Ярослав Гашек.
Похождения бравого солдата Швейка.
ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА
ВО ВРЕМЯ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЫЛУ *
ПРЕДИСЛОВИЕ
Великой эпохе нужны великие люди. Но на свете существуют и
непризнанные, скромные герои, не завоевавшие себе славы
Наполеона. История ничего не говорит о них. Но при внимательном
анализе их слава затмила бы даже славу Александра Македонского.
В наше время вы можете встретить на пражских улицах бедно
одетого человека, который и сам не подозревает, каково его
значение в истории новой, великой эпохи. Он скромно идет своей
дорогой, ни к кому не пристает, и к нему не пристают журналисты
с просьбой об интервью. Если бы вы спросили, как его фамилия,
он ответил бы просто и скромно: "Швейк".
И действительно, этот тихий, скромный человек в поношенной
одежде -- тот самый бравый солдат Швейк, отважный герой, имя
которого еще во времена Австро-Венгрии не сходило с уст всех
граждан чешского королевства и слава которого не померкнет и в
республике.
Я искренне люблю бравого солдата Швейка и, представляя
вниманию читателей его похождения во время мировой войны,
уверен, что все будут симпатизировать этому непризнанному
герою. Он не поджег храма богини в Эфесе, как это сделал глупец
Герострат для того, чтобы попасть в газеты и школьные
хрестоматии. И этого вполне достаточно.
Автор
Глава I. ВТОРЖЕНИЕ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА В МИРОВУЮ ВОЙНУ
Убили, значит, Фердинанда-то нашего,-- сказала Швейку его
служанка.
Швейк несколько лет тому назад, после того как медицинская
комиссия признала его идиотом, ушел с военной службы и теперь
промышлял продажей собак, безобразных ублюдков, которым он
сочинял фальшивые родословные.
Кроме того, он страдал ревматизмом и в настоящий момент
растирал себе колени оподельдоком.
-- Какого Фердинанда, пани Мюллерова? -- спросил Швейк, не
переставая массировать колени.-- Я знаю двух Фердинандов. Один
служит у фармацевта Пруши. Как-то раз по ошибке он выпил у него
бутылку жидкости для ращения волос; а еще есть Фердинанд
Кокошка, тот, что собирает собачье дерьмо. Обоих ни чуточки не
жалко.
-- Нет, эрцгерцога Фердинанда, сударь, убили. Того, что
жил в Конопиште, того толстого, набожного...
-- Иисус Мария! -- вскричал Швейк.-- Вот-те на! А где это
с господином эрцгерцогом приключилось?
-- В Сараеве его укокошили, сударь. Из револьвера. Ехал он
со своей эрцгерцогиней в автомобиле...
-- Скажите на милость, пани Мюллерова, в автомобиле!
Конечно, такой барин может себе это позволить. А наверно, и не
подумал, что автомобильные поездки могут так плохо кончиться.
Да еще в Сараеве! Сараево это в Боснии, пани Мюллерова... А
подстроили это, видать, турки. Нечего нам было отнимать у них
Боснию и Герцеговину...Вот какие дела, пани Мюллерова.
Эрцгерцог, значит, приказал долго жить. Долго мучился?
-- Тут же помер, сударь. Известно -- с револьвером шутки
плохи. Недавно у нас в Нуслях один господин забавлялся
револьвером и перестрелял всю семью да еще швейцара, который
пошел посмотреть, кто там стреляет с четвертого этажа.
-- Из иного револьвера, пани Мюллерова, хоть лопни -- не
выстрелишь. Таких систем -- пропасть. Но для эрцгерцога,
наверно, купили что-нибудь этакое, особенное. И я готов биться
об заклад, что человек, который стрелял, по такому случаю
разоделся в пух и прах. Известно, стрелять в эрцгерцога --
штука нелегкая. Это не то, что браконьеру подстрелить лесника.
Все дело в том, как до него добраться. К такому барину в
лохмотьях не подойдешь. Непременно нужно надеть цилиндр, а то
того и гляди сцапает полицейский.
-- Там, говорят, народу много было, сударь.
-- Разумеется, пани Мюллерова,-- подтвердил Швейк,
заканчивая массаж колен.-- Если бы вы, например, пожелали убить
эрцгерцога или государя императора, вы бы обязательно с
кем-нибудь посоветовались. Ум хорошо -- два лучше. Один
присоветует одно, другой -- другое, "и путь открыт к успехам",
как поется в нашем гимне. Главное -- разнюхать, когда такой
барин поедет мимо. Помните господина Люккени, который проткнул
нашу покойную Елизавету напильником? Ведь он с ней
прогуливался. Вот и верьте после этого людям!
С той поры ни одна императрица не ходит гулять пешком.
Такая участь многих еще поджидает. Вот увидите, пани Мюллерова,
они доберутся и до русского царя с царицей, а может быть, не
дай бог, и до нашего государя императора, раз уж начали с его
дяди. У него, у старика-то, много врагов, побольше еще, чем у
Фердинанда. Недавно в трактире один господин рассказывал:
"Придет время -- эти императоры полетят один за другим, и им
даже государственная прокуратура не поможет". Потом оказалось,
что этому типу нечем расплатиться за пиво, и трактирщику
пришлось позвать полицию, а он дал трактирщику оплеуху, а
полицейскому-- две. Потом его увезли в корзине очухаться... Да,
пани Мюллерова, странные дела нынче творятся! Значит, еще одна
потеря для Австрии. Когда я был на военной службе, так там один
пехотинец застрелил капитана. Зарядил ружье и пошел в
канцелярию. Там сказали, что ему в канцелярии делать нечего, а
он -- все свое: должен, мол, говорить с капитаном. Капитан
вышел и лишил его отпуска из казармы, а он взял ружье и -- бац
ему прямо в сердце! Пуля пробила капитана насквозь да еще
наделала в канцелярии бед: раскололо бутылку с чернилами, и они
залили служебные бумаги.
-- А что стало с тем солдатом? -- спросила минуту спустя
пани Мюллерова, когда Швейк уже одевался.
-- Повесился на помочах,-- ответил Швейк, чистя свой
котелок.-- Да помочи-то были не его, он их выпросил у тюремного
сторожа. У него, дескать, штаны спадают. Да и то сказать -- не
ждать же, пока тебя расстреляют? Оно понятно, пани Мюллерова, в
таком положении хоть у кого голова пойдет кругом! Тюремного
сторожа разжаловали и вкатили ему шесть месяцев, но он их не
отсидел, удрал в Швейцарию и теперь проповедует там в какой-то
церкви. Нынче честных людей мало, пани Мюллерова. Думается мне,
что эрцгерцог Фердинанд тоже ошибся в том человеке, который его
застрелил. Увидел небось этого господина и подумал:
"Порядочный, должно быть, человек, раз меня приветствует". А
тот возьми, да и хлопни его. Одну всадил или несколько?
-- Газеты пишут, что эрцгерцог был, как решето, сударь.
Тот выпустил в него все патроны.
-- Это делается чрезвычайно быстро, пани Мюллерова.
Страшно быстро. Для такого дела я бы купил себе браунинг: на
вид игрушка, а из него можно в два счета перестрелять двадцать
эрцгерцогов, хоть тощих, хоть толстых. Впрочем, между нами
говоря, пани Мюллерова, в толстого эрцгерцога вернее попадешь,
чем в тощего. Вы, может, помните, как в Португалии подстрелили
ихнего короля? Во какой был толстый! Вы же понимаете, тощим
король не будет... Ну, я пошел в трактир "У чаши". Если придут
брать терьера, за которого я взял задаток, то скажите, что я
держу его на своей псарне за городом, что недавно подрезал ему
уши и, пока уши не заживут, перевозить щенка нельзя, а то их
можно застудить. Ключ оставьте у привратницы.
В трактире "У чаши" сидел только один посетитель. Это был
агент тайной полиции Бретшнейдер. Трактирщик Паливец мыл
посуду, и Бретшнейдер тщетно пытался завязать с ним серьезный
разговор.
Паливец слыл большим грубияном. Каждое второе слово у него
было "задница" или "дерьмо". Но он был весьма начитан и каждому
советовал прочесть, что о последнем предмете написал Виктор
Гюго, рассказывая о том, как ответила англичанам старая
наполеоновская гвардия в битве при Ватерлоо.
-- Хорошее лето стоит,-- завязывал Бретшнейдер серьезный
разговор.
-- А всему этому цена -- дерьмо! -- ответил Паливец,
убирая посуду в шкаф.
-- Ну и наделали нам в Сараеве делов! -- со слабой
надеждой промолвил Бретшнейдер.
-- В каком "Сараеве"? -- спросил Паливец.-- В нусельском
трактире, что ли? Там драки каждый день. Известное дело --
Нусле!
-- В боснийском Сараеве, уважаемый пан трактирщик. Там
застрелили эрцгерцога Фердинанда. Что вы на это скажете?
-- Я в такие дела не лезу. Ну их всех в задницу с такими
делами! -- вежливо ответил пан Паливец, закуривая трубку.--
Нынче вмешиваться в такие дела -- того и гляди сломаешь себе
шею. Я трактирщик. Ко мне приходят, требуют пива, я наливаю. А
какое-то Сараево, политика или там покойный эрцгерцог -- нас
это не касается. Не про нас это писано. Это Панкрацем пахнет.
Бретшнейдер умолк и разочарованно оглядел пустой трактир.
-- А когда-то здесь висел портрет государя императора,--
помолчав, опять заговорил он.-- Как раз на том месте, где
теперь зеркало.
-- Вы справедливо изволили заметить,-- ответил пан
Паливец,-- висел когда-то. Да только гадили на него мухи, так я
убрал его на чердак. Знаете, еще позволит себе кто-нибудь на
этот счет замечание, и посыплются неприятности. На кой черт мне
это надо?
-- В этом Сараеве, должно быть, скверное дело было? Как вы
полагаете, уважаемый?..
На этот прямо поставленный коварный вопрос пан Паливец
ответил чрезвычайно осторожно:
-- Да, в это время в Боснии и Герцеговине страшная жара.
Когда я там служил, мы нашему обер-лейтенанту то и дело лед к
голове прикладывали.
-- В каком полку вы служили, уважаемый?
-- Я таких пустяков не помню, никогда не интересовался
подобной мерзостью,-- ответил пан Паливец.-- На этот счет я не
любопытен. Излишнее любопытство вредит.
Тайный агент Бретшнейдер окончательно умолк, и его
нахмуренное лицо повеселело только с приходом Швейка, который,
войдя в трактир, заказал себе черного пива, заметив при этом:
-- В Вене сегодня тоже траур.
Глаза Бретшнейдера загорелись надеждой, и он быстро
проговорил:
-- В Конопиште вывешено десять черных флагов.
-- Нет, их должно быть двенадцать,-- сказал Швейк, отпив
из кружки.
-- Почему вы думаете, что двенадцать? -- спросил
Бретшнейдер..
-- Для ровного счета -- дюжина. Так считать легче, да на
дюжину и дешевле выходит,-- ответил Швейк.
Воцарилась тишина, которую нарушил сам Швейк, вздохнув:
-- Так, значит, приказал долго жить, царство ему небесное!
Не дождался даже, пока будет императором. Когда я служил на
военной службе, один генерал упал с лошади и расшибся. Хотели
ему помочь, посадить на коня, посмотрели, а он уже готов --
мертвый. А ведь метил в фельдмаршалы. На смотру это с ним
случилось. Эти смотры никогда до добра не доводят. В Сараеве
небось тоже был какой-нибудь смотр. Помню, как-то на смотру у
меня на мундире не хватило двадцати пуговиц, и за это меня
посадили на четырнадцать дней в одиночку. И два дня я, как
Лазарь, лежал связанный "козлом". На военной службе должна быть
дисциплина -- без нее никто бы и пальцем для дела не
пошевельнул. Наш обер-лейтенант Маковец всегда говорил:
"Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы,
как обезьяны, по деревьям лазили. Военная служба из вас, дураки
безмозглые, людей сделает!" Ну, разве это не так? Вообразите
себе сквер, скажем, на Карловой площади, и на каждом дереве
сидит по одному солдату без всякой дисциплины. Это меня ужасно
пугает.
-- Все это сербы наделали, в Сараеве-то,-- старался
направить разговор Бретшнейдер.
-- Ошибаетесь,-- ответил Швейк.-- Это все турки натворили.
Из-за Боснии и Герцеговины.
И Швейк изложил свой взгляд на внешнюю политику Австрии на
Балканах: турки проиграли в тысяча девятьсот двенадцатом году
