знаю, как вас достать...
- Что вы имеете в виду? - осторожно спросил он.
- Я имею в виду разыскать Риту, и тогда не только
руководство прокуратуры, но и руководство "Главзеленстроя"
очень удивится, что она была с вами в машине...
Чагин помолчал немного и душевно сказал-мне:
- Если вы не уйметесь, мне придется вас попросту
уничтожить. Я ликвидирую вас как социальный факт... Может
быть, буквально...
Только промчавшись несколько коридоров и переходов, я
остановилась перевести дух и подумала о том, что в ужасе я
пошла от Чагина обратно через все эти лабиринты вместо того,
чтобы выйти из его кабинета прямо на улицу.
На стене висел красочный стенд "Наши лучшие люди". На
стадионе было человек пятнадцать лучших людей, и где-то в
середке красовался цветной фотографический портрет Чагина.
Стенд был довольно старый, потому что под фотографией Чагина
была приклеена напечатанная на машинке табличка:
"Руководитель детско-юношеской школы спортивного мастерства,
заместитель директора по водным видам В. П. Чагин". Стенд
повесили, когда мой сладкий дуся из просто лучших людей
пробивался к должности самого хорошего человека на стадионе.
Я оглянулась: в коридоре никого не было. Еще не
соображая даже, зачем мне это надо, я протянула руку и
аккуратно сорвала фотографию лучшего человека, положила ее в
сумку и понеслась к выходу.
Под козырьком трибуны, скрываясь от начавшегося дождика,
ходил заждавшийся Ларионов. Он взял меня под руку, и я
почувствовала, что нас обоих бьет дрожь. Ничего не говоря
друг другу, пошли к воротам. Над бревенчатым красивым домом
вился белой струйкой дымок. У резного крыльца тормозили, с
шиком шипели шипованными шинами широкие машины. Ларионов
кивнул на дом:
- В Англии за особые заслуги дают орден Бани, а у нас -
просто баню...
- А это что - баня? Такая красивая?
- Да, это баня. Чагинский бастион...
Ларионову надо было ехать в прокуратуру на очную ставку
со свидетелями, а я решила отправиться к Поручикову. У меня
не было другого выхода - надо по возможности их охватить в
один день, потому что завтра меня возьмет за жабры главный.
А так - за восемь бед один ответ.
На Пушкинском сквере я сказала Ларионову;
- Ни пуха ни пера... Отобьемся... Я вам вечером позвоню
в гостиницу...
- Спасибо вам, Ирина Сергеевна. - Рывком схватил мою
руку и прижал сильно к своему лицу. - Спасибо вам за все,
спасибо, что вы есть...
Я не отрывала руки, хотя мне было как-то совестно перед
прохожими. Неудобно. Мне хотелось его чем-то подбодрить,
но я не знала, как это сделать. Постаралась пошутить:
- Надо не благодарить, а посылать к черту...
Он отвел мою ладонь от глаз, и я увидела, что у него лицо
человека, не нуждающегося в подбадривании.
- Извините, Ирина Сергеевна, я не знаю, будет ли у меня
еще случай сказать вам... Извините, я, наверное, не имею
права говорить это... Но я боюсь, что вы не узнаете...
Когда я увидел вас у Ады на даче, тогда еще, давно... У
меня было чувство, что оборвалось сердце... Каждому
человеку дается выбор из миллионов людей вокруг него... Но
миллионы не нужны... В один прекрасный миг появляется
человек, который... твоя потерянная половинка...
Оторванная от тебя еще до твоего рождения... И вся жизнь
иногда уходит на поиски того, без кого ты никогда не
почувствуешь себя полноценным, нормальным, счастливым...
Он говорил еле слышно, но с такой силой, с такой
убежденностью, с таким напором, с яростью, что я испугалась.
Я оглохла от его шепота и сказала:
- Я не ваша половинка...
Ларионов мотнул головой:
- Вы меня не поняли... Я, я, Алексей Ларионов, не ваша
половинка... А вы, вы, Ирина Сергеевна, моя... Вы - моя
душа, моя мечта, утренние сны, вы - моя надежда... Вы меня
плохо знаете, и наверняка я вам неинтересен, но я знаю про
вас все, я слышу ваши мысли, я чувствую стук вашего сердца,
мне весело, когда вам смешно, и я рвусь на части от тоски,
когда вам грустно... Я знал про вас все, когда увидел вас
впервые... Я никогда больше не появлялся... у вас любимый
муж и отличные ребята... Из-за вас я не стал разводиться с
Аленой - какая мне разница, если вас нет в моей жизни... И,
честное слово, я не знал и не мог знать, что вы расстались с
Виктором... Но в мире существуют вещи выше нашего знания -
я в это верю... Позвонил Аде перед отъездом: ничего не
хочешь передать сестре?.. Непереносимо захотелось вас
увидеть или хотя бы услышать... Ничего я не планировал, ни
на что не рассчитывал - я знал, что мне надо вас увидеть...
Но перст судьбы - эта проклятая драка - схватил меня за ухо
и уволок от вас навсегда...
- Почему?
- Я и не мечтал вам когда-нибудь понравиться, но человек
не волен над собой - в душе тлела крошечная искра, что
какое-то место мне найдется в вашей жизни. А получилось вон
что...
- А что получилось? Мы с вами из-за этой истории видимся
теперь каждый день...
- Да! Но нет более тягостного зрелища, чем мужик,
выползающий из нокаута. Он вызывает боль, жалость и
пренебрежение... А я ведь никогда не бывал жалким...
Неожиданно для себя я погладила его по голове и обняла:
- Все-таки мужчины - существа с очень странной
психологией...
- Наверное, - легко согласился он. - Поэтому я хочу с
вами, Ирина Сергеевна, попрощаться...
- В каком смысле? - не поняла я.
- Отправляюсь на вокзал и уезжаю в Одессу...
- То есть как это? Ведь возбуждено дело! Они вам всю
жизнь разломают! - Я взволновалась всерьез. Как ни была я
далека от всех законоуложений, но отдавала себе отчет в том,
что поступок Ларионова удостоверит его вину, и он будет
считаться скрывшимся из-под следствия.
- Черт с ними! - махнул он рукой. - Совсем не
разломают! Там меня знают, не дадут на позор и распыл! Что
бы мне ни говорили, есть еще понятия о чести, достоинстве!
Не в блатных банях закон вершится!
- Послушайте меня, Алексей Петрович, нельзя этого делать!
Вы своим отъездом самым лучшим образом подтвердите всю их
ложь! Если бы они знали о вашем решении, они бы вам сами
билет принесли! Ни в коем случае этого делать нельзя!
Давайте я вам вечером позвоню, и все спокойно обсудим...
- Звонить некуда, - усмехнулся Ларионов. - Меня сегодня
выписали из гостиницы...
- Почему?
- У меня Бурмистров паспорт отобрал. Сказал, что пока...
А без паспорта в гостинице срок пребывания не продлевают...
Я поэтому на поезде решил ехать, а так бы сегодня же на
самолете улетел... На поездах, слава богу, паспортов не
спрашивают...
- А где же ваши вещи?
- На вокзале, в камере хранения...
- Значит, сделаем так: вы едете на вокзал за вещами и
приезжаете ко мне домой, ребята уже вернутся к этому
времени. Я буду чуть попозже. И предупреждаю вас: если
сбежите, я буду считать вас трусишкой, нокаутированным
жуликами... И впредь руки не подам, слова не скажу, видеть
не пожелаю...
У Поручикова был отдельный кабинет со стеклянной таблицей
"Юридический отдел Архитектурно-планировочного управления",
запроходная комната, смежная с канцелярией. А сам Поручиков
был внетях, ходил где-то по этажам.
А я сидела в канцелярии на стульчике для просителей и
терпеливо дожидалась его появления. Девочки-секретарши и
бабушки-курьерши неспешно вершили свою ответственную
письменно-разносную деятельность. В журналах - разных -
регистрировалась входящая и исходящая почта, заклеивали по
конвертам какие-то важные бумаги со штемпелями и печатями,
на специальной машинке отбивали почтовые атрибуты и снова
записывали в журналы. Но пока я сидела здесь, постепенно
очаровываясь красотой и внушительностью письменного
делопроизводства, попал мне на глаза журнал, приковавший к
себе мое внимание полностью.
Толстая, немного засаленная по краям амбарная книга,
посреди которой был приклеен прозаический ярлык "Книга учета
прихода-ухода сотрудников секретариата и юридического отдела
АПУ". Книга лежала на приставном столике рядом со мной, и я
напряженно ждала момента - открыть и полистать бы! - не
вызвав естественного удивления и негодования канцелярских
служителей. И от этого время ожидания Поручикова мне не
казалось тягостным, я мечтала, чтобы его подольше задержали
многочисленные служебные и общественные дела.
Поручиков, повинуясь моей мольбе, не шел, но и
канцелярские не редели. Кому-то наверняка были позарез
нужны эти письма, коли четыре женщины, хоть и неспешно, но
неостановимо раскручивали эту бесконечную бумажную карусель.
И я было отчаялась, что какое-либо происшествие может
отвлечь их внимание на одну- единственную нужную мне
минуточку, но растворилась дверь, и какая-то женщина
взволнованно сообщила:
- Девчонки! Девчонки, в буфете финскую колбасу по пять
сорок дают!..
Мгновенно карусель притормозилась, и в буфет была
снаряжена заготовительная экспедиция из девчонки-девушки и
девчонки-бабушки. Еще одна девчонка-девушка помчалась в
гардероб за сумкой, а остатняя бабушка сказала мне душевно:
- Не примет тебя сегодня Григорий Николаевич, зря сидишь,
родная...
- Да я же сказала: не на прием я, мне ему от знакомых
привет передать, - смело наврала я.
- Ну, как знаешь, сиди, если есть охота, - милостиво
разрешила бабка и, отойдя в угол, наклонилась над
электроплиткой, на которой варился в большой жестяной банке
сургуч для печатей.
Не поднимаясь со стула, я протянула руку к амбарной книге
и открыла наугад чуть дальше середины - 26 августа,
разлинованный аккуратно список сотрудников с пометками об
убытии-прибытии. Листанула еще пачечку страниц: 18
сентября, еще быстро два листа - вот оно, 22 сентября,
понедельник. Быстро, быстро - вот, вот - Поручиков. "С 16
час. до 18 час. - согласовательная комиссия в
облисполкоме". Порядок. Закрыла журнал, облегченно
вздохнула. Руки тряслись. О волшебство недостижимого
хладнокровия Штирлица!
Бабка сопела, что-то бурчала под нос, помешивая сосновой
щепкой булькающее коричневое зловонящее варево.
Теперь я ждала Поручикова с особым нетерпением. Очень
хотелось узнать у него, каким способом ему удается
одновременно заседать в согласовательной комиссии
облисполкома и участвовать в пьяной драке на улице.
И он пришел - почему-то со счетами бухгалтерскими в
руках, мечтательно- задумчивый, как Орфей с цитрой.
Рассеянно взглянул на меня:
- Вы ко мне?
- Да, Григорий Николаевич. Моя фамилия Полтева...
Он внимательно посмотрел на меня - не удивился, не
напрягся, не испугался и не разозлился.
- Ага! Я уже слышал о вас, заходите...
Он уселся за стол, положил счеты и вытряс из картонной
папочки кучу мелких денег. Очень ловко и быстро он стал
сортировать их по купюрам, потом складывал в ровные пачечки
и результаты пересчета записывал на бумажку. Я терпеливо
следила за его кассирскими ухищрениями. Поручиков поднял
голову и сказал со смешком:
- Очень доволен вашим визитом. Если бы вы не пришли ко
мне, я бы вас разыскал сам. У нас ведь с вами роли в этой
истории приблизительно одинаковые. - Поручиков достал из
стола пачку сигарет "Ява" и протянул мне: - Курите?
В пачке лежали две сигареты. Под коричневато-желтым
пробковым фильтром синенькими стройными буквами на белых
палочках сигарет значилось: "Marlboro".
- Спасибо, я не курю...
- А я несколько штучек в день позволяю... Ай-яй-яй,
какой замечательный мужичок мне повстречался! Воистину
человек без ненужных амбиций- в пачке "Явы" у него лежит
"Мальборо"! Две штучки. В ящике стола у него наверняка
есть надкусанный бутерброд с севрюгой, а в сейфе заперта
початая бутылка коньяка "Двин".
Поручиков чиркнул спичкой, и в комнате поплыл синеватый
дым, приятный аромат хорошего табака, перебивший вонь
сургуча и клея.
- Так вот, роль у нас одинаковая и задачи, мне думается,
одинаковые...
- А мне думается, что роли у нас совсем разные, -
перебила я его сладкогласие. - Вы, как там ни крути,
участник драки!
- Ошибаетесь, Ирина Сергеевна! Не участник я -
свидетель! Сви-де-тель! - сказал он раздельно, сделав
