тяжести этих улик, усугубляемых тем, что обвиняемая была еврейкой.
Гроссмейстер собрал мнения своих советчиков и торжественно спросил
Ревекку, что она может сказать против смертного приговора, который он
намерен сейчас произнести.
- Взывать к вашему состраданию, - сказала прекрасная еврейка голосом,
дрогнувшим от волнения, - было бы, как я вижу, напрасно и унизительно.
Объяснять вам, что лечение больных и раненых не может быть неугодно бо-
гу, в которого все мы верим, было бы тщетно. Доказывать, что многие пос-
тупки, в которых обвиняют меня эти люди, совершенно невозможны, беспо-
лезно: по-видимому, вы верите в их возможность. Точно так же бессмыслен-
но оправдываться в том, что моя одежда, мой язык и мои привычки чужды
вам, ибо свойственны моему народу - я чуть не сказала: моей родине, но,
увы, у нас нет отечества. В свое оправдание я не стану даже разоблачать
моего притеснителя, который стоит здесь и слышит, как на меня возводят
ложное обвинение, а его из тирана превращают в жертву. Пусть бог рассу-
дит меня с ним, но мне легче перенести любую казнь, какую вам угодно бу-
дет присудить мне, чем выслушивать предложения, которыми этот воплощен-
ный дьявол преследовал меня, свою пленницу, беззащитную и беспомощную
девушку. Но он одной с вами веры, а потому малейшее его возражение имеет
в ваших глазах большую цену, чем торжественные клятвы несчастной еврей-
ки. Стало быть, бесполезно было бы пытаться обратить против него возве-
денные на меня обвинения. Но я спрашиваю его - да, Бриан де Буагильбер,
я обращаюсь к тебе самому - скажи, разве все эти обвинения не ложны?
Разве все это не самая чудовищная клевета, столь же нелепая, как и смер-
тоносная?
Наступило молчание. Взоры всех устремились на Бриана де Буагильбера.
Он молчал.
- Говори же, - продолжала она, - если ты мужчина, если ты христианин!
Говори! Заклинаю тебя одеянием, которое ты носишь, именем, доставшимся
тебе в наследие от предков, рыцарством, которым ты похваляешься. Честью
твоей матери, могилой и прахом твоего отца! Молю тебя, скажи: правда ли
все, что здесь было сказано?
- Отвечай ей, брат, - сказал гроссмейстер, - если только враг рода
человеческого, с которым ты борешься, не одолел тебя.
Буагильбера, казалось, обуревали противоречивые страсти, которые ис-
казили лицо его судорогой. Наконец он смог только с величайшим усилием
выговорить, глядя на Ревекку:
- Письмена, письмена...
- Вот, - молвил Бомануар, - вот это поистине неоспоримое свиде-
тельство. Жертва ее колдовства только и могла сослаться на роковые
письмена, начертанные заклинания, которые вынуждают его молчать.
Но Ревекка иначе истолковала эти слова. Мельком взглянув на обрывок
пергамента, который она продолжала держать в руке, она прочла написанные
там поарабски слова: "Проси защитника".
Гул, прошедший по всему собранию после странного ответа Буагильбера,
дал время Ревекке не только незаметно прочесть, но и уничтожить записку.
Когда шепот замолк, гроссмейстер возвысил голос:
- Ревекка, - сказал он, - никакой пользы не принесло тебе свиде-
тельство этого несчастного рыцаря, который, видимо, все еще находится во
власти сатаны. Что ты можешь еще сказать?
- Согласно вашим жестоким законам мне остается только одно средство к
спасению, - сказала Ревекка. - Правда, жизнь была очень тяжела для меня,
по крайней мере в последнее время, но я не хочу отказываться от божьего
дара, раз господь дарует мне хоть слабую надежду на спасение. Я отрицаю
все ваши обвинения, объявляю себя невиновной, и показания ложными. Тре-
бую назначения божьего суда, и пусть мой защитник подтвердит мою право-
ту.
- Но кто же, Ревекка, - сказал гроссмейстер, - согласится выступить
защитником еврейки, да еще колдуньи?
- Бог даст мне защитника, - ответила Ревекка. - Не может быть, чтобы
во всей славной Англии, стране гостеприимства, великодушия и свободы,
где так много людей всегда готово рисковать жизнью во имя чести, не наш-
лось человека, который захотел бы выступить во имя справедливости. Я
требую назначения поединка. Вот мой вызов.
Она сняла со своей руки вышитую перчатку и бросила ее к ногам гросс-
мейстера с такой простотой, и с таким чувством собственного достоинства,
которые вызвали общее изумление и восхищение.
Глава XXXVIII
...Тебе бросаю вызов
И храбрость воинскую покажу
В единоборстве нашем.
"Ричард II"
Красота и выражение лица Ревекки произвели глубокое впечатление даже
на самого Луку Бомануара. От природы он не был ни жестоким, ни даже су-
ровым. Но он всегда был человеком бесстрастным, с возвышенными, хотя и
ошибочными представлениями о долге, и сердце его постепенно ожесточилось
благодаря аскетической жизни и могущественной власти, которой он пользо-
вался, а также вследствие его уверенности в том, что на нем лежит обя-
занность карать язычников и искоренять ересь. Суровые черты его лица как
будто смягчились, пока он смотрел на стоявшую перед ним прекрасную де-
вушку, одинокую, беспомощную, но защищавшуюся с удивительным присутстви-
ем духа и редкой отвагой. Он дважды осенил себя крестным знамением, как
бы недоумевая, откуда явилась такая необычайная мягкость в его душе, в
таких случаях всегда сохранявшей твердость несокрушимой стали. Наконец
он заговорил.
- Девица, - сказал он, - если та жалость, которую я чувствую к тебе,
есть порождение злых чар, наведенных на меня твоим лукавством, то велик
твой грех перед богом. Но думаю, что чувства мои скорее можно приписать
естественной скорби сердца, сетующего, что столь красивый сосуд заключа-
ет в себе гибельную отраву. Покайся, дочь моя, сознайся, что ты кол-
дунья, отрекись от своей неправой веры, облобызай эту святую эмблему
спасения, и все будет хорошо для тебя - и в этой жизни и в будущей. Пос-
тупи в одну из женских обителей строжайшего ордена, и там будет тебе
время замолить свои грехи и подвергнуться достойному покаянию. Сделай
это - и живи. Чем тебе так дорог закон Моисеев, что ты готова умереть за
него?
- Это закон отцов моих, - отвечала Ревекка, - он снизошел на землю
при громе и молнии на вершине горы Синай из огненной тучи. Если вы хрис-
тиане, то и вы этому верите. Но, по-вашему, этот закон сменился новым, а
мои наставники учили меня не так.
- Пусть наш капеллан выступит вперед, - сказал Бомануар, - и внушит
этой нечестивой упрямице...
- Простите, если я вас прерву, - кротко промолвила Ревекка, - но я
девушка и не умею вести религиозные споры. Однако я сумею умереть за
свою веру, если на то будет воля божия. Прошу вас ответить на мою
просьбу о назначении суда божьего.
- Подайте мне ее перчатку, - сказал Бомануар, - Вот поистине слабый и
малый залог столь важного дела, - продолжал он, глядя на тонкую ткань
маленькой перчатки. - Видишь, Ревекка, как непрочна и мала твоя перчатка
по сравнению с нашими тяжелыми стальными рукавицами, - таково и твое де-
ло по сравнению с делом Сионского Храма, ибо вызов брошен всему нашему
ордену.
- Положите на ту же чашу весов мою невиновность, - отвечала Ревекка,
- и шелковая перчатка перетянет железную рукавицу.
- Стало быть, ты отказываешься признать свою вину и все-таки повторя-
ешь свой смелый вызов?
- Повторяю, благородный сэр, - отвечала Ревекка.
- Ну, да будет так, во имя божие, - сказал гроссмейстер, - и пускай
господь обнаружит истину!
- Аминь! - произнесли все прецепторы, а за ними и все собрание хором
повторило то же слово.
- Братия, - сказал Бомануар, - вам известно, что мы имели полное пра-
во отказать этой женщине в испытании божьим судом, но хоть она и еврейка
и некрещеная, все-таки она существо одинокое и беззащитное. Она прибегла
к покровительству наших мягких законов, и мы не можем ответить ей отка-
зом. Кроме того, мы не только духовные лица, но рыцари и воины, а потому
для нас было бы позорно уклоняться от поединка. Следовательно, дело обс-
тоит так: Ревекка, дочь Исаака из Йорка, на основании многочисленных
веских улик обвиняется в том, что околдовала одного из благородных рыца-
рей нашего ордена, а в оправдание свое вызвала нас на бой - по суду бо-
жию. Как, по-вашему, преподобные братья, кому следует вручить этот за-
лог, назначив его в то же время защитником нашей стороны в предстоящей
битве?
- Бриану де Буагильберу, - сказал прецептор Гудольрик, - тем более
что ему лучше всех известно, на чьей стороне правда.
- Однако, - сказал гроссмейстер, - как же быть, если наш брат Бриан
все еще находится под влиянием чар или талисмана? Впрочем, мы сделали
эту оговорку лишь ради предосторожности, ибо ничьей доблестной руке из
всего нашего ордена не доверили бы мы с большею готовностью как это, так
и любое другое важное дело.
- Преподобный отец, - отвечал прецептор Гудольрик, - никакой талисман
не в силах одолеть рыцаря, который выступает на бой за правое дело на
божьем суде.
- Ты рассудил правильно, брат, - согласился гроссмейстер. - Альберт
Мальвуазен, вручи этот залог Бриану де Буагильберу. Тебе, брат Бриан,
поручаем мы это дело, дабы ты мужественно вступил в бой, не сомневаясь в
том, что победа достанется правому. А тебе, Ревекка, мы даем два дня
сроку, чтобы найти себе защитника.
- Не много же вы даете мне времени, - сказала Ревекка. - Я чужестран-
ка и не вашей веры, так что нелегко мне будет найти человека, который
рискнул бы своей жизнью и честью ради меня, да еще в бою против рыцаря,
слывущего знаменитым бойцом.
- Более мы не можем откладывать, - отвечал гроссмейстер, - битва
должна состояться в нашем присутствии, а важные дела заставляют нас от-
быть отсюда не позже как через три дня.
- Да будет воля божья, - молвила Ревекка. - Возлагаю на него все мое
упование - у господа одно мгновение имеет такую же силу, как целый век.
- Это ты хорошо сказала, девица, - заметил гроссмейстер, - но нам от-
лично известно, кто умеет принимать на себя ангельский образ. Значит,
остается лишь назначить место, приличное для битвы, а также, если пона-
добится, то и для казни. Где прецептор здешней обители?
Альберт Мальвуазен, все еще державший в руке перчатку Ревекки, стоял
возле Буагильбера и что-то горячо ему доказывал вполголоса.
- Как, - сказал гроссмейстер, - он не хочет принимать залог?
- Нет, он хочет, он принял залог, высокопреподобный отец, - отвечал
Мальвуазен, проворно сунув перчатку под свою мантию. - Что же касается
места для поединка, то, по моему мнению, для этой цели всего пригоднее
ристалище святого Георгия, близ нашей прецептории.
- Хорошо, - сказал гроссмейстер. - Ревекка, на это ристалище ты долж-
на представить своего защитника. Если же ты не исполнишь этого или если
твой защитник будет побежден на суде божьем, ты умрешь, как колдунья,
согласно приговору. Пусть наш суд и решение будут записаны и это решение
прочитано во всеуслышание, дабы никто не мог отговориться незнанием на-
шего постановления.
Один из капелланов, исправлявших должность писцов, внес протокол за-
седания в огромную книгу, куда записывались все деяния рыцарей Храма,
собиравшихся ради подобных целей. Когда он кончил, другой капеллан гром-
ко прочитал вслух приговор гроссмейстера, который, в переводе с норма-
но-французского языка, звучит следующим образом:
"Ревекка, еврейка, дочь Исаака из Йорка, будучи обличаема в кол-
довстве, обольщении и иных пагубных деяниях против одного из рыцарей
святейшего ордена Сионского Храма, не признала себя виновною; она ут-
верждает, что свидетельские показания, в сей день данные против нее,
лживы, злостны и недобросовестны. Посредством законного отвода собствен-
ной особы, как непригодной для ратного дела, она предлагает выставить
себе защитника, дабы решить дело божьим судом, и ручается, что оный ее
