вызывает в прокуратуру на очную ставку.
- Знаете что? Вы с утра отправляйтесь к Бурмистрову...
Сколько может продлиться очная ставка?
Ларионов пожал плечами:
- Бог весть, я никогда не был на очной ставке...
- Ну, я думаю, часа два, не больше... И сразу скажите
ему о Глухоманове. И насчет девушки Риты подайте ему
заявление. Надо его заставить ее разыскать. А я в редакции
до двенадцати освобожусь и заеду за вами. Прямо в
прокуратуру...
Дети давно спали. С экрана телевизора приглушенно вещал
синоптик, обещая переменную облачность, резкие порывы ветра
- до шквальных, сильное понижение температуры, и вид у него
самого был очень обиженный предстоящей непогодой.
Ларионов взял меня за руку:
- Ирина Сергеевна, можно я вас поцелую - мне тогда будет
веселее идти в прокуратуру...
Он сказал это как бы шутя, но голос у него рвался от
волнения. Я растерянно молчала, а он вдруг обнял меня, и я
услышала, как бешено молотит в мою грудь его сердце...
- За что же мне такое счастье? - прохрипел он,
задыхаясь...
В это утро у меня все получалось удивительно споро и
ладно. И впервые за долгое время настроение было легкое,
радостное и неожиданно вернулось ощущение уверенности,
которое, казалось, навсегда оставило меня.
Я ощущала в себе молодую упругую силу и с легкой досадой
думала о том, что жизнь в последнее время сумела убедить
меня в моей старости, никчемушности, законченности моей
женской судьбы.
Но это не так! Я в это не хочу верить! Я с этим не
согласна! Мне всего тридцать три! Уже тридцать три. Но
меня любит Ларионов! Меня любят дети. Старик, все мои
товарищи! Нет, я не хочу быть одинокой злой старой бабкой!
Я хочу синего неба, ветра, молодой травы, солнечной ласки.
Я хочу любви, я хочу еще жить...
И на работе все получалось необременительно, легко и
быстро. Все, кто был мне нужен, оказались на своих местах,
у телефонов, со всеми успела договориться, все мне говорили
в это утро "да"! Потом написала ответы на письма и понесла
ответственному секретарю Галкину. Как всегда, заваленный
кипами гранок и рукописей, он колдовал над макетом газеты.
Искоса взглянул на меня из-под, очков, помахал рукой и
углубился в бумаги. Я положила на угол стола письма и уже
было собралась уходить, но у дверей вспомнила и вернулась:
- Слушай, а ты не знаешь, кем работает в прокуратуре
Кравченко?
Галкин - по должности или по складу ума - знал на память
всех мало-мальски должностных людей. Он приподнял на меня
взгляд, кивнул:
- Знаю. Прокурор области. А зачем он тебе?
- Да меня попросили узнать...
- Не отвлекай, дел полно. - Галкин отмахнулся и
переложил из папки "загона" к себе поближе новую стопку
исписанных листов.
- Ты меня можешь отпустить сегодня после обеда?
- А зачем? Что-нибудь случилось?
- Нет, у меня очень важное дело, не знаю, когда
отобьюсь...
- Поезжай. Только не забудь, за тобой заметка об
ансамбле на Компрессорном заводе.
Прокуратура обитала в двухэтажном старом доме на углу
Пескаревки. В киоске, распространявшем на всю округу
сладко-масляный аромат свежей выпечки, я купила несколько
горячих коричневых пончиков, обсыпанных сахарной пудрой.
Остановилась напротив прокуратуры и с наслаждением жевала
мягкие поджаристые колесики пончиков, одновременно испытывая
стыд и раскаяние из-за своей обжорской слабости.
У дверей прокуратуры притормозила "Волга". Из нее вышли
двое, милицейский лейтенант и штатский, который что-то
сказал в открытое окно сидящему за рулем сержанту милиции, и
они отправились в здание.
Я взглянула на часы - половина первого, посмотрела на
вход в прокуратуру и увидела, как распахнулась дверь.
Появился тот лейтенант, за ним шел Ларионов. Под руку его
держал человек в штатском.
Еще ничего не понимая, я вдруг - отрывом сердца- ощутила,
что случилось ужасное. Столбняк обрушился на меня, я
замерла с пончиком в руке, ноги отнялись, я не могла
пошевелиться.
У милиционера и штатского были скучные, равнодушные лица
людей, занятых обыденным, раз и навсегда надоевшим делом.
Ларионов, почему-то без шапки, неестественно
синюшно-бледный, затравленно озираясь, крутил головой по
сторонам, видимо, искал меня, пока не встретился со мной
глазами. И тут столбняк, напавший на меня, прошел.
Я бросилась к нему через дорогу, а милиционер, шедший
впереди, уже открыл дверцу "Волги" и показывал рукой
Ларионову, чтобы он садился на заднее сиденье. Ларионов
резко отодвинул его и рванулся мне навстречу. В тот же
момент лейтенант и штатский схватили его за руки и стали
тянуть в машину, но Ларионов уперся ногой в порог "Волги", и
лица его конвоиров вмиг перестали быть скучными, напряглись
и покраснели от злости.
- Ира! - орал сипло Ларионов, упираясь изо всех сил. -
Меня арестовал Бурмистров!.. Совсем!.. В тюрьму!.. Найди
таксиста и Риту!..
Он хотел что-то еще сказать, но шофер перегнулся через
сиденье и тоже поволок Ларионова в машину, зажимая ему рукой
рот, и я слышала только тяжелое пыхтение конвоиров и
страшный горловой клекот Ларионова.
Я испуганно крикнула:
- Не дерись с ними! Алеша! Не дерись! Я все сделаю! Я
всех найду!
А Ларионов неожиданно крутанул их, рывком бросился в
машину и, отбиваясь ногами, быстро опустил стекло двери с
моей стороны - я была уже рядом с машиной. Сзади на него
навалился штатский, шофер истошно крутил стартером мотор, а
Ларионов успел сказать:
- Спасибо... Ира... за все... Люблю... Ира...
И машина рванула с места, с визгом набирая скорость,
помчалась по улице.
И неожиданно для себя я вдруг горько заплакала. Не
помню, когда я плакала. А тут схватило за сердце - не могла
остановиться. Я плакала, как на похоронах. Мне жалко была
Ларионова, себя, детей, я плакала о беспомощном Старике, об
уходящей жизни, о нашем бессилии перед бессмысленной
жестокостью бездушной машины.
Я стояла на улице, плакала, тушь разъедала глаза, ползла
по лицу косметика, и ни один человек не остановился, никто
не спросил: что с тобой?
Так стояла долго и плакала, не соображая, куда идти, что
надо делать, пока вдруг не почувствовала на своих плечах
чьи-то тяжелые руки, и знакомый голос откуда-то сверху
гремел:
- Ирэн! Что с тобой? Очнись! Ты что, девушка дорогая?
Подняла нестерпимо горящие от туши и слез глаза - передо
мной стоял Сашка Жигунов.
- Ты что тут делаешь? - тряс он меня.
- Ларионова сейчас арестовали... - сказала я ему.
- Так-так! - крякнул он. - Этого надо было ожидать...
Я с ненавистью сказала ему:
- Иди к черту! Ты был такой парень золотой, а стал тоже
держимордой и тюремщиком... Совести ни у кого у вас нет!..
- Перестань, перестань, не бушуй. - Он обнял меня за
плечи и повел прочь от прокуратуры. - Ну-ка соберись, будем
думать, что делать...
- Я тебя раньше просила подумать! Вот ты и подумал...
- Да я и сейчас ничего не могу надумать! - сказал он
сердито. - Я же ему, дураку, тогда говорил, что кончится
именно этим. Он, видишь, достоинство хотел отстоять! За
это платить надо...
Я схватила его за лацканы куртки и закричала:
- Что ж, суда нету? Правды нету? Закона не существует?!
Он прижал меня к себе и сказал:
- Не ори на улице, не ори. Есть суд, есть закон, а
правда вот, к сожалению, не всегда есть. И не везде. Да
ладно, что об этом сейчас рассуждать... Есть только один
способ помочь твоему Ларионову...
- Какой?
- Я тебе уже говорил: надо собрать материал на его
спарринг-партнеров. Доказать неоспоримо их вину...
- А о чем я тебе говорила? Я тебя с самого начала
просила именно об этом!
Жигунов наконец рассвирепел:
- Я тебе уже сказал: у меня нет своего сыскного бюро! Я
на службе! И вылететь с работы не хочу! Ты сама что-нибудь
разузнала?
Я сглотнула ком в горле, сказала:
- Разузнала. Я нашла водителя такси, и я точно знаю, что
с ними в машине была женщина, с которой путается Чагин. Они
ее укрывают от следствия. Но не знаю, как найти ее.
Жигунов подумал одно мгновение:
- Прикидывая ситуацию, думаю, что шли они из ресторана.
Почти наверняка...
- И что из этого? - спросила я. - Обойти все рестораны
в городе?
- Да нет, они по всем ресторанам города не ходят, -
усмехнулся Жигунов. - Судя по тому, где компашка
перехватила такси, они отдыхали в "Актере". Фешенебельный
кабак, и скорее всего они должны были там развлекать кишки.
Ты знаешь кого- нибудь в "Актере"?
- Откуда? Я там была раз в жизни...
Жигунов взглянул на часы и приказал:
- Так-с, мне надо вернуться в прокуратуру, подписать
документы. А с тобой мы встретимся в три часа дня у входа в
"Актер". Только давай больше не нюнить. Приведи свой фейс
в порядок и держи хвост пистолетом. Чего-нибудь
сообразим...
За пять минут до срока я была у ресторана "Актер", но
Жигунов уже нетерпеливо расхаживал у входа.
- Ты чего опаздываешь? - накинулся он.
- Я не опаздываю! Я приехала раньше времени...
- Ну, значит, это я так сильно торопился, - сразу
смягчился Сашка. - Пошли, времени мало...
Швейцар за стеклянной дверью отрицательно помахал рукой,
показывая на табличку "Свободных мест нет". Жигунов резко
застучал кулаком в стекло, на лице швейцара неспешно
проплыли гримасы-маски - удивление, гнев, внимание, интерес,
смущение, удовольствие, огромная радость. - Последняя
маска, щедро гарнированная медовой улыбкой, распахнула перед
нами дверь.
- Заходите! Пожалуйста, прошу вас... Не признал сразу,
давно нас не посещали, - сочилась патокой маска в синей
фуражке с галуном.
- Да делать у вас нечего, - усмехнулся Жигунов. - Тут у
вас порядок, мир да благодать...
Мы отдали швейцару плащи и прошли в зал. Несмотря на
запрещающую табличку у двери, половина столов была свободна.
Непостижимая тайна для меня - подозрительное бескорыстие
рестораторов, старающихся любой ценой отогнать от себя
клиентов. Может быть, они всегда ждут Чагина с друзьями?
- Скажи, Саш, а почему ты решил, что они были в этом
ресторане?
- Гипотеза! Предположение. Версия, - развел он руками.
- Городская география и знание их вкусов... Он посмотрел на
меня, переспросил:
- Не понимаешь?
- Нет.
- Это очень модный ресторан. Здесь собираются
журналисты, актеры, киношники. Здесь гуляют все девушки
полусвета и мальчики полутьмы. Это тусовочное заведение -
Чагин со своей девулькой и компаньонами должен отдыхать в
таком заведении. А находится оно в двух минутах ходьбы от
места их драки...
Я раскрыла сумку и достала фотографию Чагина.
- Посмотри, Саша, это я на стадионе со стенда содрала.
Может быть, она тебе понадобится...
Жигунов посмотрел на фотографию Чагина, усмехнулся:
- Наука в лес не идет. Хорош, - положил фотографию в
карман, взял меня под руку и провел в глубину зала к стойке,
бара. Здесь царил золотисто-коричневый уютный полумрак.
Навстречу нам плыла метрдотельша, расфуфыренная, "фирмово"
одетая, с бриллиантовыми булыжниками в ушах. Она широко
разводила руки для объятия с криками:
- Какой гость дорогой! Кто к нам пожаловал!..
Насмешливо-холодно Жигунов остановил ее:
- Рад тебя видеть, Ангелина. На воле...
- Вечно вы, Александр Кирилыч, со своими шутками! -
трусливо-радостно захихикала Ангелина, и ее булыжники
затряслись, разбрасывая маленькие радуги. - Будете обедать
с дамой? Есть миноги, угри, телятина "фри". Или аперитив?
"Чинзано"? "Мартини"?
Жигунов покачал головой:
- Для нас аперитив - слишком тонко. А на обед с
телятиной сегодня еще не заработали. Скажи, чтобы нам дали
две чашки кофе и пепси. Ты пирожное будешь? - повернулся
он ко мне.
- Нет, у меня утренние пончики еще в глотке стоят.
Барменша за стойкой нажала на пневматические рычаги
кофеварки, с шипением брызнул из краников коричневый
напиток. Ангелина сама подала чашечки и спросила любезно:
- Чего еще изволите?
- Советов, подсказок, указаний, - сказал Жигунов.
- Александр Кирилыч, для вас-то всегда пожалуйста...
