полную и неоспоримую вину Ларионова.
Тем более что я давно собиралась написать заметку о
рассеянных людях в городе, и это был прекрасный способ
объединить полезное Ларионову, приятное мне и нужное людям.
Я даже придумала заранее название: "Рассеянные с набережной
Бассейновой".
Здесь, на Бассейновой набережной, очень быстро и
доброжелательно ответственная дежурная бюро находок Химуля
объяснила мне, что никакие мои представления о людской
рассеянности не соответствуют масштабам реальности.
Бойко, не гнушаясь социальным анализом, Химуля
констатировала:
- Люди сейчас стали более рассеяннее, чем раньше! Я тут
одиннадцать лет работаю и могу точно сказать; что из года в
год число находок и их ассортимент все время возрастают...
- рапортовала она, будто доклад зачитывала. Все свои слова
Химуля сопровождала энергичными жестами, как диктор
телевизионных программ для глухонемых.
- А чем вы объясняете?
- Ростом всенародного благосостояния и личной
озабоченности, - описала широкий круг руками Химуля. - На
такси сейчас стали больше ездить - богаче стали, к вещам
относятся менее бережно. А проблем и забот выше маковки.
Меньше всего забывают вещи старухи и военные. Но и без них
собираются у нас клады невостребуемые.
- А какой процент вещей вы возвращаете пассажирам?
- Процентов двадцать, я так думаю, приблизительно одна
пятая часть находит своих прежних хозяев, - сказала Химуля,
показав мне для убедительности один из пальцев правой руки.
- А что происходит с невостребованными вещами? -
продолжала я допытываться.
- У нас ежеквартально работает оценочная комиссия. Вещи,
не востребованные в течение квартала, мы оцениваем, и те,
которые могут быть проданы, реализуются через скупторг. Ну,
а барахлишко, разные там вещи, не имеющие товарной цены,
нами списываются и уничтожаются... - И она встряхнула
руками, будто сбрасывала с них прилипшие крошки.
- И продукты тоже? - задала я наконец самый волнующий
меня вопрос. Ах, если бы знала Ада, как я буду разыскивать
ее "живой привет".
Дежурная засмеялась, ответив довольно загадочно:
- Смотря какие продукты... - и прочертила в воздухе
вопросительный знак.
- Ну хорошо, - не стала я напирать сразу. - Вы мне
объясните, каким образом попадают к вам забытые вещи? Так
сказать, технология- от машины до бюро находок...
- Очень просто! В каждом таксопарке шофера сдают вещи
диспетчеру, там регистрируют в журнале и на другой день
свозят сюда, в центр, а мы уж в сводный журнал все вносим...
- Давайте посмотрим журнал, - предложила я. - Ну,
например, за двадцать второе сентября.
- Пожалуйста, - широко распахнула она толстенную амбарную
книгу. - А что вас интересует?
- Да мне все равно. Просил меня, правда, один знакомый
узнать о своей фруктовой посылке...
Химуля замахала руками:
- Ну что вы! Прошло столько времени! Это наверняка уже
списано и утилизовано...
- Да вы не поняли - меня не интересуют фрукты, - с
максимальным чистосердечием заверила я. - Просто хотела
узнать, кто привез сюда этот ящик.
Дежурная стала листать журнал в поисках давно минувшего
двадцать второго сентября. Вот он, лист поминовения
потерянных и забытых в этот день вещей общим числом
семьдесят три различных предмета. Детская коляска, четыре
пары перчаток и пять перчаток разрозненных. Три зонта.
Портфель с бухгалтерскими документами, продуктовый заказ.
Какой-то взволнованный мужчина так увлекся ездой, что забыл
пальто. Детские резиновые сапожки импортные, неношеные, в
магазинной упаковке. Физиотерапевтический аппарат
Дарсанваль...
Как мог попасть аппарат сюда? Кто ты такой Д'Арсанваль,
загадочный аристократ с фамилией из "Трех мушкетеров",
придумавший машинку для прогрева носоглотки?
За пунктом 43 значилось: "Второй таксомоторный парк.
Фанерный ящик с фруктами. Содержание - яблоки, груши,
виноград, помидоры, общий вес одиннадцать килограммов..."
- Вот она, посылка! - обрадовалась я.
А Химуля, застенчиво отворачиваясь, сказала, что
содержание фанерного ящика было скорее всего утилизовано. И
впервые ее жестикуляция не соответствовала словам, ибо руку
она прижимала не к животу, а к сердцу.
- Понимаете, так полагается, - убеждала она меня. - По
инструкции надлежит уничтожать фрукты на третий день. Чтоб
зараза какая-нибудь не возникла...
А я так же страстно убеждала ее, что меня не интересует,
куда делись фрукты, а важно только, что привезли их из
второго парка, и мне хотелось бы найти таксиста, чтобы
поблагодарить его, а для этого надо узнать его фамилию...
- Этого я не знаю, вам надо во второй парк ехать - там
точно скажут...
Стремительный проезд через весь осенний серый город. Я
думала о том, что в последние дни моя жизнь приобрела
лихорадочную стремительность. Никогда прежде мне не
доводилось так интенсивно, так взволнованно жить.
И вдруг безо всякой связи я вспомнила наказ Старика
истово заниматься делом Ларионова. Старик всегда мыслил
какими-то сложными категориями, побуждения и мотивы,
которыми он руководствовался, трудно было сразу уловить.
Может быть, поручая мне биться за Ларионова, он думал вовсе
не о торжестве справедливого дела? И наверняка не думал о
Ларионове, которого он знать не знал, никогда не видел,
ничего не слышал. Может быть, он хотел загрузить меня
трудной и нервной борьбой за другого? Может быть, он хотел
силой навязать мне лидерское место в жизни? То самое
лидерство, которого я так панически всегда избегала? Может
быть, он предвидел, что я буду ездить в поисках ящика с
утилизованными фруктами и физиотерапевтическим аппаратом
Д'Арсанваля? Загадочные, непонятные пути добродейства.
Мне не пришлось пробиваться через вахтеров на территорию
таксопарка, потому что с улицы можно было пройти в
административный корпус, и довольно легко я разыскала
нужного мне диспетчера. Женщина взяла с деревянного
прилавка синюю лидериновую общую тетрадь, переспросила:
"Когда? Двадцать второго? Сейчас посмотрим..."
Она водила пальцем по разграфленной странице тетради,
медленно шевелились губы - читала про себя. Ее накрашенный
яростно-алым лаком ноготь полз по строчкам тетради, а у меня
было ощущение, будто она скребет этим ногтем мое сердце.
Господи, как я надеялась! Дыхание остановилось - сейчас
она, как крючком, вытащит этим слегка согнутым пальцем,
наживленным красным ногтем, из сетки линеек и полосок
волшебную золотую рыбку истины! Номер машины, фамилию
таксиста, который сможет наконец сказать всю правду! И
палец ее замер, она подняла на меня взгляд и спросила:
- Когда пассажир ехал? Утром? Вечером?
- Вечером. Это было приблизительно в половине
седьмого... Водитель сказал, что у него кончается смена...
Диспетчер посмотрела снова в тетрадь, кивнула:
- Оно! Автомобиль 25-15. Водитель Глухоманов. Сдал в
девятнадцать десять ящик с фруктами...
- Глухоманов! Глухоманов! - зачарованно повторяла я. -
А как с ним повидаться?
- Сейчас посмотрим по графику смен, когда он выходит на
работу. Глухоманов... Глухоманов, - просматривала она
списки. - А! Никак вы с ним не повидаетесь.
- Почему? - испуганно подалась я к ней.
- А он с позавчерашнего дня капусту возит. В
командировку послали, на овощные перевозки.
- А когда вернется?
- Не знаю, обычно мы шоферов по колхозам недели на две
посылаем.
- А где эти овощные перевозки происходят? - удрученно
спросила я.
- Их обычно в Приреченск посылают. Это отсюда недалеко,
километров сто. Может, чуть больше...
Да, совсем недалеко занесло тебя, Глухоманов...
Когда-то Витечка не раз строго указывал мне на
прискорбное свойство моего характера: я охотнее сетую, чем
радуюсь. Давая мне очередной укорот, он справедливо
отмечал, что из-за таких вялых нытиц, как я, придумали
поговорку "пришла беда - открывай ворота". И убедительно
разъяснял: впадая в депрессивное бессилие от первой
неприятности, я ослабляю, оглупляю самое себя и
предопределяю свою неготовность противостоять следующей
невзгоде. Сам же он верил, по его словам, в железную
закономерность, хоть и не подтвержденную ни одной
поговоркой: одна удача вызывает за собой последовательный
цикл новых успехов.
Честно говоря, я и без Витечки точно знаю, что человек,
приподнятый нежданным успехом, обретает новую силу,
раскованность, уверенность в себе. Снижается трение
неурядиц, падает сопротивление в цепи жизненных проблем,
сапоги сами летят семимильными шагами везения. Беда только
в том, что эти случайные удачи приходят ко мне крайне редко.
И вышибать их у судьбы приходится, как шахтеру- стахановцу,
отбойным молотком. А когда отколотила себе приличный кусок
везения, то вместо радостного скользящего рывка к счастью
хочется присесть и маленько передохнуть от этой победы.
Но сегодня мне удалось из небытия извлечь на свет божий
таксиста Глухоманова, хоть и перевозящего сейчас за сто с
гаком верст капусту. И, помня Витечкины уроки, я решила
уцепиться за жар-птичий хвост фортуны и поговорить с женой
Чагина.
Везение взбадривает мозги, и, раздумывая о том, как мне
ее разыскать, я убедилась, что рассказы о необычайном
хитроумии сыщиков, непостижимой сложности их таинственной
работы сильно преувеличены. За двадцать копеек в справочном
бюро мне дали адрес Чагина. А заодно и сообщили о том, что
жену его зовут Ольга Ивановна.
Нет, что там ни говори, а таинственная связь совпадения
успехов существует! Только счастливой случайностью -
результатом моей утренней удачи с Глухомановым - можно было
объяснить, что Чагин проживает почему-то не на далекой
городской окраине в новостройке, куда мне надо было бы час
тащиться на автобусе, а в самом центре, в прекрасном
кирпичном доме, который называют "совминовская башня".
В подъезде в застекленной будке сидел сухопарый белесый
мужичок. Несмотря на годы, в нем была жилистая выправка
старослужащего.
- К кому? - командно-коротко остановил он меня на пути к
лифту.
- К Чагиным...
Я ему чем-то не понравилась, и он положил руку на трубку
телефонного аппарата. - А вас ждут?
- Конечно, ждут, - бесстрашно наврала я, со страхом следя
за его костистой ладонью, неуверенно замершей на аппарате.
Он был вялый и злой, как осенний комар. Неодобрительно
покачал головой в фуражке с пятном на месте споротой кокарды
и разрешил:
- Ну, идите тогда... Четвертый этаж...
Странный, конечно, консьерж. И только войдя в лифт, я
сообразила, что он знает в лицо не только жильцов
охраняемого им дома, но и их постоянных гостей - я была
чужачка!
Господи, зачем развелось в мире так много вахтеров,
сторожей, конвоиров! Что стерегут они? Если бы им всем
дать в руки лопату, то Земля покрылась бы каналами, как
Марс, а Сахару они засадили бы лесами!
Но они не хотят брать лопату. Они хотят проверять людей
на входе и выходе.
Нажала кнопочку, и зателебенькал, запел звонок,
прошелестели шаги, щелкнул замок, открылась дверь, и очам
моим явилось зрелище непереносимо прекрасное - жена Чагина.
В целлофановой шапочке, прикрывающей бигуди, в пеньюаре
невозможной красоты. Пеньюар был похож одновременно на
халат, тунику и концертное платье. Не знаю, из чего это
было сделано - может быть, из перьев рыбы, может быть, из
свинячьих потрохов, но впечатление пеньюар производил
сногсшибательное. А Ольга Чагина оказалась женщиной моего
возраста и весьма красивой. Она держала меня на лестничной
площадке у приоткрытой двери, не обнаруживая ни малейшего
желания впустить в прихожую.
Я испытывала чувства человека, впервые влезшего на лыжный
трамплин. Немного тверди, плавно уходящей вниз, а дальше -
пропасть...
- Здравствуйте, Ольга Ивановна, я пришла рассеять
возникшее между нами недоразумение...
- Какое еще недоразумение? - сказала она недовольно. -
Я вас вижу первый раз.
- Да, конечно, мы ведь с вами незнакомы. Но я звонила
вам...
Она подозрительно всматривалась в мое лицо, а потом
раскрыла дверь и очень строго пригласила:
- Зайдите.
