что заблудший брат наш действовал под влиянием бесовского наваждения и
волшебных чар.
Герман Гудольрик был четвертым из прецепторов, присутствовавших на
суде. Трое остальных были Конрад Монт-Фитчет, Альберт Мальвуазен и сам
Бриан де Буагильбер. Герман, старый воин, лицо которого покрывали шрамы
от мусульманских сабель, пользовался большим почетом и уважением среди
своих собратий. Он встал и поклонился гроссмейстеру, который тотчас доз-
волил ему говорить.
- Я желал бы узнать, высокопреподобный отец, из уст брата нашего,
доблестного Бриана де Буагильбера, что он сам думает обо всех этих уди-
вительных обвинениях и о своей злосчастной страсти к этой девице.
- Бриан де Буагильбер, - сказал гроссмейстер, - ты слышал вопрос на-
шего брата Гудольрика? Повелеваю тебе ответить ему!
Буагильбер повернул голову в сторону гроссмейстера, но продолжал без-
молвствовать.
- Он одержим бесом молчания, - сказал гроссмейстер, - Сгинь, сатана!
Говори, Бриан де Буагильбер, заклинаю тебя крестом, этим символом нашего
святого ордена!
Буагильбер с величайшим усилием подавил возрастающее негодование и
презрение, зная, что, обнаружив их, он ничего не выиграет.
- Бриан де Буагильбер, - отвечал он, - не может отвечать, высокопре-
подобный отец, на такие дикие и нелепые обвинения. Но если затронут его
честь, он будет защищать ее своим телом и вот этим мечом, который неред-
ко сражался за пользу христианства.
- Мы тебе прощаем, брат Бриан, - сказал гроссмейстер, - хоть ты и
согрешил перед нами, похваляясь своими боевыми подвигами, ибо восхвале-
ние собственных заслуг идет от дьявола. Но мы даруем тебе прощение, ви-
дя, что ты говоришь не сам от себя, а по наущению того, кого мы, с
божьей помощью, изгоним из среды нашей.
Презрение и злоба сверкнули в черных глазах Буагильбера, но он ничего
не ответил.
- Ну вот, - продолжал гроссмейстер, - хотя на вопрос нашего брата Гу-
дольрика и не было дано прямого ответа, но мы будем продолжать наше
расследование, братия. С благословения нашего святого покровителя мы до
конца раскроем тайну этого зла. Пусть те, кому что-либо известно о жизни
и поступках этой женщины, выступят вперед и свидетельствуют о том перед
нами.
В дальнем конце зала послышались какой-то шум и суматоха; на вопрос
гроссмейстера, что там происходит, ему отвечали, что в толпе есть кале-
ка, которому подсудимая возвратила возможность двигаться, излечив его
чудодейственным бальзамом.
Из толпы вытолкнули вперед бедного крестьянина, саксонца родом. Он
был в смертельном страхе, ожидая наказания за то, что его вылечила от
паралича еврейка. Однако это излечение не было полным: бедняга до сих
пор мог передвигаться только на костылях.
Крайне неохотно, с горькими слезами рассказал он, что два года тому
назад, когда он проживал в Йорке и работал столяром у богатого еврея
Исаака, он внезапно заболел и слег в постель; тогда Ревекка стала лечить
его каким-то бальзамом, пахнувшим пряностями, который вернул ему способ-
ность двигаться. А когда он немного поправился, она дала ему с собой ба-
ночку этой драгоценной мази и денег на возвращение домой, к отцу, живу-
щему вблизи обители Темплстоу.
- И дозвольте доложить вашей преподобной милости, - закончил свиде-
тель, - не может того быть, чтобы эта девица имела на меня злой умысел,
хотя и правда, на ее беду, она еврейка. Однако, когда я мазался ее
зельем, я всякий раз читал про себя "Отче наш" и "Верую", а снадобье от
того действовало не хуже.
- Молчи, раб, - сказал гроссмейстер, - и ступай прочь! Таким скотам,
как ты, только и пристало лечиться у дьявольских знахарей да работать на
пользу исчадий сатаны! Я тебе говорю: враг рода человеческого насылает
болезнь только для того, чтобы ее вылечить и тем вызвать доверие к
дьявольскому врачеванию. У тебя еще осталась та мазь, о которой ты гово-
ришь?
Крестьянин дрожащей рукой полез себе за пазуху и вытащил оттуда ма-
ленькую баночку с крышкой, на которой было написано несколько слов ев-
рейскими буквами. Для большинства присутствующих это было явным доказа-
тельством, что сам дьявол стряпал снадобье. Бомануар перекрестился, взял
в руки баночку и, хорошо зная восточные языки, без труда прочел надпись:
"Лев из колена Иуды победил".
- Удивительна власть сатаны! - молвил гроссмейстер. - Ведь сумел же
он обратить священное писание в орудие богохульства, смешав отраву с не-
обходимою нам пищей! Нет ли здесь лекаря, который бы мог нам сказать, из
чего приготовлена эта волшебная мазь?
Двое медиков, как они себя величали, - один монах, а другой ци-
рюльник, - выступили вперед и, рассмотрев бальзам, объявили, что состав
этой мази им совершенно неизвестен, а пахнет она мирой и камфарой, како-
вые суть, по их мнению, восточные травы. Однако, движимые профессио-
нальною ненавистью к успешной сопернице по ремеслу, они не преминули на-
мекнуть, что мазь сделана из каких-нибудь таинственных, колдовских зелий
противозаконным способом; что сами они хотя и не колдуны, но основа-
тельно знакомы со всеми отраслями медицины, насколько она совместима с
исповеданием христианской веры. По окончании этой врачебной экспертизы
сакс смиренно попросил, чтобы ему возвратили мазь, приносившую облегче-
ние, но гроссмейстер нахмурился и спросил его:
- Как тебя зовут?
- Хигг, сын Снелля, - отвечал крестьянин.
- Так слушай же, Хигг, сын Снелля, - сказал Бомануар, - лучше быть
прикованным к ложу, чем исцелиться, принимая снадобья нечестивых ерети-
ков, и начать ходить. И лучше также вооруженной рукой отнять у еврея его
сокровища, нежели принимать от него подарки или работать на него за
деньги. Ступай и делай, как я приказываю.
- Ох, - сказал крестьянин, - как угодно вашей преподобной милости!
Для меня-то уж поздно последовать вашему поучению - я ведь калека, - но
у меня есть два брата, они служат у богатого раввина Натана Бен-Самуэля,
так я передам им слова вашего преподобия, что лучше ограбить еврея, чем
служить ему честно и усердно.
- Что за вздор болтает этот негодяй! Гоните его вон! - сказал Боману-
ар, не зная, как опровергнуть этот практический вывод из своего настав-
ления.
Хигг, сын Снелля, смешался с толпой, но не ушел, ожидая решения учас-
ти своей благодетельницы. Он остался послушать, чем кончится ее дело,
хотя и рисковал при этом снова встретиться с суровым взглядом судьи, пе-
ред которым трепетало от ужаса все его существо.
В эту минуту гроссмейстер приказал Ревекке снять покрывало. Она впер-
вые нарушила свое молчание и сказала со смиренным достоинством, что для
дочерей ее племени непривычно открывать лицо, если они находятся перед
собранием незнакомцев. Ее нежный голос и кроткий ответ пробудили в при-
сутствующих чувство жалости. Но Бомануар, считавший особой заслугой по-
давить в себе всякие чувства, когда речь шла об исполнении того, что он
считал своим долгом, повторил свое требование. Стража бросилась вперед,
намереваясь сорвать с нее покрывало, но она встала и сказала:
- Нет, заклинаю вас любовью к вашим дочерям. Увы, я позабыла, что у
вас не может быть дочерей! Хотя бы в память ваших матерей, из любви к
вашим сестрам, ради соблюдения благопристойности, не дозволяйте так об-
ращаться со мною в вашем присутствии! Но я повинуюсь вам, - прибавила
она с такой печальной покорностью в голосе, что сердце самого Бомануара
дрогнуло, - вы старейшины, и по вашему приказанию я сама покажу вам лицо
несчастной девушки.
Она откинула покрывало и взглянула на них. Лицо ее отражало и застен-
чивость и чувство собственного достоинства. Ее удивительная красота выз-
вала общее изумление, и те из рыцарей, которые были помоложе, молча пе-
реглянулись между собой. Эти взгляды, казалось, говорили, что необычай-
ная красота Ревекки гораздо лучше объясняет безумную страсть Буагильбе-
ра, чем ее мнимое колдовство. Но особенно сильное впечатление произвело
выражение ее лица на Хигга, сына Снелля.
- Пустите меня, пустите! - закричал он, обращаясь к страже, охраняв-
шей выходную дверь. - Дайте мне уйти отсюда, не то я умру с горя - ведь
я свидетельствовал против нее!
- Полно, бедняга, успокойся, - сказала Ревекка, услышавшая его воск-
лицание. - Ты не сделал мне вреда, сказав правду, и не можешь помочь мне
слезами и сожалением. Успокойся, прошу тебя, иди домой и позаботься о
себе.
Стража сжалилась над Хиггом и, опасаясь, что его громкие причитания
навлекут на них гнев начальства, решила выпроводить его из зала. Но он
обещал молчать, и ему позволили остаться.
Вызвали двух наемников, которых Альберт Мальвуазен заранее научил,
что им показывать. Хотя они оба были бессердечными негодяями, однако да-
же их поразила дивная красота пленницы. В первую минуту оба как будто
растерялись; однако Мальвуазен бросил на них такой выразительный взгляд,
что они опомнились и снова приняли уверенный вид. С точностью, которая
могла бы показаться подозрительной менее пристрастным судьям, они дали
целый ряд показаний. Многие из них были целиком вымышлены, другие каса-
лись простых, естественных явлений, но обо всем этом рассказывалось в
таком таинственном тоне и с такими подробностями и толкованием, что даже
самые безобидные происшествия принимали зловещую окраску. В наше время
подобные свидетельские показания были бы разделены на два разряда, а
именно - на несущественные и на невероятные. Но в те невежественные и
суеверные времена эти показания принимались за доказательства виновнос-
ти.
Так, например, свидетели говорили о том, что иногда Ревекка что-то
бормочет про себя на непонятном языке, а поет так сладко, что у слушате-
лей начинает звенеть в ушах и бьется сердце; что по временам она разго-
варивает сама с собою и поднимает глаза кверху, словно в ожидании отве-
та; что покрой ее одежды странен и удивителен - не такой, как у обыкно-
венной честной женщины; что у нее на перстнях есть таинственные знаки, а
покрывало вышито какими-то диковинными узорами.
Все эти рассказы об обыкновенных вещах были выслушаны с глубочайшей
серьезностью и зачислены в разряд если не прямых доказательств, то кос-
венных улик, подтверждающих сношения Ревекки с нечистой силой.
Но были и другие показания, более важные, хотя и явно вымышленные;
тем не менее невежественные слушатели отнеслись к ним с полным доверием.
Один из солдат видел, как Ревекка излечила раненого человека, вместе с
ними прибывшего в Торкилстон. По его словам, она начертила какие-то зна-
ки на его ране, произнося при этом таинственные слова (которых он, слава
богу, не понял), и вдруг из раны вышла железная головка стрелы, кровоте-
чение остановилось, рана зажила, и умиравший человек спустя четверть ча-
са сам вышел на крепостную стену и стал помогать свидетелю устанавливать
машину для метания камней в неприятеля. Эта выдумка сложилась, вероятно,
под впечатлением того, что Ревекка ухаживала за раненым Айвенго, приве-
зенным в Торкилстон. В заключение свидетель подтвердил свое показание,
вытащив из сумки тот самый наконечник, который, по его уверению, так чу-
десно вышел из раны. А так как эта железная штука оказалась весом в це-
лую унцию, то не оставалось никаких сомнений в достоверности рассказа,
каким бы чудесным он ни казался.
Товарищ его с ближайшей зубчатой стены укреплений видел, как Ревекка
во время разговора с Буагильбером вскочила на парапет и собиралась бро-
ситься с башни. Чтобы не отстать от собрата, этот молодец рассказал,
что, став на край парапета, Ревекка обернулась белоснежным лебедем,
трижды облетела вокруг замка Торкилстон, потом снова опустилась на башню
и приняла вид женщины.
И половины этих веских показаний было бы достаточно, чтобы уличить в
колдовстве бедную безобразную старуху, даже если бы она не была еврей-
кой. Но даже молодость и дивная красота Ревекки не могли перевесить всей
