связаны за спиной веревкой, конец которой сжимал в ладони
конный офицер. Рядом вели полковника Геринельдо Маркеса, тоже
грязного и оборванного. Они не выглядели печальными. Скорее
казалось, что они взволнованы поведением толпы, осыпающей
солдат всевозможными оскорблениями.
-- Сынок! -- раздался среди общего шума вопль Урсулы, она
ударила солдата, пытавшегося задержать ee. Лошадь офицера
поднялась на дыбы. Полковник Аурелиано Буэндиа вздрогнул,
остановился и, уклонившись от рук матери, твердо посмотрел ей в
глаза.
-- Идите домой, мама, -- сказал он. -- Спросите
разрешения властей и приходите ко мне в тюрьму.
Он перевел взгляд на Амаранту, в нерешительности стоявшую
позади Урсулы, улыбнулся ей и спросил: "Что у тебя с рукой?"
Амаранта подняла руку в черной повязке. "Ожог", -- сказала она
и оттащила Урсулу в сторону, подальше от лошадей. Солдаты дали
залп в воздух. Отряд кавалерии окружил пленных и на рысях
направился к казарме.
Вечером Урсула пришла на свидание с полковником Аурелиано
Буэндиа. Она попробовала получить предварительное разрешение с
помощью дона Аполинара Москоте, но вся власть сосредоточилась
теперь в руках военных, и его слово не имело никакого веса.
Падре Никанор лежал с приступом печени. Родители полковника
Геринельдо Маркеса, который не был приговорен к смертной казни,
уже пытались навестить сына, но их отогнали прикладами. Видя,
что найти посредников невозможно, убежденная, что Аурелиано на
рассвете будет расстрелян, Урсула сложила в узелок вещи,
которые хотела ему снести, и пошла в казарму одна.
-- Я мать полковника Аурелиано Буэндиа, -- заявила она.
Часовые преградили ей путь. "Я все равно войду, -- сказала
Урсула. -- Так что, если вам приказано стрелять, стреляйте
сразу". Сильным толчком она отстранила одного из них и вошла в
бывшую классную комнату, где группа полуголых солдат чистила
оружие. Учтивый румяный офицер в очках с толстыми стеклами,
одетый в походную форму, сделал знак бросившимся было за ней
часовым, и они ушли.
-- Я мать полковника Аурелиано Буэндиа, -- повторила
Урсула.
-- Вы хотите сказать, сеньора, -- поправил ее офицер,
любезно улыбаясь, -- что вы мать сеньора Аурелиано Буэндиа.
В его изысканной речи Урсула уловила тягучие интонации
жителей гор -- качако (*12).
-- Пусть будет "сеньор", -- согласилась она, -- все
равно, лишь бы мне его увидеть.
Приказом свыше всякие посещения осужденных на смерть были
запрещены, но офицер под свою ответственность разрешил Урсуле
пятнадцатиминутное свидание. Урсула показала ему то, что
принесла в узелке, смену чистого белья, ботинки, в которых сын
гулял на своей свадьбе, и сласти, которые она хранила для него
с того дня, когда почувствовала, что он вернется. Она нашла
полковника Аурелиано Буэндиа в комнате, где стояли колодки, он
лежал, раскинув руки, потому что под мышками у него вздулись
нарывы. Ему разрешили побриться. Густые усы с закрученными
кончиками подчеркивали угловатость скул. Урсуле показалось, что
он бледнее, чем был раньше, немного выше и еще более одинок. Он
знал все, что произошло дома: знал о самоубийстве Пьетро
Креспи, о беззакониях Аркадио и его расстреле, о чудачествах
Хосе Аркадио Буэндиа под каштаном. Знал, что Амаранта посвятила
свое вдовье девичество воспитанию Аурелиано Хосе, что тот
проявляет незаурядный ум и научился читать и писать тогда же,
когда начал разговаривать. С той самой минуты, как Урсула вошла
в комнату, она почувствовала себя неловко -- ее смущал
повзрослевший вид сына, исходившая от него властность, сила,
которую излучало все его большое тело. Она удивилась, что он
так хорошо обо всем осведомлен. "Вы же знаете: ваш сын --
ясновидец, -- пошутил он. И добавил уже серьезно: -- Утром,
когда меня вели, я как будто пережил все это".
И в самом деле, пока толпа шумела вокруг, он был занят
своими мыслями, удивляясь, как постарел город всего за один
год. Листья на миндальных деревьях были ободраны. Дома, которые
то и дело перекрашивали из голубого цвета в розовый, потом
снова в голубой, приобрели в конце концов неопределенный
оттенок.
-- А что ты думал? -- вздохнула Урсула. -- Время-то идет.
-- Конечно, -- согласился Аурелиано, -- но все же...
И свидание, которого они оба так долго ждали, приготовив
вопросы и даже поразмыслив, какие ответы могут на них получить,
вылилось в обычный повседневный разговор. Когда часовой
объявил, что пятнадцать минут истекли, Аурелиано достал из-под
циновки походной кровати скатанные в трубку, пропитанные потом
листки бумаги. Это были его стихи. Те, что он посвящал Ремедиос
и забрал с собой, уходя из дома, и другие -- написанные позже,
во время коротких передышек между боями. "Обещайте мне, что
никто не прочтет их, -- сказал он. -- Сегодня же вечером
растопите ими плиту". Урсула пообещала и встала, чтобы
поцеловать сына на прощание.
-- Я принесла тебе револьвер, -- шепнула она.
Полковник Аурелиано Буэндиа удостоверился, что часового
нет поблизости. И ответил так же тихо: "На что он мне? Впрочем,
давайте, а то они еще увидят, когда вы будете уходить". Урсула
вынула револьвер из-за корсажа, и полковник Аурелиано Буэндиа
положил его под циновку на койке. "А теперь не прощайтесь со
мной, -- сказал он подчеркнуто спокойным тоном. -- Не умоляйте
никого, не унижайтесь ни перед кем. Заставьте себя думать, что
меня расстреляли уже давным-давно". Урсула закусила губу,
сдерживая слезы.
-- Приложи к нарывам горячие камни, -- сказала она,
отвернулась и вышла из комнаты.
Полковник Аурелиано Буэндиа продолжал стоять, углубленный
в свои мысли, до тех пор, пока дверь не закрылась. Тогда он
снова лег и раскинул руки. С того времени, когда он вступил в
юношеский возраст и осознал, что наделен даром ясновидения, он
всегда верил -- смерть сообщит ему о своем приближении каким-то
определенным, безошибочным, неоспоримым знаком, и вот до
расстрела остается лишь несколько часов, а такого знака все
нет. Однажды в его лагерь в Тукуринке пришла очень красивая
девушка и попросила часовых разрешить ей увидеться с
полковником Аурелиано Буэндиа. Ее пропустили -- ведь всем было
известно, что некоторые матери-фанатички посылают своих дочерей
в постель к прославленным полководцам, чтобы, как они сами
объясняли, улучшить породу. В тот вечер полковник Аурелиано
Буэндиа заканчивал стихотворение о человеке, который сбился с
пути под дождем, когда вдруг в комнату вошла девушка. Желая
спрятать исписанный листок в ящик стола, где он хранил под
замком свои стихи, полковник повернулся к гостье спиной. И тут
почувствовал это. Не оглядываясь, он схватил лежавший в ящике
пистолет и сказал:
-- Не стреляйте, пожалуйста.
Когда он обернулся, сжимая в руке пистолет, девушка уже
опустила свой и стояла в полной растерянности. Так ему удалось
избежать четырех покушений из одиннадцати. Но был и другой
случай: неизвестный, которого потом не удалось задержать,
пробрался ночью в лагерь повстанцев в Манауре и заколол
кинжалом его близкого друга -- полковника Магнифико Висбаля.
Тот болел лихорадкой, и полковник Аурелиано Буэндиа временно
уступил ему свою койку. Сам он спал тут же рядом в гамаке и
ничего не слышал. Все его попытки разобраться в своих
предчувствиях оказались тщетными. Предчувствия возникали
внезапно, как озарение свыше, как абсолютная, мгновенная и
непостижимая убежденность. Порой они казались совсем
непримечательными, и полковник Аурелиано Буэндиа спохватился,
что это были предчувствия, лишь после того, как они
исполнялись. А иной раз они были очень определенными, но не
исполнялись. Нередко он путал их с самыми обычными приступами
суеверия. Однако, когда ему прочли смертный приговор и
спросили, каково будет его последнее желание, он сразу же
понял, что это предчувствие подсказывает ему ответ.
-- Я прошу, чтобы приговор был приведен в исполнение в
Макондо, -- заявил он.
Председатель трибунала рассердился.
-- Не пытайтесь нас провести, Буэндиа, -- сказал он. --
Это просто военная хитрость, чтобы выиграть время.
-- Не хотите, ваше дело, -- ответил полковник, -- но
таково мое последнее желание.
С тех пор предчувствия его покинули. В тот день, когда
Урсула навестила его в тюрьме, он после долгих размышлений
пришел к выводу, что на этот раз смерть, вполне возможно, не
известит его о своем приближении, поскольку она зависит не от
случая, а от воли его палачей. Мучимый своими нарывами, он не
спал всю ночь. Незадолго до рассвета в коридоре раздались шаги.
"Идут", -- сказал он себе и почему-то вдруг вспомнил о Хосе
Аркадио Буэндиа, который в эту самую минуту в угрюмой
предрассветной полутьме тоже думал о нем, скорчившись на своей
скамеечке под каштаном. В душе у полковника Аурелиано Буэндиа
не было ни тоски, ни страха, он испытывал лишь глухую ярость
при мысли, что из-за преждевременной смерти ему не суждено
узнать, чем завершится все то, что он не успел завершить...
Дверь отворилась, вошел солдат с чашкой кофе. На следующий
день, в тот же час, когда полковник Аурелиано Буэндиа
по-прежнему сходил с ума от боли под мышками, повторилось то же
самое. В четверг он раздал часовым сласти, принесенные Урсулой,
надел чистое белье, которое оказалось ему узким, и лаковые
ботинки. Наступила пятница, а его еще не расстреляли.
Дело было в том, что военные власти не осмеливались
исполнить приговор. Возмущение, охватившее весь город, навело
их на мысль, что расстрел полковника Аурелиано Буэндиа может
иметь тяжелые политические последствия не только в Макондо, но
и во всей округе, поэтому они запросили совета в главном городе
провинции. В ночь на субботу, когда ответ еще не был получен,
капитан Роке Мясник отправился с другими офицерами в заведение
Катарино. Из всех женщин только одна, вконец запуганная его
угрозами, согласилась повести его в свою комнату. "Они не хотят
спать с человеком, у которого смерть за плечами, -- объяснила
она. -- Никто не знает, как это случится, но кругом говорят,
что офицер, который расстреляет полковника Аурелиано Буэндиа, и
все его солдаты рано или поздно будут обязательно убиты один за
другим, даже если они спрячутся на краю света". Капитан Роке
Мясник обсудил такую возможность с остальными офицерами, а те
со своими начальниками. В воскресенье, хотя никто никому об
этом прямо не сказал и военные ничем не нарушили царившее в
Макондо напряженное спокойствие, всему городу уже было
известно, что офицеры не хотят брать на себя ответственность и
собираются под любыми предлогами уклониться от участия в казни.
В понедельник почта доставила письменный приказ: приговор
должен быть приведен в исполнение в течение двадцати четырех
часов. Вечером офицеры бросили в фуражку шесть клочков бумаги
со своими именами, и злосчастная фортуна капитана Роке Мясника
наградила его выигрышным билетом. "От судьбы не уйдешь, --
сказал капитан с глубокой горечью. -- Как родился я сыном
шлюхи, так и подохну". В пять часов утра он избрал, тоже
жеребьевкой, отделение солдат, выстроил его во дворе и разбудил
приговоренного к смерти традиционными словами.
-- Пошли, Буэндиа, -- сказал он. -- Час настал.
-- А! Так вот оно что, -- откликнулся полковник. -- То-то
мне приснилось, будто у меня прорвались нарывы.
С тех пор как Ребека Буэндиа узнала, что Аурелиано должны
