ЧАРЛЗ БУКОВСКИ
Сборник рассказов
И НЕ ПЫТАЙТЕСЬ...
Попытка
В издании справочника "Кто есть кто в Америке" 1992 года статья о
Чарлзе Буковски занимает 29 строк. "Буковски, Чарлз. Автор. Род. в Ан-
дернахе, Гер., 16 авг. 1920 г. Переехал в США, 1923 г. Ж. Линда Бейль;
1 ребенок, Марина-Луиза, от брака с Барбарой Фрай, 1955. Студент, Го-
родской Колледж Лос-Анжелеса, 1939-41... Получил стипендию Националь-
ного Фонда Поощрения Искусств, 1974. Лауреат премии издательства "Луд-
жон Пресс"..." А дальше, очень мелким шрифтом - названия книг: стихи,
сборники рассказов, романы, киносценарии, редакторские работы, - за-
кадровые повествования в фильмах о нем, фильмы, снятые по его книгам,
магнитные записи... И в самом конце, там, где у его соседей по страни-
це, уважаемого хортикультуриста и педагога Мартина Джона Буковача и
достойного физиотерапевта Элен-Луизы Буковски, значатся подробнейшие
домашние и рабочие адреса и контактные телефоны, курсивом набрано
только два слова: Не пытайтесь.
Описывать, загонять в рамки, присваивать Чарлза Буковски или наве-
щать его дом уже пытались многие. И будут еще пытаться, поверьте: он
стал моден, а соблазн побыть причастным к настоящей литературе, хоть и
посмертно, очень силен (здесь, наверное, и я не исключение). Фигура
литературного культа, противоречивый и неуживчивый, сварливый и вздор-
ный, он мифически мудр для поклонников своего обильно орошенного бух-
лом просторечия, однако, изводяще "нелитературен" для многих академи-
ков.
В 1966 году преданный издатель Буковски Джон Мартин основал в Сан-
та-Розе, Калифорния, издательство "Черный Воробей" (Black Sparrow
Press) только для того, чтобы предоставить голос тоскливым размышлени-
ям автора, публиковать его плохо замаскированные автобиографические
наброски, житейские истории, нелицеприятные наблюдения и нарочито нек-
расивые стихи. В 1993 году Мартин составил последнюю прижизненную ан-
тологию Буковски "Беги Вместе с Добычей" (Run With The Hunted). Весь
опубликованный "Черным Воробьем" поэтический и прозаический материал
(и в этом - очарование книги, хотя в антологию не вошли такие жемчужи-
ны, как "Заметки Старого Козла" [Notes of a Dirty Old Man, 1969] или
"Прекраснейшая Женщина в Городе" [The Most Beautiful Woman in Town,
1967-83]) расположен в грубо хронологическом порядке - от воспоминаний
карапуза к "крепости заднего ума" старого прожженного циника. Резуль-
татом стало появление некоего смутного мемуара - ведь для последовате-
лей жизнь автора в высшей степени неотделима от его работы. Буковс-
ки-автор не единожды за свою жизнь призывал на помощь "второе я" -
Генри Чинаски (друзья называют его Хэнком), вытаскивавшего на страницы
книг семь десятилетий битв своего создателя: со шрамами от прыщей, с
барменами, шлюхами, тотализатором на скачках. Великое множество унылых
историй Буковского - как вечное сражение черного юмора с убожеством
жизни, как память о бесконечной череде тупых ударов по голове, о про-
валившихся вылазках из захламленной писательской конуры в мир работяг,
шабашников и почтовых крыс.
"Большую часть своего барахла я пишу, когда пьян," - объявляет один
из его персонажей. - "Когда я трезв, я - просто экспедитор, да и то не
очень добросовестный."
"Абсурд у Буковски обволакивает каждый факт жизни липким сиропом,
пока чаяния человечества не низводятся до смешного," - писал критик
Джеймс Салливэн в нью-орлеанской газете "Таймс-Пикайюн". - "Ни бед-
ность, ни убожество не празднуются. Они просто есть."
ногти; ноздри; шнурки
не очень хорошая ночь в Сан-Педро этого мира
Видимо, такая зацикленность на бытии и объясняет успех писателя за
пределами Америки. Кажущаяся плоскость повествования легко переводится
на другие языки - и остается лишь на поверхности. Смесь хорошо натре-
нированной отточенности стиля и монотонного, полупьяного внутреннего
голоса, постоянно возвращающегося к началу высказывания, настойчивого,
подчеркивающего нечто очень важное, убеждающего в правоте мыслей и
поступков хозяина - не знаю, насколько легко воссоздать это на немец-
ком или итальянском, где терпимость языка значительно выше, чем в
русском. И в Германии, и в Италии, кстати, этот экзистенциальный рас-
пад повествования возводил Буковски на вершины списков бестселлеров
неоднократно. Не думаю, что в России это с его книгами смогут сделать
аскетичность, лапидарность и незакомплексованность языковыми условнос-
тями. Простое всегда воспринимается - как и переводится - сложнее.
Он презирал липу и претенциозность на любом уровне языка и инстинк-
тивно ежился даже от чересчур вычурного или "литературного" словоупот-
ребления. Стиль его прост и прямолинеен: фразы, в основном, короткие и
целенаправленные, никаких метафор, аллюзий, никаких "приемчиков". Как
и Хемингуэй, с которым его изредка сравнивали, он предпочитал простые
прилагательные; слова и абзацы должны быть короткими и по делу.
"Самое трудное в письме," - говорил он, объясняя особенности своего
телеграфного стиля, - "это сесть на стул перед машинкой. Как только вы
это сделали, начинается кино. Стоит мне сесть, нет никакого плана, ни-
каких усилий, никакого труда. Как будто машинка делает это все сама.
Пишешь как в каком-то трансе... Слова иногда выходят как кровь, а
иногда - как вино... Шаг, ритм, танец, быстрота - все это современный
век. Атомные бомбы висят на деревьях, как грейпфруты. Мне нравится
сказать то, что я должен сказать, и отвалить."
Но голос Буковски - голос звучит, заставляя читателя тыкаться носом
в страницу в поисках того чуда, что заставило звучать черные знаки на
плоском листе бумаги, - в изумлении или же в негодовании: как только
могли такое напечатать?.. Иногда Буковски называют битником, иногда -
натуралистом, но писал он так, будто был водопроводчиком. Для него за-
дача воссоздать сцену сводилась к экономному использованию как можно
более короткого колена. Слова для него - гайки, болты и втулки, и ук-
рашать их или же описывать написанное им - все равно, что наносить
простым карандашом метки на проржавевшую канализационную трубу. Сам
автор говорил: "Утверждать, что я - поэт, значит, помещать меня в ком-
панию версификаторов, неоновых гурманов, придурков, лохов и мерзавцев,
маскирующихся под мудрецов."
Именно поэтому я не могу отказать себе в удовольствии привести
здесь развернутую цитату - автобиографию Хэнка, написанную в 1975 году
для биобиблиографического словаря Джона Уэйкмэна "Писатели Мира".
Итак, Хэнк - своими словами:
"Я родился в Андернахе, Германия. Мой отец служил в Оккупационной
Армии, а моя мать - урожденная немка. В Америку меня привезли, когда
мне было два года. Вскоре мы переехали в Лос-Анжелес, где я прожил б
льшую часть своей жизни. По большому счету, учился я всему сам, хотя
мое образование и включает в себя два года в Городском Колледже
Лос-Анжелеса. Вскоре после этого я начал скитаться по стране, переби-
ваясь случайными заработками, вроде работы уборщика, служителя авто-
заправки, охранника, посудомоя, экспедитора, складского служащего,
приемщика, нарядчика, водителя грузовика, почтальона, кладовщика, поч-
тового клерка, служителя на автостоянке. Еще я работал на фабрике со-
бачьих бисквитов, фабрике флюоресцентных ламп, на бойне, был членом
железнодорожной ремонтной бригады, а также работал на Американский
Красный Крест. Я видел большинство городов и работал примерно в сотне
мест. В основном, я голодал, пытаясь писать, ограничивая себя одним
шоколадным батончиком в день, и писал по четыре-пять рассказов в неде-
лю. Часто у меня не было пишущей машинки, и б льшую часть своей работы
я писал от руки печатными буквами и рассылал в Атлантик Мансли, Хар-
перз и Нью-Йоркер. Все они возвращались обратно.
Наконец, в возрасте двадцати четырех лет мой рассказ был принят
журналом Уита Б рнетта История. Второй принял Портфолио Кэресс Кросби.
Я начал пить больше, чем обычно, бросил писать и просто пил. Так про-
должалось десять лет, в каковое время я жил с несколькими женщинами,
такими же отчаявшимися, как и я. Все это закончилось серией обширных
кровотечений, и я оказался в благотворительной палате Окружной Больни-
цы Лос-Анжелеса. После того, как меня по ошибке засунули в подземное
хранилище ("он лежал внизу, а его бумаги передавали над ним сверху"),
мне перелили двенадцать пинт крови и двенадцать пинт глюкозы. Я отка-
зался от операции, которая, как мне сказали, мне была необходима, ина-
че я не выживу. Еще мне сказали, что если я выпью хоть еще раз, то
непременно умру. Они солгали мне дважды.
Выйдя из больницы, я умудрился найти себе работу и квартиру. Каждый
вечер я возвращался домой с работы, выпивал огромные количества пива и
начинал писать стихи. За две недели я написал шестьдесят стихотворений
и не имел ни малейшего понятия, что мне с ними делать дальше. Я нашел
список поэтических журналов - один из них печатался в Уилере, штат Те-
хас. Ага, подумал я, там, в стареньком, оплетенном лианами коттедже
живет старушка, выращивает канареек; от этих стихов ее счетчик паники
зашкалит. Я кинул пакет в почтовый ящик и забыл про них. Обратно я по-
лучил очень толстое письмо, в котором объявлялось, что я - "гений".
Звучало нормально. Я ответил. Выпуск журнала (Арлекин) целиком был от-
дан моей работе. Мы продолжали переписываться. Она приехала меня на-
вестить. Довольно привлекательная светловолосая деваха. Мы поженились
и отправились в Техас, где выяснилось, что она - миллионерша. Брак наш
длился два с половиной года.
Я продолжал писать, мне везло. Я даже вернулся к жанру рассказа,
довольно большое их количество напечатал в Вечнозеленом Ревю; вышли
мои книги стихов - примерно по одной в год в разных местах, основные -
издания "Луджон Пресс". Я начал вести колонку "Заметки Старого Козла",
которую стала печатать подпольная газета "Открытый Город", а позже
подхватил "Нола Экспресс" и лос-анжелесская газета "Свободная Пресса".
Рассказы также начали выходить в форме книг в издательствах "Черный
Воробей" и "Городские Огни". Я бросил работу в возрасте пятидесяти лет
(в смысле, работу на дядю) и написал свой первый роман "Почтамт" - за
двадцать ночей, использовав двадцать пинт виски, тридцать пять упако-
вок пива и восемьдесят сигар. "Черный Воробей" его опубликовал. С тех
пор я пишу и живу этим. Джон Мартин из "Черного Воробья" здорово мне
помог. Он пообещал мне 100 долларов в месяц на весь остаток жизни, вне
зависимости от того, буду я писать или нет. Какому еще писателю так
повезло в жизни?
Мне не особо нравится литература веков; я нахожу ее очень уравнове-
шенной и чопорной, очень близкой к фальши в определенных изолированных
случаях. Это помогло мне следить за ней. Мне нравились "Путешествие"
Селина, Вийон, Неруда, ранний Хемингуэй, Сэлинджер, весь Кнут Гамсун,
Федор Дос и, пожалуй, вс . Мне и до сих пор немногое нравится. Я до
сих пор пишу, в основном - подпольно и вряд ли богато; как раз так,
как и д лжно. Раз или два в неделю мне нравится играть на бегах, мне
нравится классическая музыка, пиво, я романтик, слизняк, мне нравится
бокс, и одна-две женщины, которых я знал, возносили меня гораздо выше
крыш.
В разделе "Работы о", простите меня, было любое количество рецен-
зий, статей, книга и библиография, но все это лежит в стенном шкафу
вот за этой стенкой, и если я зайду туда и попытаюсь отыскать их все,
то начну потеть и стану очень несчастным, а я знаю, что вам этого не
хочется. Благодарю вас, и простите за машинопись и орфографические
ошибки; меня это никогда особенно не интересовало."
В начале 1960-х годов Буковски уже называли "героем подполья".
Смешно сопоставлять, конечно, но примерно тогда же, на другом краю
