в какую бы то ни было из уже
существующих партий. События мировой войны еще больше укрепили
