-- Просто так.
-- Не читай пустопорожних книг, Искра. Я хочу проверить
твой библиотечный формуляр, да все никак не соберусь, а мне
завтра предстоит серьезное выступление.
Формуляр Искры был в полном порядке, но Искра читала и
помимо формуляра. Обмен книгами в школе существовал, вероятно,
еще с гимназических времен, и Искра уже знала Гамсуна и
Келлермана, придя от "Виктории" и "Ингеборг" в странное
состояние тревоги и ожидания. Тревога и ожидание не отпускали
даже по ночам, и сны ей снились совсем не формулярного
свойства. Но об этом она не говорила никому, даже Зиночке, хотя
Зиночка о подобных снах частенько говорила ей. Тогда Искра
очень сердилась, и Зина не понимала, что сердится она за
угаданные сны.
Разговор с матерью укрепил Искру в мысли о существовании
непреложных истин, но кроме них существовали и истины спорные,
так сказать, истины второго порядка. Такой истиной, в
частности, было отношение к Есенину, которого Искра все эти дни
читала, учила наизусть и кое-что из которого переписывала в
тетрадь, поскольку книга подлежала скорому возврату. Она
переписывала тайком от матери, потому что запрет, хоть и не
гласный, все же действовал, и Искра впервые спорила с
официальным положением, а значит, и с истиной.
-- А я давно все понял,-- сказал Сашка, когда она поведала
ему о своих сомнениях.-- Есенину просто завидуют, вот и все. И
хотят, чтобы мы его забыли.
Такое простое объяснение Искру устроить не могло. А
посоветоваться было не с кем, и она, основательно подумав,
решила расспросить при случае Леонида Сергеевича.
В школе царила тишина, словно не было неприятного
разговора среди парт первоклашек, не было чтения крамольных
стихов, да и самого вечера у Артема тоже вроде бы не было.
Валентина Андроновна никого больше не вызывала, при встречах
милостиво улыбалась, и Искра решила, что Леонид Сергеевич прав:
случилось под горячую руку. Никто не путал порядок вещей,
истины оставались истинами--такими же чистыми, недоступными и
манящими, как восьмитысячники Гималаев. Искра по-прежнему
усердно занималась, читала стихи и неформулярные романы, играла
в баскетбол, ходила с Сашей в кино или просто так и регулярно
выпускала стенгазету, поскольку была ее главным редактором.
Глава четвертая
Строго говоря, Зиночка постоянно жила в сладком состоянии
легкой влюбленности. Влюбленность являлась насущной
необходимостью, без нее просто невозможно было бы существовать,
и каждое первое сентября, заново возвращаясь в класс, Зиночка
срочно определяла, в кого она будет влюблена в данном учебном
году. Выбранный ею объект и не подозревал, что стал таковым:
Зиночка не усложняла свою жизнь задачей кому-то
понравиться -- ей вполне хватало того, что сама она считала
себя влюбленной, мечтала о взаимности и страдала от ревности.
Это была прекрасная жизнь в мечтах, но в этом году старый
способ себя почему-то не оправдал, и Зиночка пребывала в
состоянии страшного желания куда-то все время бежать и в то же
время оставаться на месте и ждать, ждать нетерпеливо и
отчаянно, а чего ждать, она не знала.
В пятом классе Артем вовсе не был предметом ее тайной
любви (он был предметом в третьем, но не знал этого). Зиночка
тогда спасла его от возмездия по страсти к сильным ощущениям: у
нее была такая тяга к страшному -- ляпнуть что-то, а потом
посмотреть, что из этого выйдет. Из того опыта ничего доброго
не вышло, но зато Зина всласть наревелась и долгое время ходила
в героинях, даже за косы ее дергали сильнее и чаще, чем
остальных девочек. И этого было достаточно, и она не обращала
на Артема ровно никакого внимания еще целых три года, успев
заменить косички короткой стрижкой. А на дне рождения вдруг
открыла, что сама, оказывается, стала объектом, что нравится
Артему, что он совершенно особенно смотрит на нее и совершенно
особенно с ней говорит.
Это было великое открытие. Зиночка невероятно
возгордилась, стала пуще прежнего вертеться перед встречными
зеркалами и испытывать острую потребность в разговорах о том
вечере, о любви, тоске и страданиях. Вот тут-то на нее и
наткнулась Валентина Андроновна и легко выпытала все, правда,
все настолько запутанное, что запуталась сама и оставила это
бесперспективное дело.
Все шло просто замечательно, если бы не два
десятиклассника, проявившие энергичный интерес. Один был просто
самый красивый парень в школе, которого за красоту девичье
большинство регулярно выбирало старостой класса и который с
завидным постоянством ничего не делал на этом высоком посту.
Второй тоже был ничего, и Зиночка вдруг с ужасом поняла, что на
нее свалилось слишком много счастья. Надо было что-то решать, а
решать Зиночка не любила, страдала, убивалась и никогда ничего
не решала.
Все всегда решала Искра. Зина выкладывала проблемы, Искра
на мгновение сдвигала брови и выдавала программу. Точную,
завершенную, не подлежащую сомнениям. И все было просто и ясно,
но идти к подруге с вопросом, в кого влюбляться, казалось
немыслимым. Искра строго осудила бы прежде всего саму
постановку вопроса как явно скороспелую и отчасти
мелкобуржуазную (все, что не было направлено на служение
обществу, Искра считала мелкобуржуазным). А затем последовал бы
логичный анализ собственного Зиночкиного существа, и тут
выяснилась бы такая бездна недостатков, которые Зине предстояло
изжить до того, как влюбляться, что сама возможность любви
откатилась бы лет этак на сорок. И Зиночке тогда оставалось бы
только плакать, потому что иных аргументов, кроме слез и
полного отсутствия логики, у нее не было.
Дома на совет рассчитывать не приходилось. Зина появилась
на свет, когда ее уже не ждали: через восемь лет после рождения
Александры, а старшая, Мария, была совсем уже взрослой, с двумя
детьми, и жила с мужем на Дальнем Востоке. У Александры тоже
была семья, она заходила редко, и Зиночке в ее присутствии было
всегда немного не по себе: она считалась маленькой на все
времена. Оставалась мама, вечно занятая своей больницей, в
которой работала старшей операционной сестрой. Но мама -- так
уж получилось -- была настолько старше, что уже не могла
советовать, забыв те времена, когда влюбляются сразу в троих. С
отцом, занятым по горло работой, совещаниями и собраниями, о
таких вопросах говорить было бесполезно, и Зиночка оказалась
предоставленной самой себе в ситуации сложной и непривычной.
На контрольной по алгебре ее осенило, и она написала три
письма. Текст их отличался только обращением: "Юра, друг мой!",
"Друг мой Сережа!" и "Уважаемый друг и товарищ Артем!" Далее
туманно говорилось о чувствах, об одиноком страдающем девичьем
сердце, о страшной тайне, которая мешает их дружбе в настоящее
время, но, возможно, все еще обернется к лучшему, и ей, Зине,
удастся совладать со своими страстями, и тогда она, одинокая и
несчастная, попросит снова дружбы, которую сейчас -- временно!
-- вынуждена была отвергнуть. Сочинив послания, в которых
дальнобойные обещания ловко затуманивались роковыми
случайностями настоящего периода, Зиночка очень обрадовалась и
подумала даже, что она ужасно хитрая и прозорливая. Правда,
вопрос, кому их посылать, остался без ответа, но с этим Зина
решила пока не спешить: хватит и того, что она самостоятельно
нашла выход, до которого никто на свете -- даже Искра! --
никогда бы не додумался. Поэтому она положила письма в учебник
и немного повеселела. Контрольную при этом она, естественно,
сделать не успела, но выдала математику Семену Исаковичу такого
ревака, что старенький и очень добрый учитель поставил ей
"посредственно".
Три дня она решала вопрос, кому -- двоим! -- отправлять
письма, а кому -- одному! -- не отправлять. Но тут выяснилось,
что два письма она куда-то подевала и осталось всего одно:
"Уважаемый друг и товарищ Артем!" И поскольку выбора не
было, она его и сунула Артему, когда рассаживались по партам
после большой перемены.
Артем весь урок читал и перечитывал письмо, отказался
выйти к доске, получил "плохо" и попросил запиской свидания.
Зиночка не рассчитывала на свидание, но очень обрадовалась.
-- Я, это, не понял,-- честно признался Артем, когда они
уединились в школьном дворе после уроков.--У тебя это...
неприятности?
-- Да,-- кротко вздохнула Зина.
Артем тоже завздыхал, затоптался и засопел. Потом спросил:
-- Может, помощь нужна?
-- Помощь? -- Она горько усмехнулась.-- Женщине может
помочь только слепой случай или смерть.
Артем в таких категориях не разбирался и не очень им
доверял. Но она почему-то страдала; он никак не мог взять в
толк, почему она страдает, но искренне страдал сам.
-- Может, это... Морду кому-нибудь надо набить? Ты это...
Ты говори, не стесняйся. Я для тебя...
Тут он замолчал, не в силах признаться, что для нее он и
вправду может сделать все, что только она пожелает. А Зиночка
по легкомыслию и женской неопытности пропустила эти три слова.
Три произнесенных Артемом слова из той клятвы, которую он носил
в себе. Три слова, которые для любой женщины значат куда
больше, чем признание в любви, ибо говорят о том, что человек
хочет отдать, а не о том, что он надеется получить. А она
испугалась.
-- Нет, нет, что ты! Не надо мне ничего, я сама справлюсь
со своим пороком.
-- С каким пороком?
-- Я не свободна,-- таинственно сказала она, лихорадочно
припоминая, что говорят героини романов в подобных случаях.--
Мне не нравится тот человек, я даже ненавижу его, но я дала ему
слово.
Артем смотрел очень подозрительно, и Зиночка замолчала,
сообразив, что переигрывает.
-- Этот человек -- Юрка из десятого "А"? -- спросил он.
-- Что ты, что ты! -- всполошилась Зина.-- Юрка -- это
было бы просто. Нет, Артем, это не он.
-- А кто?
Зиночка догадывалась, что Артем просто так не отстанет.
Надо было выкручиваться.
-- Ты никому не скажешь? Никому-никому! Артем молчал,
очень серьезно глядя на нее.
-- Это такая тайна, что, если ты меня выдашь, я утоплюсь.
-- Зина, это,-- строго сказал он.-- Не веришь, лучше не
говори. Я вообще не трепло, а для тебя...
Опять выскочили эти три слова, и опять он замолчал, и
опять Зиночка ничего не услышала.
-- Это взрослый человек,-- призналась она.-- Он женат и
уже бросил из-за меня жену. И двоих детей. То есть одного,
второй еще не родился...
-- Ты же еще маленькая.
-- А что делать? -- отчаянным шепотом спросила Зиночка.--
Ну что делать, ну что? Конечно, я не пойду за него замуж, ни за
что не пойду, но пока -- пока, понимаешь? -- мы с тобой будем
кок будто мы просто товарищи.
-- А мы и так просто товарищи.
-- Да, к сожалению.-- Она тряхнула головой.-- Я поздно
разобралась в ситуации, если хочешь знать. Но теперь пока будет
так, хорошо? Пока, понимаешь?
-- А ты маме очень понравилась,-- сказал Артем, помолчав.
-- Неужели? -- Зиночка заулыбалась, забыв о своих
несчастьях с женатым человеком.-- У тебя замечательная мама, и
я в нее влюбилась. Я почему-то быстро влюбляюсь. Привет!
И убежала, стараясь казаться трагической даже со спины,
хотя ей очень хотелось петь и скакать. Артем понимал, что она
наврала ему с три короба, но не сердился. Главное было не то,
что она наврала, а то, что он ей был не нужен. Артем впервые в
жизни открыл, где находится сердце, и уныло -- скакать ему не
хотелось -- поплелся домой. И как раз в это время в
