вранья жизнь начинаешь, братишка. Так получается? Это
во-первых. А во-вторых, мать с отцом зачем обижать? Они тоже
порадоваться должны на твое рождение. Так или не так?
-- Вроде так. Только, это, а ты с Розой?
-- Мы тебя отдельно поздравим,-- улыбнулся Петр.-- А
сейчас крой к маме и скажи, что меняешь костюм на день
рождения.
Мама согласилась сразу, отец, поворчав, тоже, и Артем
вместо магазинов, которые очень не любил, помчался к
закадычному другу Жорке -- советоваться, кого приглашать на
первый в жизни званый вечер.
У Жорки Ландыса было два дела, которыми он занимался с
удовольствием: коньки и марки, причем коньки были увлечением, а
марки--страстью. Он разыскивал их в бабушкиных сундуках, до
унижения клянчил у знакомых, выменивал, покупал, а порой и
крал, не в силах устоять перед соблазном. Он первым в классе
вступил в МОПР, лично писал письма в Германию, потом в Испанию,
а затем в Китай, хищно отклеивал марки и тут же сочинял новые
послания. Эта активность закрепила за ним славу человека
делового и оборотистого, и Артем шел к нему советоваться.
-- Нужен список,-- сказал Жорка.-- Не весь же класс звать.
Артем был согласен и на весь, лишь бы пришла она. Жорка
достал бумагу и приступил к обсуждению.
-- Ты, я, Валька Александров, Пашка Остапчук... С мужской
половиной они покончили быстро. Затем Жорка отложил ручку и
выбрался из-за стола:
-- Девчонок пиши сам.
-- Нет, нет, зачем это? -- Артем испугался.-- У тебя
почерк лучше.
-- Это точно,-- с удовольствием отметил Ландыс.-- Знаешь,
куда я письмо накатал? В Лигу Наций насчет детского вопроса.
Может, ответят? Представляешь, марочка придет!
-- Вот и давай,-- сказал Артем.-- С кого начнем?
-- Задача!--рассмеялся Жорка.--Лучше скажи, кого
записывать, кроме Зинки Коваленко.
-- Искру.-- Артем сосредоточенно хмурился.-- Ну, кого еще?
Еще Лену Бокову, она с Пашкой дружит. Еще...
-- Еще Сашку Стамескина,-- перебил Жорка.-- Из-за него
Искра надуется, а без Искры...
-- Без Искры нельзя,-- вздохнул Артем.
Оба не любили Сашку: он был из другой компании, с которой
не раз случались серьезные столкновения. Но без Сашки могла не
пойти Искра, а это почти наверняка исключало присутствие
Зиночки.
-- Пиши Стамескина,-- махнул рукой Артем.-- Он теперь
рабочий класс, может, не так задается.
-- И Вику Люберецкую,-- твердо сказал Жорка. Артем
улыбнулся. Вика давно уже была Жоркиной мечтой. Голубой, как
ответ из Лиги Наций.
День рождения решено было отмечать в третье воскресенье
сентября. Они еще не совсем привыкли к слову "воскресенье" и
написали "в третий общевыходной", но почта сработала быстрее,
чем рассчитывал Артем: в среду к нему подошла Искра и строго
спросила:
-- Эта открытка не розыгрыш?
-- Ну, зачем? -- Артем недовольно засопел.-- Я, это...
Шестнадцать лет.
-- А почему не твой почерк? -- допытывалась дотошная
Искра.
-- Жорка писал. Я -- как курица лапой, сама знаешь.
-- У нашей Искры недоверчивость прокурора сочетается с
прозорливостью Шерлока Холмса,-- громко сказала Вика.--
Спасибо, Артем, я обязательно приду.
Артема немного беспокоило, как поведут себя братья в их
школьной компании, но оказалось, что как раз в этот день и у
Якова и у Матвея возникли неотложные дела. Они утром поздравили
младшего и отбыли за час до прихода гостей, предварительно
перетащив в одну комнату все столы, стулья и скамейки.
-- К одиннадцати вернемся. Счастливо гулять, Шпендик!
Братья ушли, а мать и отец остались. Они сидели во главе стола:
мама наливала девочкам ситро и угощала их пирогами. Мальчики
пили мамину наливку, а отец водку. Он выпил две рюмки и ушел, и
осталась одна мама, но осталась так, что всем казалось, будто
она тоже ушла.
-- Мировые у тебя старики,-- сказал Валька Александров, на
редкость общительный парень, очень не любивший ссор и быстро
наловчившийся улаживать конфликты.--У меня только и слышишь:
"Валька, ты что там делаешь?"
-- За тобой, Эдисон, глаз нужен,-- улыбнулся лучший
спортсмен школы Пашка Остапчук.--А то ты такое изобретешь...
Вальку прозвали Эдисоном за тихую страсть к
усовершенствованию. Он изобретал вечные перья, велосипеды на
четырех колесах и примус, который можно было бы накачивать
ногой. Последнее открытие вызвало небольшой домашний пожар, и
Валин отец пришел в школу просить, чтобы дирекция пресекла
изобретательскую деятельность сына.
-- Эдисон кого-нибудь спалит!
-- А я считаю, что человеку нельзя связывать крылья,--
ораторствовала Искра.-- Если человек хочет изобрести полезную
для страны вещь, ему необходимо помочь. А смеяться над ним
просто глупо!
-- Глупо по всякому поводу выступать с трибуны,-- сказала
Вика, и опять ее услышали, несмотря на смех, разговоры и шум.
-- Нет, это не глупо! -- звонко объявила Искра.-- Глупо
считать себя выше всех только потому, что...
-- Девочки, девочки, я фокус знаю! -- закричал миролюбивый
изобретатель.
-- Ну, договаривай,-- улыбалась Вика.-- Так почему же?
Искра хотела выложить все про духи, белье, шубки и служебную
машину, которая сегодня в десять должна была заехать за Викой.
Хотела, но не решилась, потому что дело касалось некоторых
девичьих тайн. И проклинала себя за слабость.
-- Потому что у меня папа крупнейший руководитель? Ну и
что же здесь плохого? Мне нечего стыдиться своего папы...
-- Артемон! -- вдруг отчаянно крикнула Зиночка: ей до боли
стало жалко безотцовщину Искру.-- Налей мне ситро, Артемон...
Все хохотали долго и весело, как можно хохотать только в
детстве. И Зиночка хохотала громче всех, неожиданно назвав
Артема именем верного пуделя, а Сашка Стамескин даже хрюкнул от
восторга, и это дало новый повод для смеха. А когда отсмеялись,
разговор изменился. Жорка Ландыс начал рассказывать про письмо
в Лигу Наций и при этом так смотрел на Вику, что все стали
улыбаться. А потом Искра, пошептавшись с Леной Боковой,
предложила играть в шарады, и они долго играли в шарады, и это
тоже было весело. А потом громко пели песни про Каховку, про
Орленка и про своего сверстника, которого шлепнули в Иркутске.
И когда пели, Зина пробралась к Артему и виновато сказала:
-- Ты прости, пожалуйста, что я назвала тебя Артемоном. Я
вдруг назвала, понимаешь? Я не придумывала, а -- вдруг. Как
выскочило.
-- Ничего,-- Артем боялся на нее смотреть, потому что она
была очень близко, а смотреть хотелось, и он все время вертел
глазами.
-- Ты правда не обижаешься?
-- Правда. Даже, это... Хорошо, словом.
-- Что хорошо?
-- Ну, это. Артемон этот.
-- А... А почему хорошо?
-- Не знаю.-- Артем скопил все мужество, отчаянно заглянул
в Зиночкины блестящие глазки, почувствовал вдруг жар во всем
теле и выложил: -- Потому что ты, понимаешь? Тебе можно.
-- Спасибо,-- медленно сказала Зина, и глаза ее
заулыбались Артему особой, незнакомой ему улыбкой.-- Я иногда
буду называть тебя Артемоном. Только редко, чтобы ты не скоро
привык.
И отошла как ни в чем не бывало. И ничего ни в ней, ни в
других не изменилось, но на Артема вдруг обрушился приступ
небывалой энергии. Он пел громче и старательнее всех, он
заводил старенький патефон, что принес Пашка Остапчук, он даже
порывался танцевать -- но не с Зиной, нет! -- с Искрой, оттопал
ей ноги и оставил это занятие. Мама следила за ним и улыбалась
так, как улыбаются все мамы, открывая в своих детях что-то
новое: неожиданное и немного взрослое. А когда все разошлись и
Артем помогал ей убирать со стола, сказала:
-- У тебя очень хорошие друзья, мальчик мой. У тебя
замечательные друзья, но знаешь, кто мне понравился больше
всех?
Мне больше всех понравилась Зиночка Коваленко. Мне
кажется, она очень хорошая девочка.
-- Правда, мам? -- расцвел Артем.
И это был самый лучший подарок, который Артем получил ко
дню своего рождения. Мама знала, что ему подарить.
Но это было уже поздно вечером, когда черная "эмка" увезла
Вику, а остальные весело пошли на трамвай. И громко пели в
пустом вагоне, а когда кому-нибудь надо было сходить, то вместо
"до свидания" уходящий почему-то кричал:
-- Физкультпривет!
И все хором отвечали:
-- Привет! Привет! Привет!
Но и это было потом, а тогда танцевали. Собственно
танцевали только Лена с Пашкой да Зиночка с Искрой. Остальные
танцевать стеснялись, а Вика сказала:
-- Я танцую или вальс, или вальс-бостон.
Чего-то не хватало -- то ли танцующих, то ли пластинок,--
от танцев вскоре отказались и стали читать стихи. Искра читала
своего любимого Багрицкого, Лена--Пушкина, Зиночка-- Светлова,
и даже Артем с напряжением припомнил какие-то четыре строчки из
хрестоматии. А Вика от своей очереди отказалась, но, когда все
закончили, достала из сумочки -- у нее была настоящая дамская
сумочка из Парижа -- тонкий потрепанный томик.
-- Я прочитаю три моих любимых стихотворения одного почти
забытого поэта.
-- Забытое -- значит, ненужное,-- попытался сострить
Жорка.
-- Ты дурак,-- сказала Вика.-- Он забыт совсем по другой
причине.
Она прошла на середину комнаты, раскрыла книжку, строго
посмотрела вокруг и негромко начала:
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду...
-- Это Есенин,-- сказала Искра, когда Вика замолчала.--
Это упадочнический поэт. Он воспевает кабаки, тоску и уныние.
Вика молча усмехнулась, а Зиночка всплеснула руками: это
изумительные стихи, вот и все. И-зу-ми-тель-ны-е!
Искра промолчала, поскольку стихи ей очень понравились и
спорить она не могла. И не хотела. Она точно знала, что стихи
упадочнические, потому что слышала это от мамы, но не понимала,
как могут быть упадочническими такие стихи. Между знанием и
пониманием возникал разлад, и Искра честно пыталась разобраться
в себе самой.
-- Тебе понравились стихи? -- шепнула она Сашке.
-- Ничего я в этом не смыслю, но стихи мировецкие. Знаешь,
там такие строчки... Жалко, не запомнил.
-- "Шаганэ, ты моя, Шаганэ..."--задумчиво повторила
Искра.
"Шаганэ, ты моя, Шаганэ..."--вздохнул Сашка. Вика слышала
разговор. Подошла, спросила вдруг:
-- Ты умная, Искра?
-- Не знаю,--опешила Искра.-- Во всяком случае, не дура.
-- Да, ты не дура,--улыбнулась Вика.--Я никому не даю эту
книжку, потому что она папина, но тебе дам. Только читай не
торопясь.
-- Спасибо, Вика.-- Искра тоже улыбнулась ей, кажется,
впервые в жизни.-- Верну в собственные руки.
На улице два раза рявкнул автомобильный сигнал, и Вика
стала прощаться. А Искра бережно прижимала к груди зачитанный
сборник стихов упадочнического поэта Сергея Есенина.
Глава третья
Школу построили недавно, и об открытии ее писали в
газетах. Окна были широкими, парты еще не успели изрезать, в
коридорах стояли кадки с фикусами, а на первом этаже
располагался спортзал -- редчайшая вещь по тем временам.
-- Прекрасный подарок нашей детворе,-- сказал
представитель гороно.-- Значит, так. На первом этаже -- первые
и вторые классы; на втором, соответственно, третьи и четвертые
и так далее по возрастающей. Чем старше учащийся, тем более
высокий этаж он занимает.
-- Это удивительно точно,-- подтвердила Валентина
Андроновна.-- Даже символично в прекрасном, нашем смысле этого
слова.
Валентина Андроновна преподавала литературу и временно
замещала директора. Ее массивная фигура источала строгость и
