солдаты,-- разъяснял он нам на казарменном дворе,-- сам по себе
является совершеннейшим существом, которое наделено умом в сто
раз большим, чем вы все вместе взятые. Вы не можете представить
себе ничего более совершенного, чем офицер, даже если будете
размышлять над этим всю жизнь. Каждый офицер есть существо
необходимое, в то время как вы, рядовые, случайный элемент,
ваше существование допустимо, но не обязательно. Если бы дело
дошло до войны и вы пали бы за государя императора --
прекрасно. От этого немногое бы изменилось, но если бы первым
пал ваш офицер, тогда бы вы почувствовали, в какой степени вы
от него зависите и сколь велика ваша потеря. Офицер должен
существовать, и вы своим существованием обязаны только господам
офицерам; вы от них происходите, вы без них не обойдетесь, вы
без начальства и пернуть не можете. Офицер для вас, солдаты,
закон нравственности -- все равно, понимаете вы это или нет,--
а так как каждый закон должен иметь своего законодателя, то
таким для вас, солдаты, является только офицер, которому вы
себя чувствуете -- и должны чувствовать -- обязанными во всем,
и каждое без исключения его приказание должно вами исполняться,
независимо от того, нравится это вам или нет".
А однажды, после того как майор Блюгер закончил свою речь,
он стал обходить каре и спрашивать одного за другим:
"Что ты чувствуешь, когда хватишь лишнего?"
Ну, ему отвечали как-то нескладно: дескать, или еще
никогда до этого не доходило, или всякий раз, как хватишь
лишнего, начинает тошнить, а один даже сразу почувствовал, что
останется без отпуска. Майор Блюгер тут же приказал отвести
всех в сторону, чтобы они после обеда на дворе поупражнялись в
вольной гимнастике в наказание за то, что не умеют выразить то,
что они чувствуют. Ожидая своей очереди, я вспомнил, о чем он
распространялся в последний раз, и когда майор подошел ко мне,
я совершенно спокойно ему ответил:
"Осмелюсь доложить, господин майор, когда я хвачу лишнее,
то всегда чувствую внутри какое-то беслокойство, страх и
угрызение совести. А когда я вовремя возвращаюсь из отпуска в
казармы, мною овладевает блаженный покой и лезет внутреннее
удовлетворение".
Все кругом расхохотались, а майор Блюгер заорал:
"По тебе, балда, клопы только лезут, когда ты дрыхнешь на
койке! Он еще острит, сукин сын!"-- и вкатил мне такие шпангли
-- мое почтение!
-- На военной службе иначе нельзя,-- сказал старший
писарь, лениво потягиваясь на своей койке,-- это уж так исстари
ведется: как ни ответь, как ни сделай -- всегда над тобой тучи
и в тебя мечут гром и молнии. Без этого нет дисциплины!
-- Правильно сказано,-- заявил Швейк.-- Никогда не забуду,
как посадили рекрута Пеха. Ротным командиром был у нас
лейтенант Моц. Вот собрал он рекрутов и спрашивает: кто откуда?
"Перво-наперво, желторотые,-- обратился он к ним,-- вы должны
научиться отвечать коротко и ясно, точно кнутом щелкнуть. Итак,
начнем. Откуда вы, Пех?" Пех был интеллигентный малый и ответил
так: "Нижний Боусов, Unter Bautzen, двести шестьдесят семь
домов, тысяча девятьсот тридцать шесть чешских обывателей,
округ Ичин, волость Соботка, бывшая вотчина Кост, приходская
церковь святой Екатерины, построенная в четырнадцатом столетии
и реставрированная графом Вацлавом Вратиславом Нетолицким,
школа, почта, телеграф, станция чешской товарной линии,
сахарный завод, мельница, лесопилка, хутор Вальха, шесть
ярмарок в году..."
Лейтенант Моц кинулся на него и стал бить его по морде,
приговаривая: "Вот тебе первая ярмарка, вот тебе другая,
третья, четвертая, пятая, шестая..." А Пех, хоть и был рекрут,
потребовал, чтобы его допустили на батальонный рапорт. В
канцелярии была тогда развеселая шатия. Ну, и написали они там,
что он направляется на батальонный рапорт по поводу ежегодных
ярмарок в Нижнем Боусове. Командиром батальона был тогда майор
Рогелль. "Also, was gibts?" / Итак, в чем дело? (нем.)/ --
спросил он Пеха, а тот выпалил: "Осмелюсь доложить, господин
майор, в Нижнем Боусове шесть ярмарок в году". Ну, здесь майор
Рогелль на него заорал, затопал ногами и немедленно приказал
отвести в военный госпиталь в отделение для сумасшедших. С той
поры стал из Пеха самый что ни на есть последний солдат,-- не
солдат, а одно наказание.
-- Солдата воспитать дело нелегкое,-- сказал, зевая,
старший писарь Ванек.-- Солдат, который ни разу не был наказан
на военной службе, не солдат. Это, может, в мирное время так
было, что солдат, отбывший свою службу без единого наказания,
потом имел всякие преимущества на гражданке. Теперь как раз
наоборот: самые плохие солдаты, которые в мирное время не
выходили из-под ареста, на войне оказались самыми лучшими.
Помню я рядового из восьмой маршевой роты Сильвануса. У того,
бывало, что ни день -- то наказание. Да какие наказания! Не
стыдился украсть у товарища последний крейцер. А когда попал в
бой, так первый перерезал проволочные заграждения, трех взял в
плен и одного тут же по дороге застрелил,-- дескать, он не
внушал мне доверия. Он получил большую серебряную медалп,
нашили ему две звездочки, и, если бы потом его не повесили у
Дукельского перевала, он давно бы уже ходил во взводных. А не
повесить его после боя никак нельзя было. Раз вызвался он идти
на рекогносцировку, а патруль другого полка застиг его за
обшариванием трупов. Нашли у него часов штук восемь и много
колец. Повесили у штаба бригады.
-- Из этого видно,-- глубокомысленно заметил Швейк,-- что
каждый солдат сам должен завоевывать себе положение.
Раздался телефонный звонок. Старший писарь подошел к
телефону. Можно было разобрать голос поручика Лукаша, который
спрашивал, что с консервами. Было слышно, как он давал нагоняй.
-- Правда же, их нет, господин обер-лейтенант! -- кричал в
телефон Ванек.-- Откуда им там взяться, это только фантазия
интендантства. Совсем напрасно было посылать туда людей. Я
хотел вам телефонировать. Я был в кантине? Кто сказал?
Повар-оккультист из офицерской кухни? Действительно, я позволил
себе туда зайти. Знаете, господин обер-лейтенант, как назвал
этот самый оккультист всю панику с консервами? "Ужас
нерожденного". Никак нет, господин обер-лейтенант, я совершенно
трезв. Что делает Швейк? Он здесь. Прикажете его позвать?..
Швейк, к телефону! -- крикнул старший писарь и шепотом добавил:
-- Если вас спросят, в каком виде я вернулся, скажите, что в
полном порядке.
Швейк у телефона:
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, у телефона
Швейк.
-- Послушайте, Швейк, как обстоит дело с консервами? Все в
порядке?
-- Нет их, господин обер-лейтенант. Ни слуху ни духу.
-- Я хотел бы, Швейк, чтобы вы, пока мы в лагере, по утрам
всегда являлись ко мне с рапортом. А когда поедем,-- неотлучно
будете находиться при мне. Что вы делали ночью?
-- Неотлучно сидел у телефона.
-- Были какие-нибудь новости?
-- Были, господин обер-лейтенант.
-- Швейк, не валяйте опять дурака. Сообщали что-нибудь
важное, срочное?
-- Так точно, господин обер-лейтенант, но только к девяти
часам.
-- Что же вы сразу мне об этом не доложили?
-- Не хотел вас беспокоить, господин обер-лейтенант, не
смел об этом и помыслить.
-- Так говорите же,-- черт вас дери! -- что предстоит в
девять часов?!
-- Телефонограмма, господин обер-лейтенант.
-- Я вас не понимаю.
-- Я это записал, господин обер-лейтенант. Примите
телефонограмму. Кто у телефона?.. Есть? Читай... Или еще что-то
в этом роде...
-- Черт вас побери, Швейк! Мука мне с вами... Передайте
мне содержание, или я вас так тресну, что... Ну?!
-- Опять какое-то совещание, господин обер-лейтенант,
сегодня в девять часов утра у господина полковника. Хотел вас
разбудить ночью, но потом раздумал.
-- Еще бы вы осмелились будить меня ночью из-за всякой
ерунды, на это и утром времени достаточно. Wieder eine
Besprechung, der Teufel soll das alles buserieren! / Опять
совещание, черт их дери всех! (нем.)/ Опустите трубку, позовите
к телефону Ванека.
-- Старший писарь Ванек у телефона. Rechnugsfeldwebl
Vanek, Herr Oberleutnant / Старший писарь фельдфебель Ванек,
господин обер-лейте-нант (нем.)/.
-- Ванек, немедленно найдите мне другого денщика. Этот
подлец Балоун за ночь сожрал у меня весь шоколад. Привязать?
Нет, отдадим его в санитары. Детина, косая сажень в плечах,--
пусть таскает раненых с поля сражения. Сейчас же и пошлю его к
вам. Устройте все это в полковой канцелярии немедленно и тотчас
же возвращайтесь в роту. Как по-вашему, скоро мы тронемся?
-- Торопиться некуда, господин обер-лейтенант. Когда мы
отправлялись с девятой маршевой ротой, нас целых четыре дня
водили за нос. С восьмой то же самое. Только с десятой дела
обстояли лучше. Мы были в полной боевой готовности, в
двенадцать часов получили приказ, а вечером уже ехали, но зато
потом нас гоняли по всей Венгрии и не знали, какую дыру на
каком фронте заткнуть нами.
С тех пор как поручик Лукаш стал командиром одиннадцатой
маршевой роты, он находился в состоянии, называемом
синкретизмом,-- по имени той философской системы, которая
старалась примирить противоречия понятий путем компромисса,
доходящего до смешения противоположных взглядов. А поэтому он
ответил:
-- Да, может быть, это и так. По-вашему, мы сегодня не
тронемся? В девять часов совещание у полковника. Да, кстати,
знаете о том, что вы дежурный? Я только так. Составьте мне...
Подождите, что бишь должны вы мне составить? Список
унтер-офицеров с указанием, с какого времени каждый из них
служит... Потом провиант для роты. Национальность? Да, да, и
национальность... А главное, пришлите мне нового денщика. Что
сегодня прапорщику Плешнеру делать с командой? Подготовиться к
отправке. Счета?.. Приду подписать после обеда. В город никого
не отпускайте. В кантину, в лагерь? После обеда на час...
Позовите сюда Швейка... Швейк, вы пока останетесь у телефона.
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я еще не
пил кофе.
-- Так принесите кофе и останьтесь в канцелярии у
телефона, пока я вас не позову. Знаете, что такое ординарец?
-- Это тот, кто на побегушках, господин обер-лейтенант.
-- Итак, чтобы вы были на месте, когда я вам позвоню.
Напомните еще раз Ванеку, чтобы нашел для меня какого-нибудь
денщика. Швейк! Алло! Где вы?
-- Здесь, господин обер-лейтенант, мне только что принесли
кофе.
-- Швейк! Алло!
-- Я слушаю, господин обер-лейтенант. Кофе совсем
холодный.
-- Вы, Швейк, хорошо знаете, что такое денщик, поговорите
с ним, а потом скажете мне, что он собой представляет. Повесьте
трубку.
Ванек, прихлебывая черный кофе, в который подлил рома из
бутылки с надписью "Tinte" / Чернила (нем.)/, сделанной из
предосторожности, посмотрел на Швейка и сказал:
-- Наш обер-лейтенант так кричит в телефон, что я разобрал
каждое слово. По всему видать, вы близко знакомы с господином
обер-лейтенантом, Швейк?
-- Я его правая рука. Рука руку моет. Попадали мы с ним в
переделки. Сколько раз нас хотели разлучить, а мы опять
сходились. Он на меня во всем полагается. Сколько раз я сам
этому удивлялся. Вот вы только что слышали, как он сказал,
чтобы я вам еще раз напомнил о том, что вы должны ему найти
нового денщика, а я должен поговорить с ним и дать о нем отзыв.
Господину обер-лейтенанту не каждый денщик угодит.
x x x
Полковник Шредер вызвал на совещание всех офицеров
