-- Я могу идти?
-- Что? Да, конечно. Видишь, как все просто решается,
когда говорят правду. Твоя подруга Коваленко очень, очень
несерьезный человек.
-- Я подумаю об этом,--сказала Искра и вышла. Она
торопилась к несерьезному человеку, зная, что любопытная
подружка непременно ждет ее во дворе школы. Ей необходимо было
объяснить кое-что про сплетни, длинный язык и легкомысленную
склонность к откровениям.
Зиночка весело щебетала в обществе двух десятиклассников
Юрия и Сергея, а вдали маячил Артем. Искра молча взяла подружку
за руку и повлекла за собой; Артем двинулся было за ними, но
одумался и исчез.
-- Куда ты меня тащишь?
Искра завела Зину за угол школы, втиснула в закуток у
входа в котельную и спросила без предисловия:
-- Ты кто--идиотка, сплетница или предатель? Вместо ответа
Зиночка тут же вызвала на помощь слезы. Она всегда прибегала к
ним в затруднительных случаях, но на сей раз это было ошибкой.
-- Значит, ты предатель.
-- Я? -- Зина враз перестала плакать.
-- Ты что наговорила Валендре?
-- А я наговорила? Она поймала меня в уборной перед
зеркалом. Стала ругать, что верчусь и... кокетничаю. Это она
так говорит, а я вовсе не кокетничаю и даже не знаю, как это
делают. Ну, я стала оправдываться. Я стала оправдываться, а она
-- расспрашивать, подлая. И я ничего не хотела говорить,
честное слово, но... все рассказала. Я не нарочно рассказала,
Искорка, я же совсем не нарочно.
Осторожно всхлипывая, Зиночка говорила что-то еще, но
Искра уже не слушала, а размышляла. Потом скомандовала:
-- Утрись, и идем к Люберецким.
-- Куда? -- От удивления Зиночка мгновенно перестала
всхлипывать.
-- Ты подвела человека. Завтра Вику начнет допрашивать
Валендра, и нужно, чтобы она была к этому готова.
-- Но мы же никогда не были у Люберецких.
-- Не были, так будем. Пошли!
Вика гордилась своим отцом не меньше, чем Искра мамой. Но
если Искра гордилась про себя, то Вика -- открыто и
победоносно. Гордилась его наградами: орденом боевого Красного
Знамени за гражданскую войну и орденом за высокие достижения в
мирном строительстве. Гордилась его многочисленными именными
подарками от наркома, фотоаппаратами и часами, радиоприемниками
и патефонами. Гордилась его статьями, его боевыми заслугами в
прошлом и его прекрасными делами в настоящем.
Мать Вики давно умерла. Первое время с ними жила тетя --
сестра отца; позднее она вышла замуж, переехала в Москву и
навещала Люберецких нечасто. Хозяйство вела домработница, быт
был налажен, девочка росла и развивалась нормально, и тете не о
чем было особенно беспокоиться. Беспокоился всегда сам
Люберецкий. И с каждым годом беспокоился все больше именно
потому, что дочь нормально росла и нормально развивалась.
Беспокойство выражалось в крайностях. Страх за нее породил
машину, доставлявшую Вику в школу и из школы, в театр и из
театра, за город и домой. Желание видеть ее самой красивой
привело к заграничным нарядам, прическам и шубкам, которые были
бы впору молодой женщине, а не девочке, только-только
начинавшей взрослеть. Он сам невольно торопил ее развитие,
гордился, что развитие это обогнало ее сверстниц, и тревожился
замкнутостью дочери, не догадываясь, что замкнутость Вики и
есть результат его воспитания.
Вика очень гордилась отцом и очень тяготилась
одиночеством. Но была самолюбива, больше всего боялась, что
кто-нибудь вздумает ее жалеть, и поэтому внезапный визит
девочек был ей неприятен.
-- Извини, мы по важному делу,-- сказала Искра.
-- Какое зеркало! -- ахнула Зина: зеркала были ее
слабостью.
-- Старинное,-- не удержалась Вика.-- Папе подарил
знакомый академик.
Она хотела провести девочек к себе, но на голоса вышел
папа -- Леонид Сергеевич Люберецкий.
-- Здравствуйте, девочки. Ну, наконец-то и у моей Вики
появились подружки, а то все с книжками да с книжками. Очень
рад, очень! Проходите в столовую, я сейчас подам чай.
-- Чай может подать Поля,-- с легким неудовольствием
сказала Вика.
-- Может, но я лучше,-- улыбнулся отец и ушел на кухню. За
чаем Леонид Сергеевич ухаживал за девочками, угощал пирожными и
конфетами в нарядных коробках. Искру и Зину смущали пирожные:
они привыкли есть их только по великим праздникам. Но отец Вики
при этом шутил, улыбался, и ощущение чужого праздника, на
котором они оказались незваными гостями, постепенно оставило
девочек. Зиночка вскоре завертелась, с любопытством разглядывая
хрусталь за стеклами дубового буфета, а Искра неожиданно
разговорилась и тут же поведала о беседе с учительницей.
-- Девочки, это все несерьезно.-- Отец Вики тем не менее
почему-то погрустнел и тяжело вздохнул,-- Никто Сергея Есенина
не запрещал, и в стихах его нет никакого криминала. Надеюсь,
что ваша учительница и сама все понимает, а разговор этот, что
называется, под горячую руку. Если хотите, я позвоню ей.
-- Нет,-- сказала Искра.-- Извините, Леонид Сергеевич, но
в своих делах мы должны разбираться сами. Надо вырабатывать
характер.
-- Молодец. Должен признаться, я давно хотел с вами
познакомиться, Искра. Я много наслышан о вас.
-- Папа!
-- А разве это тайна? Извини.-- Он снова обратился к
Искре: -- Оказалось, что я знаком с вашей мамой. Как-то
случайно повстречались в горкоме и выяснили, что виделись еще в
гражданскую, воевали в одной дивизии. Удивительно отважная была
дама. Прямо Жанна д'Арк.
-- Комиссар,-- тихо, но твердо поправила Искра. Она ничего
не имела против Жанны д'Арк, но комиссар был все же лучше.
-- Комиссар,-- согласился Люберецкий.-- А что касается
поэзии в частности и искусства вообще, то мне больше по душе
то, где знаки вопросительные превалируют над знаками
восклицательными. Восклицательный знак есть перст указующий, а
вопросительный -- крючок, вытаскивающий ответы из вашей головы.
Искусство должно будить мысли, а не убаюкивать их.
-- Не-ет,-- недоверчиво протянула Зиночка.-- Искусство
должно будить чувства.
-- Зинаида! -- сквозь зубы процедила Искра.
-- Зиночка абсолютно права,-- сказал Леонид Сергеевич.--
Искусство должно идти к мысли через чувства. Оно должно
тревожить человека, заставлять болеть чужими горестями, любить
и ненавидеть. А растревоженный человек пытлив и любознателен:
состояние покоя и довольства собой порождает леность души. Вот
почему мне так дороги Есенин и Блок, если брать поэтов
современных.
-- А Маяковский? -- тихо спросила Искра.-- Маяковский есть
и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи.
-- В огромнейшем таланте Маяковского никто не
сомневается,-- улыбнулся Леонид Сергеевич.
-- Папа был знаком с Владимиром Владимировичем,--
пояснила Вика.
-- Знаком? -- Зина живо развернулась на стуле.-- Не может
быть!
-- Почему же? -- сказал отец.-- Я хорошо знал его, когда
учился в Москве. Признаться, мы с ним отчаянно спорили, и не
только о поэзии. То было время споров, девочки. Мы не
довольствовались абсолютными истинами, мы искали и спорили.
Спорили ночи напролет, до одури.
-- А разве можно спорить с...-- Искра хотела сказать "с
гением", но удержалась.
-- Спорить не только можно, но и необходимо. Истина не
должна превращаться в догму, она обязана все время испытываться
на прочность и целесообразность. Этому учил Ленин, девочки. И
очень сердился, когда узнавал, что кто-то стремится перелить
живую истину в чугунный абсолют.
В дверь заглянула пожилая домработрица:
-- Машина пришла, Леонид Сергеевич.
-- Спасибо, Поля.-- Леонид Сергеевич встал, задвинул на
место стул.-- Всего доброго, девочки. Пейте чай, болтайте,
слушайте музыку, читайте хорошие стихи. И, пожалуйста, не
забывайте о нас с Викой.
-- Ты надолго, папа?
-- Раньше трех с совещаний не отпускают,-- улыбнулся отец
и вышел.
Искра долго вспоминала и случайную встречу, и возникший
вдруг разговор. Но тогда, слушая немолодого (как ей казалось)
человека с молодыми глазами, она со многим не соглашалась,
многое пыталась оспорить, над многим намеревалась поразмыслить,
потому что была человеком основательным, любившим докапываться
до корней. И шла домой, раскладывая по полочкам услышанное, а
Зиночка щебетала рядом:
-- Я же говорила, что Вика золотая девчонка, ведь говорила
же, говорила! Господи, восемь лет из-за тебя потеряли. Какая
посуда! Нет, ты видела, какая посуда? Как в музее! Наверное, из
такой посуды Потемкин пил.
-- Истина,-- вдруг неторопливо, точно вслушиваясь,
произнесла Искра.-- Зачем же с ней спорить, если она -- истина?
-- "В образе Печорина Лермонтов отразил типичные черты
лишнего человека..." -- Зина очень похоже передразнила
Валентину Андроновну и рассмеялась.-- Попробуй, поспорь с этой
истиной, а Валендра тебе "оч. плохо" вкатит.
-- Может, это не истина? -- продолжала размышлять Искра.--
Кто объявляет, что истина -- это и есть истина? Ну, кто? Кто?
-- Старшие, -- сказала Зиночка.-- А старшим -- их
начальники... А мне налево, и дай я тебя поцелую.
Искра молча подставила щеку, дернула подружку за
светло-русую прядку, и они расстались. Зина бежала, нарочно
цокая каблучками, а Искра шла хоть и быстро, но степенно и
тихо, старательно продолжала думать.
Мама была дома и, как обычно, с папиросой: после той
страшной ночи, когда за нею случайно подсмотрела Искра, мама
стала курить. Много курить, разбрасывая по всей комнате пустые
и начатые пачки "Дели".
-- Где ты была?
-- У Люберецких.
Мама чуть приподняла брови, но промолчала. Искра прошла в
свой угол, за шкаф, где стояли маленький столик и этажерка с ее
книгами. Пыталась заниматься, что-то решала, переписывала, но
разговор не выходил из головы.
-- Мама, что такое истина?
Мать отложила книгу, которую читала внимательно, с
выписками и закладками, сунула папиросу в пепельницу, подумала,
достала ее оттуда и прикурила снова.
-- По-моему, ты небрежно сформулировала вопрос. Уточни,
пожалуйста.
-- Тогда скажи: существуют ли бесспорные истины. Истины,
которые не требуют доказательства.
-- Конечно. Если бы не было таких истин, человек остался
бы зверем. А ему нужно знать, во имя чего он живет.
-- Значит, человек живет во имя истины?
-- Мы--да. Мы, советский народ, открыли непреложную
истину, которой учит нас партия. За нее пролито столько крови и
принято столько мук, что спорить с нею, а тем более сомневаться
-- значит предавать тех, кто погиб и... и еще погибнет. Эта
истина -- наша сила и наша гордость. Искра. Я правильно поняла
твой вопрос?
-- Да, да, спасибо,-- задумчиво сказала Искра.--
Понимаешь, мне кажется, что у нас в школе не учат спорить.
-- С друзьями спорить не о чем, а с врагами надо драться.
-- Но ведь надо уметь спорить?
-- Надо учить самой истине, а не способам ее
доказательства. Это казуистика. Человек, преданный нашей
истине, будет, если понадобится, защищать ее с оружием в руках.
Вот чему надо учить. А болтовня не наше занятие. Мы строим
новое общество, нам не до болтовни.-- Мать бросила в пепельницу
окурок, вопросительно поглядела на Искру.-- Почему ты спросила
об этом?
Искра хотела рассказать о разговоре, который ее
растревожил, о восклицательных и вопросительных знаках, по
которым Леонид Сергеевич оценивал искусство, но посмотрела в
привычно суровые материнские глаза и сказал:
