сегодня подъехал, а Бобби на месте, форма мятая, просто стоял и всё,
пока остальные работали.
подошел к нему, он, казалось меня узнал, потом заговорил: "достало меня
сюда ехать, аж 3 часа добирался!"
он не смеялся, вдруг неожиданно растолстел, пряжка на ремне
расстегнута, я ее застегнул, 3- дневная щетина, волосы все поседели, лицо
в морщинах, глаза как с кормы сброшенные, постарел на 20 лет за 3 недели.
"здорово тебя видеть, Бобби."
"ага, еще бы, ты когда эту хрень себе купишь?"
он говорил об ипподроме.
я пересек стоянку, вышел на трибуны, поднялся на лифте до последнего
этажа, подошел к стойке обслуживания.
Бетти заметила меня и налила кофе.
"готовы к большому дню?"
спросила она.
"я готов к любому дню."
"вы ведь сюда выигрывать приходите, правда?"
"я прихожу сюда не проигрывать."
я взял кофе и пошел сесть лицом к табло тотализатора.
ставки замигали, я сел пролив горячий кофе себе на руку.
"говно," сказал я.
и день продолжался.
конкурс поэзии
присылайте столько стихотворений, сколько захочется, только каждое не
должно превышать десяти строк.
никаких ограничений ни для стиля, ни для содержания однако мы
предпочитаем стихи утверждающие.
через два интервала с вашей фамилией и адресом в левом верхнем углу.
редакторы не несут ответственности за рукописи без конвертов с обратным
адресом и маркой все усилия будут прилагаться для того чтобы оценить все
работы за 90 дней.
после тщательного отбора окончательный выбор будет сделан Элли Мэй
Муди, генеральным главным редактором.
просьба приложить десять долларов к каждому предоставляемому
стихотворению.
окончательный большой приз в размере семидесяти пяти долларов будет
присужден победителю Конкурса Элли Мэй Муди Золотая Поэзия, вместе со
свитком подписанным самой Элли Мэй Муди.
также будут вручаться свитки за 2-е, 3-е и 4-е места также подписанные
Элли Мэй Муди.
все решения будут окончательными.
победители будут опубликованы в весеннем номере Сердца Небес.
победители также получат по одному экземпляру журнала вместе с
последним сборником стихов Элли Мэй Муди Место, Где Умерла Зима.
мир
за угловым столиком в кафе сидит пара средних лет.
они закончили есть и оба теперь пьют пиво.
9 часов вечера.
она курит сигарету.
потом он что-то говорит.
она кивает.
затем говорит она.
он ухмыляется, шевелит рукой.
потом они затихают.
сквозь жалюзи рядом с их столиком мигает красная неоновая вывеска.
нет войны.
нет ада.
потом он поднимает свою бутылку пива.
она зеленая.
он подносит ее к губам, наклоняет.
это коронет.
ее правый локоть лежит на столе и в руке она держит сигарету между
большим и указательным пальцами и пока она смотрит на него улицы снаружи
расцветают в ночи.
синяя птица
у меня в сердце есть синяя птица, которой хочется выбраться на волю но
я для нее слишком крут, я говорю, оставайся внутри, я не собираюсь
показывать тебя никому.
у меня в сердце есть синяя птица, которой хочется выбраться на волю но
я заливаю ее виски и вдыхаю сигаретный дым и ни шлюхи, ни бармены ни
продавцы гастрономов не знают, что она есть внутри.
у меня в сердце есть синяя птица, которой хочется выбраться на волю но
я слишком крут для нее, я говорю, сиди тихо, ты что, хочешь мне все
испоганить?
ты хочешь запортачить механику?
ты хочешь подорвать продажу моих книг в Европе?
у меня в сердце есть синяя птица, которой хочется выбраться на волю, но
я слишком умен, я лишь иногда выпускаю ее по ночам когда все спят.
я говорю, я знаю, что ты там поэтому не печалься.
потом загоняю ее обратно, но она немного поет там, внутри, я еще не
совсем дал ей умереть и мы спим с нею вместе вот так с нашим тайным пактом
и это достаточно мило, чтобы расплакаться, но я не плачу, а вы?
2
чтобы жить слишком долго нужно больше чем время
выйдя на улицу
сладкий бросок люгера к виску, полет птиц, машущих крыльями к северу
щелчок отпущенного предохранителя, затмение солнца, звук чего-то
захлопнутого резко, кореш.
заместители
Джек Лондон, напрочь спивающийся пиша о странных и героических людях
Юджин О'Нил, допивающийся до потери памяти пиша свои темные и поэтичные
работы.
теперь наши современные читают лекции в университетах при галстуках и
костюмах, маленькие мальчики, трезво прилежные, маленькие девочки с
остекленевшим взором поднимают глаза, лужайки так зелены, книги так
скучны, жизнь так подыхает от жажды.
гений
этот человек иногда забывает, кто он такой.
Иногда он думает, что он Папа Римский.
в другие разы он думает, что он затравленный кролик и прячется под
кроватью.
затем ни с того ни с сего им овладевает полная ясность и он начинает
творить произведения искусства.
тогда с ним все в порядке некоторое время.
затем, скажем, сидит он со своей женой и с 3 или 4 другими людьми
обсуждает различные материи
он очарователен, колок, оригинален.
и тут делает нечто странное.
вроде как однажды встал разлатался и стал ссать на ковер.
в другой раз съел бумажную салфетку.
а еще был раз когда он сел в машину и поехал задним ходом до самого
бакалейного магазина и обратно задним ходом другие водители орали на него
но он доехал туда и обратно без происшествий и его не остановил
полицейский патруль.
но лучше всего у него получается Папа и полатыни он говорит очень
хорошо.
его произведения искусства вовсе не так замечательны но они позволяют
ему выживать и жить с целой серией 19-летних жен которые стригут ему
волосы ногти меняют слюнявчики подтыкают на ночь и кормят его.
он изматывает всех кроме себя.
поэт в Нью-Йорке
сегодня ужинаю не дома нахожу столик один и в ожидании заказа достаю
книгу, взятую у жены Поэт в Нью-Йорке.
я часто беру с собой разные вещи почитать чтобы не приходилось смотреть
на людей.
я обнаружил, что стихи плохи (для меня)
эти самые стихи, написанные в 1929 в том году, когда рухнул рынок
ценных бумаг.
я закрываю книгу и смотрю на людей.
приносят мой заказ.
еда тоже плоха.
некоторые утверждают, что плохое и хорошее приходят полосками.
надеюсь, что так.
я ожидаю хорошего, кладу ломтик цыпленка под лимоном себе в рот, жую и
делаю вид, что все сравнительно прекрасно.
не продается
я просто сидел в баре non compos mentis.
до Рождества оставалась примерно неделя.
большой Эд торговал снаружи ёлками.
он зашел в бар.
"Господи, как холодно-то там!"
большой Эд взглянул на меня.
"Хэнк, сходи постой там с моими ёлками.
если кто-нибудь захочет купить какую-нибудь, зайдешь и позовешь меня."
я встал снаружи.
на мне была рубашка с коротким рукавом.
куртки у меня не было.
шел снег.
было холодно, как лед но как такой славный лед.
я к снегу не привык но снег мне нравился.
я стоял с ёлками.
я простоял так минут 20
потом вышел большой Эд.
"никто не подходил?"
"нет, Эд."
"зайди, скажи Билли-Бою чтоб налил тебе за мой счет."
я зашел отыскал табурет.
Билли-Бою я сказал:
"двойной скотч и воду, за счет Эда."
Билли-Бой начислил.
"продал ёлок-то?"
"ни одной."
Билли-Бой оглядел посетителей.
"эй, Хэнк не продал ни одной ёлки."
"в чем дело, Хэнк?"
спросил кто-то.
я не ответил.
я отхлебнул из стакана.
"как же так вышло, что ни одной ёлки не продано?" спросил кто-то еще.
"как пчела прилипнет к меду, как за днем приходит ночь в вони времени,
это произойдет."
"что произойдет?"
"кто-то продаст ёлку хотя это не обязательно буду я."
я допил.
повисла тишина.
затем кто-то произнес:
"этот парень какой-то чокнутый."
будучи там и с теми я решил что против этого мне нечего возразить.
это
самовосторженная чушь, когда знаменитости собираются вместе
поаплодировать своему мнимому величию
вы недоумеваете, где же настоящие
в какой гигантской пещере прячутся
пока смертельно бездарные выходят на поклон похвалам
пока дураков одурачивают вновь
вы недоумеваете, где же настоящие
если настоящие существуют.
эта самовосторженная чушь длится десятилетиями и за некоторыми
исключениями
веками.
это так тягостно так абсолютно безжалостно
это перемалывает кишки в порошок сажает надежду на цепь
это превращает простые вещи вроде отодвинуть штору или надеть ботинки
или выйти на улицу
в более сложные почти окаянные
когда знаменитости собираются поаплодировать своему кажущемуся величию
когда дураков одурачивают вновь
человечество ах ты больное уёбище
теперь
дойти до сюда соскальзывая в старость десятки лет прошел не встретив
никого поистине злого не встретив никого поистине исключительного не
встретив никого поистине хорошего
соскальзывая в старость
десятки лет ушли
по утрам хуже всего.
в заблуждении
воитель я возвращаюсь после долгого, но победного дня на скачках.
она встречает меня с каким-то мусором который я выношу и сваливаю в
мусорный бак.
"Господи боже мой," говорит она, "закрывай плотнее крышку!
муравьи расползутся везде!"
я закрываю плотнее крышку.
я думаю об Амстердаме.
я думаю о голубях, слетающих с крыши.
я думаю о Времени, болтающемся на бумажной скрепке.
она права, конечно: крышка должна быть закрыта плотнее.
я медленно возвращаюсь в дом.
исповедь
в ожидании смерти как кошки которая прыгнет на постель
мне очень и очень жаль свою жену
она увидит это окоченевшее белое тело
потрясет его разок, затем быть может еще раз:
"Хэнк!"
Хэнк не ответит.
не смерть меня тревожит, а моя жена оставленная с этой кучей ничего.
я хочу чтобы она знала однако что все те ночи когда я спал с нею рядом
даже бессмысленные споры были вещами навсегда великолепными
и те трудные слова которые я всегда боялся сказать теперь сказать можно:
я люблю тебя.
шарахнутый
конченный, не могу найти рукоятку шарахнутый по башке в проходных
дворах неизвестности, слишком много темных дней и ночей, слишком много
недобрых полудней, плюс постоянный залип на дамах смерти.
я кончен. заверните меня, упакуйте меня, швырните птицам Нормандии или
чайкам Санта-Моники, я больше не читаюсь я больше не размножаюсь, я
беседую со старичьем поверх тихих оградок.
это здесь, что ли, раскомплексуется мой суицидный комплекс?: когда меня
спрашивают по телефону:
а вы когда-нибудь знали Керуака?
я теперь пропускаю вперед машины на трассе.
я не бил никого по морде 15 лет.
я вынужден вставать пописять по 3 раза за ночь.
и когда я вижу какую-нибудь секс-бомбу на улице, то перед глазами у
меня стоят только хлопоты.
я кончен, вернулся к квадрату, пью в одиночестве и слушаю классическую
музыку.
в умирании главное - как подготовишься.
тигр бродит в моих снах.
сигарета у меня во рту только что взорвалась.
любопытные вещи до сих пор случаются.
нет, я никогда не знал Керуака.
вот видите:
жизнь моя прошла не напрасно в конце концов.
писатель
