поправкой: Искра очень надеялась стать более счастливой.
В классе подружек любили. Но если Зиночку просто любили и
быстро прощали, то Искру не только любили, но слушали. Слушали
все, но зато ничего не прощали. Искра всегда помнила об этом и
немного гордилась, хотя оставаться совестью класса было порой
нелегко.
Вот Искорка ни за что на свете не стала бы танцевать перед
зеркалом в одних трусиках. И когда Зиночка подумала об этом, то
сразу начала краснеть, пугаться, что Искра заметит ее внезапный
румянец, и от этого краснела еще неудержимее. И вся эта
внутренняя борьба настолько занимала ее, что она уже не слушала
подругу, а только краснела.
-- Что ты натворила? -- вдруг строго спросила Искра.
-- Я? -- Зиночка изобразила крайнее удивление.-- Да что
ты! Я ничего не натворила.
-- Не смей врать. Я прекрасно знаю, когда ты краснеешь.
-- А я не знаю, когда я краснею. Я просто так краснею, вот
и все. Наверное, я многокровная.
-- Ты полоумная,-- сердито сказала Искра.-- Лучше
признайся сразу, тебе же будет легче.
-- А! -- Зиночка безнадежно махнула рукой.-- Просто я
пропадушка.
-- Кто ты?
-- Пропадушка. Пропащий человек женского рода. Неужели не
понятно?
-- Болтушка,-- улыбнулась Искра.-- Разве можно с тобой
серьезно разговаривать?
Зиночка знала, чем отвести подозрения. Правда, "знать" --
глагол, трудно применимый к Зине, здесь лучше подходил глагол
"чувствовать". Так вот, Зиночка чувствовала, когда и как
смягчить суровую подозрительность подруги. И действовала хотя и
интуитивно, но почти всегда безошибочно.
-- Представляешь, Саша -- с его-то способностями! -- не
закончит школу. Ты соображаешь, какая это потеря для всех нас,
а может быть, даже для всей страны! Он же мог стать
конструктором самолетов. Ты видела, какие он делал модели?
-- А почему Саша не хочет пойти в авиационную спецшколу?
-- А потому что у него уши! -- отрезала Искра.-- Он
застудил в детстве уши, и теперь его не принимает медкомиссия.
-- Все-то ты знаешь,-- не без ехидства заметила Зиночка.--
И про модели, и про уши.
-- Нет, не все.-- Искра была выше девичьих шпилек.-- Я не
знаю, что нам делать с Сашей. Может, пойти в райком комсомола?
-- Господи, ну при чем тут райком? -- вздохнула Зиночка.--
Искра, тебе за лето стал тесным лифчик?
-- Какой лифчик?
-- Обыкновенный. Не испепеляй меня, пожалуйста, взглядом.
Просто я хочу знать: все девочки растут вширь или я одна такая
уродина?
Искра хотела рассердиться, но сердиться на безмятежную
Зиночку было трудно. Да и вопрос, который только она могла
задать, был вопросом и для Искры тоже, потому что при всем
командирстве ее беспокоили те же шестнадцать лет. Но признаться
в таком она не могла даже самой близкой подруге: это была
слабость.
-- Не тем ты интересуешься, Зинаида,-- очень серьезно
сказал Искра.-- Совершенно не тем, чем должна интересоваться
комсомолка.
-- Это я сейчас комсомолка. А потом я хочу быть женщиной.
-- Как не стыдно! -- с гневом воскликнула подруга.-- Нет,
вы слыхали, ее мечта, оказывается, быть женщиной. Не летчицей,
не парашютисткой, не стахановкой, наконец, а женщиной. Игрушкой
в руках мужчины!
-- Любимой игрушкой,--улыбнулась Зиночка.--Просто игрушкой
я быть не согласна.
-- Перестань болтать глупости! -- прикрикнула Искра.-- Мне
противно слушать, потому что все это отвратительно. Это
буржуазные пошлости, если хочешь знать.
-- Ну, рано или поздно их узнать придется,-- резонно
заметила Зиночка.-- Но ты не волнуйся, и давай лучше говорить о
.Саше.
О Саше Искра согласна была говорить часами, и никому, даже
самым отъявленным сплетницам, не приходило в голову, что "Искра
плюс Саша равняется любовь". И не потому, что сама любовь, как
явление несвоевременное. Искрой гневно отрицалась, а потому,
что сам Саша был продуктом целеустремленной деятельности Искры,
реально существующим доказательством ее личной силы,
настойчивости и воли.
Еще год назад имя Сашки Стамескина склонялось на всех
педсоветах, фигурировало во всех отчетах и глазело на мир с
черной доски, установленной в вестибюле школы. Сашка воровал
уголь из школьной котельной, макал девичьи косы в чернильницы и
принципиально не вылезал из "оч. плохо". Дважды его собирались
исключить из школы, но приходила мать, рыдала и обещала, и
Сашку оставляли с директорской пометкой "до следующего
замечания". Следующее замечание неукротимый
Стамескин хватал вслед за уходом матери, все повторялось
и к Ноябрьским прошлогодним праздникам достигло апогея. Школа
кипела, и Сашка уже считал дни, когда получит долгожданную
свободу.
И тут на безмятежном Сашкином горизонте возникла Искра.
Появилась она не вдруг, не с бухты-барахты, а вполне продуманно
и обоснованно, ибо продуманность и обоснованность были
проявлением силы как антипода человеческой слабости. К
Ноябрьским Искра подала заявление в комсомол, выучила Устав и
все, что следовало выучить, но это было пассивным,
сопутствующим фактором, это могла вызубрить любая девчонка. А
Искра не желала быть "любой", она была особой и с помощью
маминых внушений и маминого примера целеустремленно шла к
своему идеалу. Идеалом ее была личность активная, беспокойная,
общественная -- та личность, которая с детства определялась
гордым словом "комиссар". Это была не должность -- это было
призвание, долг, путеводная звездочка судьбы. И, собираясь на
первое комсомольское собрание, делая первый шаг навстречу своей
звезде, Искра добровольно взвалила на себя самое трудное и
неблагодарное, что только могла придумать.
-- Не надо выгонять из школы Сашу Стамескина,-- как всегда
звонко и четко, сказала она на своем первом комсомольском
собрании.-- Перед лицом своих товарищей по Ленинскому комсомолу
я торжественно обещаю, что Стамескин станет хорошим учеником,
гражданином и даже комсомольцем.
Искре аплодировали, ставили ее в пример, а Искра очень
жалела, что на собрании нет мамы. Если бы она была, если бы она
слышала, какие слова говорят о ее дочери, то -- кто знает! --
может быть, она действительно перестала бы знакомым судорожным
движением расстегивать широкий солдатский ремень и кричать при
этом коротко и зло, будто отстреливаясь:
-- Лечь! Юбку на голову! Живо!
Правда, в последний раз это случилось два года назад, к
самом начале седьмого класса. Искру тогда так мучительно долго
трясло, что мама отпаивала ее водой и даже просила прощения.
-- Ненормальная! -- кричала после собрания Зиночка.--
Нашла кого перевоспитывать! Да он же поколотит тебя. Или... Или
знаешь, что может сделать? То, что сделали с той девочкой. в
парке, про которую писали в газетах?
Искра гордо улыбалась, снисходительно выслушивая Зиночкины
запугивания. Она отлично знала, что делала: она испытывала
себя. Это было первое, робкое испытание ее личных
"комсомольских" качеств.
На другой день Стамескин в школу не явился, и Искра после
уроков пошла к нему домой. Зиночка мужественно вызвалась
сопровождать, но Искра пресекла этот порыв:
-- Я обещала комсомольскому собранию, что сама справлюсь
со Стамескиным. Понимаешь, сама!
Она шла по длинному, темному, пронзительно пропахшему
кошками коридору, и сердце ее сжималось от страха. Но она ни на
мгновение не допустила мысли, что можно повернуться и уйти,
сказав, будто никого не застала дома. Она не умела лгать, даже
себе самой.
Стамескин рисовал самолеты. Немыслимые, сказочно гордые
самолеты, свечой взмывающие в безоблачное небо. Рисунками был
усеян весь стол, а то, что не умещалось, лежало на узкой
железной койке. Когда Искра вошла в крохотную комнату с
единственным окном, Саша ревниво прикрыл свои работы, но всего
прикрыть не мог и разозлился.
-- Чего приперлась?
С чисто женской быстротой Искра оценила обстановку:
грязная посуда на табуретке, смятая, заваленная рисунками
кровать, кастрюлька на подоконнике, из которой торчала ложка,--
все свидетельствовало о том, что Сашкина мать во второй смене и
что первое свидание с подшефным состоится с глазу на глаз. Но
она не позволила себе струсить и сразу ринулась в атаку на
самое слабое Сашкино место, о котором в школе никто не
догадывался: на его романтическую влюбленность в авиацию.
-- Таких самолетов не бывает.
-- Что ты понимаешь! -- закричал Сашка, но в тоне его явно
послышалась заинтересованность.
Искра невозмутимо сняла шапочку и пальтишко -- оно было
тесновато, пуговки сдвинуты к самому краю, и это всегда смущало
ее -- и, привычно оправив платье, пошла прямо к столу. Сашка
следил на нею исподлобья, недоверчиво и сердито. Но Искра не
желала замечать его взглядов.
-- Интересная конструкция,-- сказала она.-- Но самолет не
взлетит.
-- Почему это не взлетит? А если взлетит?
-- "Если" в авиации понятие запрещенное,--строго
произнесла она.-- В авиации главное расчет. У тебя явно мала
подъемная сила.
-- Что? -- настороженно переспросил отстающий Стамескин.
-- Подъемная сила крыла,--твердо повторила Искра, хотя
была совсем не. уверена в том, что говорила.--Ты знаешь, отчего
она зависит?
Сашка молчал, подавленный эрудицией. До сих пор авиация
существовала в его жизни, как существуют птицы: летают, потому
что должны летать. Он придумывал свои самолеты, исходя из
эстетики, а не из математики: ему нравились формы. которые сами
рвались в небо.
Все началось с самолетов, которые не могли взлетать,
потому чю опирались на фантазии, а не на науку. А Сашка хотел,
чтобы они летали, чтобы "горки", "бочки" и "иммельманы" были
покорны его самолетам, как его собственное тело было покорно
ему, Сашке Стамескину, футболисту и драчуну. А для этого
требовался сущий пустяк -- расчет, И за этим пустяком Сашка
нехотя, криво усмехаясь, пошел в школу.
Но Искре было мало, что Сашка возлюбил математику с
физикой, терпел литературу, мыкался на истории и с видимым
отвращением зубрил немецкие слова. Она была трезвой девочкой и
ясно представляла срок, когда ее подопечному все надоест и
Стамескин вернется в подворотни, к подозрительным компаниям и
привычным "оч. плохо". И, не ожидая, пока это наступит,
отправилась в районный Дворец пионеров.
-- Отстающих не беру,-- сказал ей строгий, в очках,
руководитель авиамодельного кружка.-- Вот пусть сперва...
-- Он не простой отстающий,-- перебила Искра, хотя
перебивать старших было очень невежливо.--Думаете, из одних
отличников получаются хорошие люди? А Том Сойер? Так вот. Саша
-- Том Сойер, правда, он еще не нашел своего клада. Но он
найдет его, честное комсомольское, найдет! Только чуть-чуть
помогите ему. Пожалуйста, помогите человеку.
-- А знаешь, девочка, мне сдается, что он уже нашел свой
клад,-- улыбнулся руководитель кружка.
Однако Сашка поначалу наотрез отказался идти в заветный
авиамодельный кружок. Он боялся, как бы там ему в два счета не
доказали, что все его мечты -- пустой звук и что он, Сашка
Стамескин, сын судомойки, с фабрики-кухни и неизвестного отца,
никогда в жизни своей не прикоснется к серебристому дюралю
настоящего самолета. Попросту говоря, Сашка не верил в
собственные возможности и отчаянно трусил, к Искре пришлось
потопать толстыми ножками.
-- Ладно,-- обреченно вздохнул он.-- Только с тобой. А те
сбегу.
И они пошли вместе, хотя Искру интересовали совсем не
самолеты, а звучный Эдуард Багрицкий. И не просто
