теплого хлеба -- Ремедиос всегда и повсюду. Ребека поджидала
свою любовь каждый день в четыре часа, сидя с вышиванием возле
окна. Ей было прекрасно известно, что мул, который возит почту,
приходит в Макондо только два раза в месяц, но тем не менее она
ждала его все время, убежденная, что по ошибке он может прибыть
в любой день. Случилось как раз наоборот: однажды мул в
положенный день не явился. Обезумев от горя, Ребека поднялась
среди ночи и торопливо, с жадностью самоубийцы стала поглощать
землю в саду, горсть за горстью, плача от горя и ярости, раня
десны осколками раковин улиток. Ее рвало до самого вечера. Она
впала в состояние какой-то лихорадочной прострации, потеряла
сознание, и в бреду сердце ее бесстыдно раскрыло свою тайну.
Возмущенная Урсула взломала замок сундука и нашла на дне
шестнадцать надушенных писем, перевязанных розовой лентой,
останки листьев и лепестков, хранимые между страницами старых
книг, и засушенных бабочек, при первом же прикосновении
обратившихся к пыль.
Только Аурелиано способен был понять всю глубину отчаяния
Ребеки. В тот вечер, когда Урсула пыталась извлечь ее из пучины
бреда, он отправился с Магнифико Висбалем и Геринельдо Маркесом
в заведение Катарино. К нему теперь была пристроена галерея,
разгороженная досками на клетушки, где жили одинокие женщины,
от которых пахло умершими цветами. Ансамбль из аккордеониста и
барабанщиков исполнял песни Франсиско Человека, уже несколько
лет не появлявшегося в Макондо. Трое друзей заказали себе
тростникового вина. Магнифико и Геринельдо, ровесники
Аурелиано, но более, чем он, искушенные в житейских делах,
неторопливо пили с женщинами, которые сидели у них на коленях.
Одна из женщин, увядшая, золотозубая, попыталась приласкать
Аурелиано. Но тот ее оттолкнул. Он обнаружил, что чем больше
пьет, тем чаще вспоминает о Ремедиос, но выносить муку
воспоминаний становится легче. Потом Аурелиано вдруг поплыл, в
какое мгновение это началось, он и сам не заметил. Только
вскоре обнаружил, что его друзья и женщины плывут в тускло
светящемся мареве -- бесформенные, невесомые фигуры -- и
произносят слова, которые слетают не с их губ, и делают
таинственные знаки, не совпадающие с их жестами. Катарино
положила ему на плечо руку и сказала: "Скоро одиннадцать".
Аурелиано обернулся, увидел огромное расплывшееся пятно лица,
искусственный цветок за ухом, а затем потерял память, как во
время эпидемии забывчивости, и обрел ее вновь лишь на другое
утро и в комнате, совершенно ему незнакомой, -- перед ним
стояла Пилар Тернера, в одной рубашке, босая, растрепанная, она
освещала его лампой и не верила своим глазам:
-- Аурелиано!
Аурелиано утвердился на ногах и поднял голову. Он не знал,
как сюда попал, но хорошо помнил, с каким намерением, потому
что еще с детских лет хранил это намерение в неприкосновенном
тайнике своего сердца.
-- Я пришел, чтоб спать с вами, -- сказал он.
Одежда Аурелиано была измазана грязью и рвотой. Пилар
Тернера -- она в то время жила только со своими двумя младшими
сыновьями -- ни о чем его не спросила. Повела к постели. Отерла
мокрой тряпкой лицо, раздела, потом сама разделась догола и
опустила полог от москитов, чтобы сыновья не увидели, если
проснутся. Она устала ждать мужчину, с которым ее разлучили в
ее родном селении, мужчин, которые уехали, пообещав вернуться,
бесчисленных мужчин, которые не нашли дороги к ее дому, сбитые
с толку неопределенностью карточных предсказаний. Пока она
ждала их, кожа ее покрылась морщинами, груди обвисли, жар
сердца угас. Пилар Тернера нашла в темноте Аурелиано, положила
руку ему на живот и с материнской нежностью поцеловала в шею.
"Мой бедный малыш", -- прошептала она. Аурелиано задрожал.
Спокойно и уверенно, не мешкая, он отчалил от скалистых берегов
печали и встретил Ремедиос, обратившуюся в бескрайнюю топь,
пахнущую грубым животным и свежевыглаженным бельем. Отправляясь
в путь, он плакал. Сначала это были непроизвольные, прерывистые
всхлипывания. Потом слезы хлынули неудержимым потоком, и он
почувствовал, как что-то распухшее и болезненное лопнуло внутри
его. Перебирая его волосы кончиками пальцев, женщина подождала,
пока его тело не освободилось от того темного, что мешало ему
жить. Тогда Пилар Тернера спросила: "Кто она?" И Аурелиано
сказал ей. Она засмеялась, смех, при звуках которого в былые
времена испуганно взлетали в воздух голуби, теперь даже не
разбудил ее мальчиков. "Тебе придется сначала донянчить
невесту", -- пошутила она. Но за шуткой Аурелиано разглядел
глубокое сочувствие. Когда он вышел из комнаты, оставив там не
только неуверенность в своих мужских достоинствах, но также и
горький груз, в течение стольких месяцев обременявший его
сердце, Пилар Тернера неожиданно пообещала ему:
-- Я поговорю с девочкой и поднесу ее тебе на блюде, вот
увидишь.
Обещание свое она выполнила. Но момент был неподходящий,
потому что дом Буэндиа утратил былое спокойствие. Когда
обнаружилась страстная любовь Ребеки -- а скрыть эту любовь
было невозможно, так как Ребека громко кричала о ней в бреду,
-- Амаранта вдруг заболела горячкой. И она тоже была уязвлена
шипом любви, но любви неразделенной. Запершись в купальне, она
изливала муки безнадежной страсти в пламенных письмах, но не
отправляла эти послания, а довольствовалась тем, что прятала их
на дно своего сундука. Урсула разрывалась на части, ухаживая за
обеими больными. Несмотря на длительные и хитроумные допросы,
ей не удалось выяснить причины угнетенного состояния Амаранты.
Наконец ее снова осенило: она взломала замок сундука и нашла
повязанные розовой лентой, переложенные свежими белыми лилиями,
еще влажные от слез письма, адресованные Пьетро Креспи и так
ему и не отосланные. Плача от бешенства, Урсула прокляла день и
час, когда ей взбрело в голову купить пианолу, запретила уроки
вышивания и объявила нечто вроде траура без покойника -- траур
должен был продолжаться до тех пор, пока ее дочери не откажутся
от своих надежд. Вмешательство Хосе Аркадио Буэндиа, который
изменил свое первоначальное мнение о Пьетро Креспи и восхищался
теперь его мастерством в обращении с музыкальными машинами, ни
к чему не привело. Поэтому, когда Пилар Тернера сообщила
Аурелиано о согласии Ремедиос выйти за него замуж, он понял,
что эта новость лишь усугубит горе его родителей, однако решил
встретить свою судьбу лицом к лицу. Призванные в гостиную для
официальных переговоров, Хосе Аркадио Буэндиа и Урсула стойко
выслушали заявление своего сына. Но, узнав имя невесты, Хосе
Аркадио Буэндиа побагровел от негодования. "Очумел ты, что ли,
от своей любви? -- загремел он. -- Вокруг столько красивых и
приличных девушек, а ты не находишь ничего другого, как
жениться на дочери нашего врага". Урсула выбор одобрила. Она
призналась, что все семь сестер Москоте нравятся ей своей
красотой, трудолюбием, скромностью, воспитанностью, и похвалила
сына за благоразумие. Обезоруженный восторженными похвалами
жены, Хосе Аркадио Буэндиа поставил лишь одно условие: Ребека,
на любовь которой отвечают взаимностью, выйдет замуж за Пьетро
Креспи. Когда Урсула сможет выкроить время, она повезет
Амаранту в главный город провинции, чтобы путешествие и
перемена общества помогли девушке справиться с разочарованием.
Как только Ребека узнала об этом соглашении, она тут же
выздоровела, написала жениху ликующее письмо, предъявила его на
утверждение родителям и, не прибегая к услугам посредниц, сама
отнесла на почту. Амаранта сделала вид, что покоряется решению
старших, и мало-помалу оправилась от лихорадки, но в глубине
души дала себе клятву, что Ребека выйдет замуж только через ее
труп.
В следующую субботу Хосе Аркадио Буэндиа надел костюм из
темного сукна, целлулоидный воротничок и замшевые сапоги, те
самые, которые обновил в день бала, и пошел просить руки
Ремедиос Москоте. Коррехидор и его супруга были польщены
неожиданным визитом и в то же время обеспокоены, так как не
знали его причины; узнав ее, они решили, что Хосе Аркадио
Буэндиа спутал имя будущей невесты. Чтобы рассеять заблуждение,
мать подняла с постели Ремедиос и принесла ее на руках в
гостиную -- девочка еще не проснулась окончательно. Ее
спросили, действительно ли она решила идти замуж, и она
прохныкала, что хочет только одного: пусть ей не мешают спать.
Хосе Аркадио Буэндиа понял основательность сомнений супругов
Москоте и отправился за разъяснениями к Аурелиано. Когда он
возвратился, супруги уже успели переодеться в приличествующее
случаю платье, сделали небольшую перестановку мебели в
гостиной, наполнили вазы свежими цветами и ждали его в обществе
старших дочерей. Удрученные неловкостью своего положения и
страданиями, которые причинял ему жесткий воротничок, Хосе
Аркадио Буэндиа подтвердил, что избранницей действительно
является Ремедиос. "Но ведь это против всякого здравого смысла,
-- сказал приунывший дон Аполинар Москоте. -- У нас, кроме нее,
еще шесть дочерей, все они девицы на выданье, и каждая с
радостью согласилась бы стать женой такого серьезного и
трудолюбивого кабальеро, как ваш сын, а Аурелиано останавливает
свой выбор на той единственной, которая еще писает в постель".
Жена, хорошо сохранившаяся дама с печальными глазами и
неторопливыми движениями, упрекнула его в грубости. После того
как был выпит фруктовый сок, супруги, тронутые непреклонностью
Аурелиано, дали свое согласие. Сеньора Москоте попросила лишь
оказать ей одну милость -- предоставить возможность
побеседовать с Урсулой наедине. Урсула разворчалась, зачем ее
впутывают в мужские дела, но на самом деле была заинтригована и
на следующий день, волнуясь и поэтому немного робея, явилась в
дом Москоте. Через полчаса она вернулась с сообщением, что
Ремедиос еще не достигла зрелости. Аурелиано не счел это важным
препятствием. Он ждал так долго, что теперь готов был ждать
сколько угодно, пока невеста не вступит в тот возраст, когда
сможет зачать.
Восстановившееся мирное течение жизни нарушила только
смерть Мелькиадеса. Само событие можно было предвидеть, но
обстоятельства, при которых оно произошло, оказались
неожиданными. Через несколько месяцев после возвращения
Мелькиадеса в нем стали замечаться признаки одряхления, оно
развивалось так быстро и необратимо, что очень скоро цыган
превратился в одного из тех никому не нужных дедов, которые
бродят как тени по комнатам, волоча ноги и громко рассуждая о
лучших временах; никто этими стариками не занимается, о них
даже не вспоминают, пока не найдут однажды утром мертвыми в
постели. Сначала Хосе Аркадио Буэндиа, восхищенный
дагерротипией и пророчествами Нострадамуса, помогал Мелькиадесу
в его делах. Но потом он все чаще стал оставлять цыгана в
одиночестве, потому что общаться с ним было все труднее и
труднее. Мелькиадес слеп и глух, казалось, он путает
собеседников с людьми, которых знал в давно миновавшие
исторические эпохи, на вопросы он отвечал какой-то непонятной
мешаниной из разных языков. Бродя по дому, он всегда ощупывал
воздух перед собой, хотя и двигался среди вещей с необъяснимой
ловкостью, как будто был одарен инстинктом ориентации,
основанным на близких предчувствиях. Однажды он забыл вставить
искусственные зубы, положенные на ночь в стакан с водой возле
кровати, и с тех пор больше уже не носил их. Когда Урсула
задумала расширить дом, она приказала выстроить для Мелькиадеса
