отношения, однако он велел снять их с дерева и похоронить как
подобает, по-христиански, в благодарность за то, что самого не
постигла такая участь. Но это было не все. Мятежники разбудили
его среди ночи, уперши ружейное дуло в живот, и командир, весь
в лохмотьях, с физиономией, испачканной сажей, светя лампой ему
в лицо, спросил, кто он - либерал или консерватор.
- Ни тот, ни другой, - ответил Лоренсо Даса.- Я -
испанский подданный.
- Повезло! - сказал командир и вскинул руку в знак
прощания: - Да здравствует король!
Через два дня они спустились в сияющую долину, где лежало
веселое селение Вальедупар. Во дворе дрались петухи, на улицах
играли аккордеоны и гарцевали всадники на породистых лошадях,
взвивались ракеты, звонили колокола. Сооружали похожий на замок
фейерверк. Фермина Даса даже не заметила праздника. Они
остановились в доме у дядюшки Лисимако Санчеса, брата ее
матери, который вышел встретить их на тракт во главе шумной
свиты из юных родственников, верхом на животных лучшей во всей
провинции породы, и они провезли их по улицам селения, над
которым сверкал и гремел фейерверк. Дом стоял на большой
площади, рядом с церковью, оставшейся с колониальных времен и
многократно перестроенной. Дом изнутри скорее походил на
факторию: просторные затененные комнаты, а коридор,
благоухающий нагретым сахарным тростником, вел во фруктовый
сад.
Не успели спешиться у конюшни, как парадные комнаты битком
набились многочисленными незнакомыми родственниками, которые
принялись донимать Фермину Дасу излияниями родственных чувств,
и она с трудом это выносила, не желая видеть никого на свете.
Ее растрясло в седле, до смерти хотелось спать, да еще
расстроился желудок, она желала одного - добраться до
спокойного уединенного места и поплакать. Ее двоюродная сестра
Ильдебранда Санчес, двумя годами старше ее, с такой же, как и у
нее, величественной царской осанкой, единственная поняла с
первого взгляда ее состояние, потому что сама сгорала от тайной
любви. Вечером она отвела ее в спальню, которую приготовила для
них двоих; она не могла понять, как та еще жива при таких язвах
на ягодицах, натертых в седле. С помощью матери, ласковой
женщины, так похожей на мужа, что они казались близнецами, она
приготовила для Фермины Дасы теплую ванну и усадила ее туда, а
потом положила на раны успокоительные компрессы из арники, меж
тем как дом сотрясали разрывы петард.
К полуночи гости ушли, праздничное гулянье рассыпалось на
множество очажков, и Ильдебранда дала Фермине Дасе свою ночную
рубашку из мадаполама, помогла ей улечься на сверкающих
простынях и утонуть в мягких подушках, отчего той овладел вдруг
пугающий приступ счастья. А когда они остались в спальне одни,
Ильдебранда заперла дверь на засов и вынула из-под своего
матраса помятый конверт из манильской бумаги с эмблемой
Национальной телеграфной службы. Едва Фермина Даса увидела
лукаво-озорное выражение лица Ильдебран-ды, как тотчас же ожил
в памяти сердца печальный запах белых гардений, ожил раньше,
чем она успела сорвать сургучную печать и пуститься до рассвета
в плавание по озерам слез, выплаканных в одиннадцати
телеграммах, посланных вопреки всем законам и приличиям.
Из них она узнала все. Отправляясь в путь, Лоренсо Даса
совершил промах - телеграммой известил об этом шурина Лисимако
Санчеса, а тот в свою очередь разослал телеграммы
многочисленной родне, рассеянной по разным весям провинций.
Таким образом Флорентино Арисе не только удалось узнать во всех
подробностях путь Фермины Дасы, но и проследить его, благодаря
братству телеграфистов, до самого последнего постоялого двора в
Кабо де ла Вела. А затем и поддерживать с ней постоянную связь
с того момента, как она прибыла в Вальедупар, где прожила три
месяца, до конца путешествия, завершившегося в Риоаче полтора
года спустя, когда Лоренсо Даса счел, что дочь наконец все
забыла, и решил вернуться домой. Он, видимо, не осознал, что
ослабил надзор, размягчившись в кругу родственников покойной
жены, которые теперь, по прошествии стольких лет со дня
свадьбы, отбросили клановые предрассудки и приняли его с
открытым сердцем, как своего. Произошло запоздалое примирение,
хотя цель приезда была иной. Дело в том, что семья Фермины
Санчес в свое время любой ценой старалась помешать ее браку с
иммигрантом без роду и племени, не в меру говорливым и
неотесанным, который вечно суетился и совался повсюду с этой
своей торговлей мулами, делом на первый взгляд слишком простым,
чтобы быть чистым. Лоренсо Даса поставил на карту все: его
избранница была украшением типичного для их краев рода: в этом
многочисленном племени женщины славились красотой и отвагой,
ибо были помешаны на чести своего рода, а мужчины нежным
сердцем и тем, что чуть что не так - стреляли. И тем не менее
Фермина Санчес стояла на своем со слепой решимостью,
возникающей всегда, когда на пути у любви встречаются преграды,
и вышла-таки за него замуж вопреки воле семьи, так загадочно и
с такой поспешностью, что можно было подумать: она делает это
не из любви, а из желания покрыть собственный неосторожный
поступок.
Двадцать пять лет спустя Лоренсо Даса не понял, что его
жестко-непреклонное отношение к любовным переживаниям дочери
было ничем иным, как искаженным повторением его собственной
истории, и жаловался на свою беду тем же самым родственникам,
которые в свое время все как один были против него и точно так
же, как он теперь, жаловались на него своим родичам.
Однако же, пока он терял в сетованиях время, дочь
наверстывала его в любви. Покуда он холостил бычков и усмирял
необъезженных мулов на благословенных землях своих родичей, она
в свое удовольствие вольно развлекалась в обществе двоюродных
сестер, предводительствуемых Ильдебрандой Санчес, самой
красивой и приятной из всех и к тому же горевшей страстью к
женатому мужчине, который был на двадцать лет старше нее и имел
детей, так что у ее страсти не было никакого будущего, она
питалась лишь беглыми взглядами украдкой.
После довольно долгого пребывания в Вальеду-паре они
продолжили путешествие через горные кручи, по цветущим лугам и
прекрасным, точно привидевшимся во сне долинам, и в каждом
селении их встречали, как и в первом, музыкой и фейерверком, и
новые двоюродные сестры-заговорщицы вручали ей поспевшие к
сроку телеграфные послания. Очень скоро Фермина Даса поняла,
что день их прибытия в Вальедупар вовсе не был особенным днем,
и что в этой плодородной провинции все дни недели были
праздником. Путники засыпали там, где их заставала ночь, и ели
там, где их настигал голод, ибо двери всех домов тут были
открыты, и в каждом доме находился для них гамак, и похлебка из
трех видов мяса всегда варилась на плите - вдруг кто-то
прибудет раньше, чем телеграмма о его приезде, что в этих краях
было обычным делом. Ильдебранда Санчес совершила остаток
путешествия вместе со своей двоюродной сестрой, весело
продираясь сквозь могучие заросли кровных уз и помогая ей
проследить путь к корням родословного древа.
Фермина Даса разбиралась в себе самой и, постоянно ощущая
искреннее участие и защиту, поняла, что в первый раз в жизни
стала хозяйкой сама себе, всей грудью вдохнула воздух свободы и
почувствовала, что покой и воля к жизни вернулись к ней. И
потом, в поздние годы жизни, она все время будет вызывать в
памяти это путешествие, и в странном прозрении, которое дает
ностальгия, оно с каждым днем будет ей все ближе и ближе.
Однажды вечером она вернулась после дневной прогулки
ошеломленная открытием: оказывается, она не только может быть
счастливой без любви, но и может быть счастливой вопреки любви.
Открытие это ее встревожило, потому что одна из двоюродных
сестер случайно услыхала разговор своих родителей с Лоренсо
Дасой; тот высказал мысль: не выдать ли ему дочь замуж за
единственного наследника сказочного состояния Клеофаса Москоте.
Фермина Даса знала его. Она видела, как он гарцевал на
площадях: попоны его великолепных лошадей были роскошны, как
церковное облачение; он был элегантен и ловок, а его ресницы,
как у сказочного принца, способны были растопить даже каменное
сердце, но она сравнила его с Флорентино Арисой, с таким, каким
он оставался в ее памяти, - тощий и несчастный под миндалевым
деревом в садике, с книгой стихов на коленях - и не нашла в
своем сердце даже тени сомнения.
В те дни Ильдебранда Санчес просто бредила одной ворожеей,
у которой недавно побывала, - та поразила ее своим провидческим
даром. Фермина Даса, напуганная намерениями отца, решила тоже
пойти к ней. Карты возвестили, что в будущем у нее нет никаких
препятствий для долгого и счастливого брака; предсказание
ободрило Фермину Дасу, поскольку она и мысли не допускала, что
счастливое будущее возможно для нее с кем-то другим, кроме
того, кого она так любила. Эта уверенность подстегнула ее на
некоторые вольности. Телеграфное общение с Флорентино Арисой от
обмена робкими неясными обещаниями перешло к методическим и
трезвым переговорам, и притом очень частым. Они назначали даты,
оговаривали способы и вверяли друг другу свои жизни, решив
пожениться, никого ни о
чем не спрашивая, неважно где и неважно как, но тотчас же,
едва они встретятся снова. Фермина Даса так серьезно отнеслась
к этому решению, что, когда отец в один прекрасный день
позволил ей пойти в селение Фонсека на первый в ее жизни
взрослый бал, она решила, что ей не пристало идти туда, не
получив предварительного согласия суженого. Флорентино Ариса в
тот вечер находился в портовом отеле, играл в карты с Лотарио
Тугутом, когда ему сообщили, что его срочно вызывают на
телеграф.
Вызывала телеграфистка из Фонсеки, которой пришлось
перебрать семь промежуточных пунктов для того, чтобы Фермина
Даса смогла пойти на танцы. Однако Фермина Даса не
удовлетворилась простым утвердительным ответом, она попросила
доказательство того, что на другом конце линии у аппарата
находился сам Флорентино Ариса. Не столько польщенный, сколько
озадаченный, он сложил фразу, которая должна была удостоверить
его присутствие: "Скажите ей, что я клянусь Коронованной
Богиней". Фермина Даса узнала пароль и пошла на свой первый
взрослый бал, где танцевала до утра и возвратилась домой только
к семи часам, чтобы переодеться и не опоздать к заутрени. К
тому времени на дне ее баула уже скопилось множество писем и
телеграмм - гораздо больше, чем в свое время отобрал у нее
отец, и она успела обучиться многим повадкам замужней женщины.
Лоренсо Даса на свой лад истолковал эти перемены, он счел, что
время и расстояние излечили ее от юношеских фантазий, однако и
словом не обмолвился о планах на ее замужество. Между отцом и
дочерью установились нормальные отношения, не выходившие,
однако, за те рамки, которые Фермина Даса поставила после
изгнания тетушки Эсколастики: это позволяло им вести удобную
совместную жизнь, так что никто даже не заподозрил бы, что
основывались они не на любви.
Именно тогда Флоретино Ариса решил в письме рассказать,
что намерен добыть для нее сокровища затонувшего галиона. Дело
было верное. Его словно осенило однажды под вечер, когда море
казалось вымощенным алюминием - столько уморенной
травой-коровяком рыбы плавало кверху брюхом. Со всего неба
шумно слетелись птицы на поживу, и рыбаки отгоняли их веслами,
