книгах, в музыке или в скульптуре, а от жизни требовала лишь
красоту души, подразумевая, что всякая иная красота сама по
себе уже подозрительна. Зиночка же поклонялась красоте, как
таковой, завидовала этой красоте до слез и служила ей как
святыне. Красота была для нее божеством, живым и всемогущим. А
красота для Искры была лишь результатом, торжеством ума и
таланта, очередным доказательством победы воли и разума над
непостоянным и слабым человеческим естеством. И поэтому просить
о чем-либо Вику Искра не могла.
-- Я сама попрошу! -- горячо заверяла Зина.-- Вика --
золотая девчонка, честное комсомольское!
-- У тебя все золотые.
-- Ну хоть раз, хоть разочек доверь мне. Хоть
единственный, Искорка!
-- Хорошо.-- милостиво согласилась Искра после некоторого
колебания,--Но не откладывать. Первое сентября--послезавтра.
-- Вот спасибо! -- засмеялась Зина.-- Увидишь сама, как
замечательно все получится. Дай я тебя поцелую за это.
-- Не можешь ты без глупостей,-- со вздохом сказала Искря,
подставляя тем не менее тугую щеку подруге.--Я -- к Саше, как
бы он чего-нибудь от растерянности не наделал.
Первого сентября черная "эмка" притормозила за квартал до
школы. Вика выпорхнула из нее, дошла до школьных ворот и, как
всегда, никого не замечая, направилась прямо к Искре.
-- Здравствуй. Кажется, ты хотела, чтобы Стамескин работал
у папы на авиационном заводе? Можешь ему передать:
пусть завтра приходит в отдел кадров.
-- Спасибо, Вика,-- сказала Искра, изо всех сил стараясь
не обращать внимания на ее торжественную надменность.
Но настроение было испорчено, и в класс она вошла совсем
не такой сияющей, какой полчаса назад вбежала на школьный двор.
Глава вторая
Летом Артем устроился разнорабочим: копал канавы под
водопровод, обмазывал трубы, помогал слесарям. Он не чурался
никакого труда, одинаково весело спешил и за гаечным ключом и
за пачкой "Беломора", держал, где просили, долбил, где
приказывали, но принципов своих не нарушал. И с самого начала
поставил в известность бригаду:
-- Только я, это... Не курю. Вот. Лучше не предлагайте.
-- Чахотка, что ли?--участливо спросил старший.
-- Спортом занимаюсь. Это. Легкая атлетика. Говорил Артем
всегда скверно и хмуро стеснялся. Ему мучительно не хватало
слов, и спасительное "это" звучало в его речах чаще всего
остального. Тут была какая-то странность, потому что читал
Артем много и жадно, письменные писал не хуже других, а с
устным выходила одна неприятность. И поэтому Артем еще с
четвертого класса преданно возлюбил науки точные и люто
возненавидел все предметы, где надо много говорить. Приглашение
его к доске всегда вызывало приступ веселья в классе. Остряки
изощрялись в подсказках, зануды подсчитывали, сколько раз
прозвучало "это", а самолюбивый Артем страдал не только
морально, но и физически, до натуральной боли в животе.
-- Ну, я же с тобой нормально говорю? -- жаловался он
лучшему другу Жорке Ландысу.-- И ничего у меня не болит, и пот
не прошибает, и про этого... про Рахметова могу рассказать. А в
классе не могу.
-- Ну, еще бы. Ты у доски помираешь, а она гляделки пялит.
-- Кто она? Кто она?--сердился Артем.--Ты, это... Знаешь,
кончай эти штучки.
Но она была. Она появилась в конце пятого класса, когда в
стеклах плавилось солнце, орали воробьи, а хмурый Григорий
Андреевич -- классный руководитель, имеющий скверную привычку
по всем поводам вызывать родителей,-- принес микроскоп.
Собственно, она существовала и раньше. Существовала где-то
впереди, в противном мире девчонок и отличников, и Артем ее не
видел. Не видел самым естественным образом, будто взгляд его
проходил сквозь все ее косички и бантики. И ему жилось хорошо,
и ей, наверное, тоже.
До конца мая в пятом классе. До того дня, когда Григ
принес микроскоп и забыл предметные стекла.
-- Не трогать,-- сказал он и ушел.
А Артем остался у доски, поскольку был дежурным и не
получил разрешения сесть на место. Григ задерживался, класс
развлекался, как мог, и скоро с "Камчатки" к доске стала летать
пустая сумка тихого отличника Вовика Храмова. Вовик не
протестовал, увлеченный берроузовским "Тарзаном", сумку швыряли
через весь класс, Артем картинно ловил ее и кидал обратно. И
так шло до поры, пока он не сплоховал, и не угодил сумкой в
микроскоп.
Григ вошел, когда микроскоп грохнулся на пол. Класс замер,
"Камчатка" пригнулась к партам, отличники съежились, а
остальное население в бесстрашном любопытстве вытянуло шеи.
Пауза была длинной; Григ поднял микроскоп, и в нем что-то
зазвенело, как в пустой бутылке.
-- Кто? -- шепотом спросил Григ.
Если б он закричал, все было бы проще, но тогда Артем так
бы и не узнал, кто такая она. Но Григ спросил тем самым
шепотом, от которого в жилах пятиклассников вся кровь
свернулась в трусливый комочек.
-- Кто это сделал?
-- Я! -- звонко сказала Зиночка.-- Честное-пречестное, но
не нарочно.
Именно в тот миг Артем понял, что она -- это Зина
Коваленко. Понял сразу и на всю жизнь. Это было великое
открытие, и Артем свято хранил его в тайне. Это было нечто
чрезвычайно серьезное и радостное, но радость Артем не спешил
реализовать ни сегодня, ни завтра, ни вообще в обозримые
времена. Он знал теперь, что радость эта существует, и твердо
был убежден, что она найдет его, нужно лишь терпеливо ждать.
Артем был младшим: два брата уже слесарили, а Роза --
самая красивая и самая непутевая -- как раз в это лето ушла из
отчего дома. Артем в тот день собирался па работу: он только
что устроился копать канавы и очень важничал. Отец с братьями
уже ушли на завод, мать кормила Артема на кухне; Артем считал,
что он один на один с мамой, и капризничал:
-- Мам. я не хочу с маслом. Мам, я хочу с сахаром. И тут
вошла Роза. Взъерошенная, невыспавшаяся, в детском халатике, из
которого давно уже торчали обе коленки, локти и клочок живота.
Она была всего на три года старше Артема, училась в
строительном техникуме, носила челку и туфли на высоком
каблуке, и Артем был чуточку влюблен в жгучее сочетание черных
волос, красных губ и белых улыбок. А тут никаких улыбок не
было, а была какая-то невыспавшаяся косматость.
-- Роза, где ты была ночью? -- тихо спросила мама. Роза
выразительно повела насильно втиснутым в старенький халатик
плечом.
-- Роза, здесь мальчик, а то бы я спросила не так,-- опять
сказала мама и вздохнула.--Тебя один раз нахлестал по щекам
отец, и тебе это, кажется, не понравилось.
-- Оставьте вы меня! -- вдруг выкрикнула Роза.-- Хватит,
хватит и хватит!
Мама спокойно и внимательно посмотрела на нее, долила
чайник, поставила на примус и еще раз посмотрела. Потом
заговорила:
-- Я сажала тебя на горшочек и чинила твои чулочки.
Неужели же сейчас мне нельзя сказать всей правды?
-- А мне надоело, вот и все! -- громко, но все же потише,
чем прежде, заявила Роза.-- Я люблю парня, и он меня любит, и
мы распишемся. И если надо уйти из дома, то я уйду из дома, но
мы все равно распишемся, вот и все.
Так Артем узнал о любви, из-за которой бегут из родного
дома. И любовь эта была не в бальном наряде, а в стареньком
халатике, выпирала из него бедрами, плечами, грудью, и халатик
трещал по всем швам. А в том, что это любовь, у Артема не было
никаких сомнений, поскольку уйти из дома от сурового, но такого
справедливого отца и от мамы, добрее и мудрее которой вообще не
могло быть, уйти из этого дома можно было только из-за безумной
любви. И гордился, что любовь эта нашла Розу, к немного
беспокоился, что его-то она как раз обойдет стороной.
Отец категорически запретил упоминать имя дочери в своем
доме. Он был суров и никогда не изменял даже нечаянно
сорвавшемуся слову. Все молчаливо согласились с изгнанием
блудной дочери, но через неделю, когда взрослые ушли на работу,
мама сказала, старательно пряча глаза:
-- Мальчик мой, тебе придется обмануть своего отца.
-- Как обмануть? -- от удивления Артем перестал жевать.
-- Это большой грех, но я возьму его на свою душу,--
вздохнула мама.-- Завтра Розочка празднует свою свадьбу с
Петром, и ей будет очень горько, если рядом не окажется никого
из родных. Может быть, ты сходишь к ней на полчасика, а дома
скажем, что ты смотришь какое-нибудь кино.
-- А какое? -- спросил Артем.
Мама пожала плечами. Она была в кино два раза до
замужества и знала только Веру Холодную.
-- "Остров сокровищ"! -- объявил Артем.-- Я его уже
смотрел и могу рассказать, если Матвей спросит.
Матвей был ненамного старше Артема и снисходил до
расспросов. Старший, Яков, до этого не унижался и звал Артема
Шпендиком.
-- Шпендик, тащи молоток! Не видишь, в кухонном столе
гвоздь вылез, мама может оцарапаться. И мама в таких случаях
говорила:
-- Не надо мне никакого богатства, а дайте мне хороших
детей.
На другой день Артем надел праздничную курточку, взял
цветы и отправился к Розе. До нее было пять трамвайных
остановок, но Артем сесть в трамвай не решился, опасаясь помять
букет, и всю дорогу нес его перед собой, как свечку. И поэтому
опоздал: в красном уголке общежития за разнокалиберными столами
уже полно набилось чрезвычайно шумной молодежи. Оглушенный
смехом и криками, Артем затоптался у входа, пытаясь за горами
винегретов разглядеть Розу.
-- Тимка пришел! Ребята, передайте сюда моего братишку!
Артем не успел опомниться, как его схватили, подняли, в полном
соответствии с просьбой пронесли вдоль столов и поставили на
ноги рядом с Розой.
-- Принимай подарок, Роза!
И тут только Артем увидел, что по обе стороны жениха и
невесты сидят братья. Роза расцеловала его, а Яков пробурчал
одобрительно:
-- Молодец, Шпендик. Гляди, отцу не проболтайся. Роза
прибегала по утрам, и Артем видел ее редко. А вот Петьку часто,
потому что Петька заходил на их водопроводные канавы, учил
Артема газовой сварке, и за лето они подружились. Петька все
мог и все умел, и с ним Артему было проще, чем с братьями. Но
это было летом. А к сентябрю Артем получил расчет и принес
деньги маме.
-- Вот.-- Он выложил на стол все бумажки и всю мелочь.
-- Для трудовых денег нужен хороший кошелек,--сказала мама
и достала специально к этому событию купленный кошелек.--
Положи в него свои деньги и сходи з магазин вместе с Розочкой и
Петром.
-- Нет, мам. Это тебе. Для хозяйства.
-- У тебя будет костюм, а у меня будет удовольствие. Ты
думаешь, это мало: иметь удовольствие от костюма, который сын
купил на собственные деньги?
Артем для порядка поспорил, а потом положил заработок в
кошелек и наутро отправился к молодым. Но в общежитии был один
Петр: Роза ушла в техникум.
-- Костюм -- это вещь,-- одобрил идею Петр.-- Я знаю,
какой надо: мосторговский. Или ленинградский. А еще бывает на
одной пуговице, спортивный покрой называется. А может, ты на
заказ хочешь? Купим материал бостон...
-- А мне и в куртке хорошо,-- сказал Артем.-- Мне, это,
шестнадцать. Дата?
-- Дата,-- кивнул Петр.-- Хочешь, чтоб к дате?
-- Хочу, это...--Артем солидно помолчал.-- Отметить хочу.
-- Ага,-- сообразил Петр.-- Значит, вместо костюма?
-- Вместо. А про деньги скажу, что потерял. Или стащили.
-- Вот это не пойдет,-- серьезно сказал Петр.-- Это просто
никак не годится: первая получка -- и вранье? Получается, с
