конституции, поэтому мы отказались. Мы выступили против. Колледж раз-
решил нам посещать занятия, но отобрал кое-какие привилегии, и одной
из них был как раз спортзал.
Когда приходило время идти в спортзал, мы оставались в гражданской
одежде. Тренеру давалось указание гонять нас взад и вперед по полю
тесным строем. Такова была их месть. Прекрасно. Не нужно было носиться
по беговой дорожке с потной жопой или пытаться закидывать слабоумный
баскетбольный мяч в слабоумное кольцо.
Мы маршировали взад-вперед, молодые, моча бьет в голову, безумие
переполняет, озабоченные сексом, ни единой пизды в пределах досягае-
мости, на грани войны. Чем меньше верил в жизнь, тем меньше приходи-
лось терять. Мне терять было не особо чего - мне и моему средних раз-
меров хую.
Мы маршировали и сочиняли неприличные песни, а добропорядочные аме-
риканские мальчики из футбольной команды грозились надавать нам по
заднице, но до этого дело почему-то никогда не доходило. Может, потому
что мы были больше и злее. Для меня это было прекрасно - притворяться
нацистом, а затем поворачиваться и объявлять, что мои конституционные
права попрали.
Иногда я действительно давал волю чувствам. Помню, как-то раз в
классе, выпив немного больше вина, чем нужно, со слезой в каждом глазу
я сказал:
- Обещаю вам, едва ли эта война - последняя. Как только уничтожат
одного врага, умудрятся найти другого. Это бесконечно и бессмысленно.
Нет таких вещей, как хорошая война или плохая война.
В другой раз с трибуны на пустыре к югу от студгородка выступал
коммунист. Очень правильный мальчик в очках без оправы, с прыщами, в
черном свитере с продранными локтями. Я стоял и слушал, а со мною сто-
яло несколько моих учеников. Один из них был белогвардейцем - Циркофф,
его отца или деда убили красные во время русской революции. Он показал
мне кулек гнилых помидоров:
- Когда скажешь, - шепнул он мне, - мы начнем их кидать.
Тут меня осенило, что мои ученики вовсе не слушали оратора, а если
б даже и слушали, то все, что он говорил, не имело бы смысла. Мозги у
них уже были настроены. Во всем мире так. Обладать хуем средних разме-
ров внезапно не показалось мне самым худшим грехом.
- Циркофф, - сказал я, - убери помидоры.
- Хуйня, - ответил он, - вот бы гранаты вместо них.
В тот день я потерял контроль над своими учениками и ушел, а они
остались метать свои гнилые помидоры.
Меня поставили в известность, что формируется новая Партия Авангар-
да. Дали адрес в Глендэйле, и я в тот же вечер туда поехал. Мы сидели
в цоколе большого дома со своими бутылками вина и хуями разных разме-
ров.
Стояли трибуна и стол, а по задней стене был растянут большой аме-
риканский флаг. К трибуне вышел пышущий здоровьем американский маль-
чонка и предложил начать с того, чтобы отдать честь флагу и принести
ему присягу.
Мне никогда не нравились присяги флагу. Скучно и глупозадо. Мне
всегда больше хотелось принести присягу себе - но никуда не денешься,
мы встали и присягнули. Затем - небольшая пауза, все садятся, чувс-
твуя, будто их слегка изнасиловали.
Пышущий здоровьем американец начал говорить. Я узнал его - толстяк
сидел на первой парте на занятиях по драматургии. Никогда не доверял
таким типам. Обсосы. Обсосы и ничего больше. Он начал:
- Коммунистическая угроза должна быть остановлена. Мы собрались
здесь, чтобы предпринять для этого меры. Мы предпримем законные меры
и, возможно, незаконные меры, чтобы этого добиться...
Не помню всего остального. Мне было плевать на коммунистическую уг-
розу или на фашисткую угрозу. Мне хотелось набухаться, ебаться хоте-
лось, хотелось хорошенько пожрать, хотелось петь за стаканом пива в
грязном баре и курить сигару. Я был непросвещен. Я был олухом, оруди-
ем.
После собрания Циркофф и я вместе с одним бывшим учеником пошли в
парк Вестлэйк, взяли напрокат лодку и попытались поймать себе на обед
утку. Нам удалось славно надраться, утку мы не поймали и поняли, что
на прокат лодки у нас всех денег не наберется.
Мы поплавали по мелкому озеру и поиграли в русскую рулетку пистоле-
том Циркоффа - всем повезло. Затем Циркофф поднялся при свете луны,
пьяный, и прострелил дно лодки к чертям собачьим. Начала поступать во-
да, и мы погребли к берегу. На одной трети пути лодка потонула, и нам
пришлось вылезать, мочить свои задницы и плестись к земле. Таким обра-
зом эта ночь закончилась хорошо и не была потрачена впустую...
Я поиграл в нациста еще некоторое время, плюя и на фашистов, и на
коммунистов, и на американцев. Но мне становилось неинтересно. Факти-
чески перед самым Пчрл-Харбором я это бросил. Веселуха кончилась. Я
чувствовал, что скоро случится война, а туда мне не особенно хотелось
- роль сознательного противника меня тоже не прельщала. Срань кошачья.
Все бестолку. Мы с моим хуем средних размеров были в беде.
Я просиживал уроки молча, ждал. Студенты и преподаватели подкалыва-
ли меня. Я потерял напор, спустил пар, утратил пробивную силу. Все вы-
пало у меня из рук. Это неизбежно случится. Все хуи в беде.
Моя учительница английского, довольно милая дама с прекрасными но-
гами, как-то раз попросила меня остаться после уроков:
- В чем дело, Чинаски? - спросила она.
- Я сдался, - ответил я.
- Ты имеешь в виду политику? - спросила она.
- Я имею в виду политику, - ответил я.
- Из тебя получится хороший моряк, - сказала она. Я вышел из клас-
са...
Я сидел со своим лучшим другом, морским пехотинцем, в городском ба-
ре и пил пиво, когда это произошло. По радио играли музыку, затем пе-
редача прервалась. Нам сообщили: только что разбомбили Перл-Харбор.
Объявили, что всем военнослужащим надлежит немедленно вернуться в свои
части. Друг попросил, чтобы я доехал с ним на автобусе до Сан-Диего,
предположив, что мы видимся, может быть, в последний раз. Он оказался
прав.
ПОЧТАМТ
Роман Чарлза Буковски
Перевел М.Немцов
A Publishing In Tongues Publication
1996
POST OFFICE
A Novel by Charles Bukowski
(c) 1971 by Charles Bukowski
(c) М.Немцов, перевод, 1996
12
Любимым доставщиком у Булыжника был Мэттью Бэттлз. Бэттлз никогда
не приходил на работу в мятой рубашке. Фактически, все, что он носил,
было новеньким, выглядело новеньким. Ботинки, рубашка, брюки, кепка.
Башмаки его сияли по-настоящему, вся одежда, казалось, ни разу не бы-
вала в стирке. Как только рубашка или пара штанов хоть чуточку пачка-
лись, он их выбрасывал.
Булыжник часто говорил нам, когда Мэттью проходил мимо:
- Вот, это почтальон идет!
И он не шутил. Его глаза чуть ли не сияли любовью.
А Мэттью стоял у своего ящика, прямой и чистый, отдраенный и выс-
павшийся, башмаки победно блистали, и смахивал эти письма внутрь с ра-
достью.
- Ты - настоящий почтальон, Мэттью!
- Благодарю вас, мистер Джонстон!
Однажды утром в 5 я зашел и сел ждать за спиной у Булыжника. Под
красной рубашкой он как-то обмяк.
Мото сидел рядом. Он-то мне и сказал:
- Вчера забрали Мэттью.
- Забрали?
- Ага, за то, что из почты крал. Открывал письма для Храма Некалаи
и вытаскивал деньги. Проработав на почте 15 лет.
- А как узнали, как он попался?
- Старухи. Старухи слали Некалае письма, полные денег, и не получа-
ли в ответ ни спасибочки, ничего. Некалая сказал на Почтамте, и Поч-
тамт приставил к Мэттью шпика. Его застукали у кипятильника, вскрывал
письма и выуживал деньги.
- Без говна?
- Без говна. Средь бела дня залетел.
Я откинулся на стенку.
Некалая построил такой большой храм и выкрасил стены в тошнотно зе-
леный цвет, наверное, чтоб бабки напоминал, и у него работал штат, че-
ловек 30-40, которые только распечатывали конверты, вытаскивали чеки и
наличку, записывали сумму, отправителя, дату получения и так далее, и
больше ничем не занимались. Другие рассылали по почте книги и брошюры,
написанные Некалаей, а на стене висела его фотография, большая такая:
Н., в жреческих хламидах и бороде, - и живописный портрет Н., тоже
очень большой, надзирал за конторой, высматривал.
Некалая утверждал, что как-то раз шел по пустыне и встретил Иисуса
Христа, и Христос ему все рассказал. Они вместе посидели на камне, и
И.Х. все ему выложил. А теперь он делится секретами с теми, кто может
себе это позволить. К тому же, каждое воскресенье он проводил службу.
Его помощники, они же - паства, приходили на работу и уходили по звон-
ку.
И представьте себе Мэттью Бэттлза, который пытается облапошить Не-
калаю, повстречавшего в пустыне Христа!
- А Камешку кто-нибудь что-нибудь сказал? - спросил я.
- Ты что - смеешься?
Мы просидели так час или два. На ящик Мэттью назначили сменщика.
Другим подменным дали другие задания. Я остался сидеть один за спиной
у Булыжника. Потом встал и подошел к его столу.
- Мистер Джонстон?
- Да, Чинаски?
- А где сегодня Мэттью? Заболел?
Голова Булыжника поникла. Он смотрел на бумажку, которую держал в
руке, и делал вид, что продолжает ее читать. Я вернулся на место и
сел.
В 7 часов Булыжник обернулся:
- Для тебя сегодня ничего нет, Чинаски.
Я встал и пошел к дверям. Остановился на пороге.
- Доброго вам утра, мистер Джонстон. И приятного дня.
Он не ответил. Я дошел до винной лавки и купил себе полпинты Боль-
шого Папы на завтрак.
13
Голоса у людей были одинаковы: куда бы ни носил почту, слышал одно
и то же снова и снова.
- Опоздали, правда?
- А где постоянный почтальон?
- Привет, Дядя Сэм!
- Почтальон! Почтальон! Это не нам!
На улицах было полно безумных и тупых людей. Большинство жило в
красивых домах и, казалось, на работу не ходило - непонятно, как им
это удавалось. Был один парень, который не давал опускать почту в
ящик. Он стоял в проезде и наблюдал, как ты подходишь, за два или три
квартала - просто стоял и протягивал руку.
Я спрашивал у других, кто разносил почту по этому маршруту:
- А что с этим парнем, который стоит и руку протягивает?
- С каким парнем, который стоит и руку протягивает?
У них у всех тоже был тот самый голос.
Однажды, когда мне достался этот маршрут, человек-который-сто-
ит-и-протягивает-руку был в полуквартале от своего дома. Он разговари-
вал с соседом, оглянулся, когда мне оставалось пройти еще квартал, и
понял, что еще успеет дойти до дома и встретить меня. Едва он повер-
нулся ко мне спиной, я побежал. Наверное, так быстро я почту никогда
не доставлял: в едином порыве, весь движение, не останавливаясь, без
передышки, я был готов его убить. Письмо уже наполовину пролезло в
щель его ящика, когда он обернулся и увидел меня.
- О НЕТ НЕТ НЕТ! - завопил он, - НЕ КЛАДИТЕ ЕГО В ЯЩИК!
И рванул ко мне по улице. Все, что я видел, - это сплошной мазок на
месте ног. Должно быть, он сделал сто ярдов за 9.2.
Я вложил письмо ему в руку. Посмотрел, как он его распечатывает,
идет по веранде, открывает дверь и уходит в дом. Что это означало,
пусть мне расскажет кто-нибудь другой.
14
Снова я попал на новый маршрут. Булыжник всегда ставил меня на
трудные, но время от времени, в связи с обстоятельствами вещей, он был
вынужден давать мне маршруты менее убийственные. Номер 511 шебуршился
довольно славно, и там я даже начал подумывать об обеде опять - об
обеде, который никогда не наступал.
Средний жилой район. Многоквартирных зданий нет. Просто один дом за
другим, с ухоженными лужайками. Но это был новый маршрут, и я ходил и
думал: где же тут ловушка? Даже погода стояла хорошая.
Ей-богу, думал я, у меня получится! Обед, назад - по графику!
Жизнь, наконец, стала сносной.
Эти люди даже собак не держали. Никто не стоял снаружи, дожидаясь
писем. Я не слышал человеческого голоса часами. Может, я достиг своей
почтовой зрелости, чем бы она ни была. Я шагал дальше, эффективный,
